Отличный парень
Шрифт:
— Нет, этого не может быть…
— У него все еще не понизилась температура, — говорит Хельга, не переставая плакать.
— Н-е-т, а-а-а…
Гном оскверняет своей гнилостной спермой прекрасное тело Анук.
— Без пятнадцати четыре, — произносит немка.
Она вытирает лицо бумажным носовым платком.
— Нож вошел в его живот, как в масло, — рыдает пуэрториканка. — Я ни в чем не виновата. Я была обязана сообщить полиции об этом грязном наркомане. В конце концов, что вы хотите, я выполняла свой долг… И вот приехал сержант Мэйлоу… Вы знаете сержанта Мэйлоу? Он
Переведя дыхание, она продолжает:
— Сержант склонился над наркоманом, чтобы забрать его. Вдруг наркоман приподнимается, как готовая к укусу змея, и плюнул полицейскому в лицо. Сержант Мэйлоу вытер лицо правой рукой. На какую-то секунду он ничем не был защищен. И тут наркоман вонзил нож в его живот. Сержанту удалось выхватить пистолет, но выстрелить уже не хватило сил. Наркоман вновь вонзил нож в живот Мэйлоу, словно опустил перо в чернильницу…
Пуэрториканка ведет свой рассказ с интонациями комментатора футбольного матча.
— Мэйлоу хотел подняться, но не смог. Из его живота хлестала фонтаном кровь. Наркоман с радостным воплем поднял окровавленный нож, как трофей. Он схватил пистолет Мэйлоу и отбросил в сторону. Я бросилась к выходу и закричала: «Убийца, убийца… На помощь…» Прибежали двое полицейских, заломили наркоману руки. А тот веселился от души. Похоже, что он принял ЛСД. Он кричал: «Я плаваю в крови копа… Мир прекрасен, Америка — великая страна». И пока его не запихнули в машину, он все время кричал: «Я плаваю в бассейне вместе с внутренностями… Кровь… Кровь… На помощь, я сейчас упаду с 29-го этажа…» Вы разве не слышали, что приезжала «скорая помощь»? Господина Мэйлоу увезли. Спасут ли его врачи?
Хельга согнулась пополам:
— В живот, — говорит она, — какой ужас!
«В живот, — думает со злобой Роберт. — Плевать мне на сержанта. Где Анук, вот что сейчас важно… Безусловно, она в музее и наслаждается полотнами Будена. И грубость ее — простая дань моде… Хорошее родительское воспитание не позволит ей совершить недостойный поступок… Анук…»
— Это случилось, — говорит пуэрториканка, опрокидывая третью рюмку шнапса (ее взгляд начинает стекленеть), — потому что сегодня третья годовщина со дня гибели господина О’Коннелли… Видно, он призвал напарника к себе.
Женщина крестится.
Она тянет руку, чтобы снова получить порцию шнапса. Бутылка уже почти пуста.
— Существуют такие души, которые призывают к себе души других людей. Подобно спруту, они тянут к вам свои щупальца. Они ломают ваше сопротивление и вызывают вашу гибель. Возможно, господин О’Коннелли призвал к себе Мэйлоу… Ему там скучно одному… Или же…
Она замолкает. Зачем огорчать Хельгу и сыпать соль на ее рану: она лишь хочет сказать ей несколько слов, чтобы немка запомнила их и испугалась.
— Возможно…
Она раздумывает. Все-таки Хельга часто делает
ей подарки. К тому же она всегда с ней вежливо разговаривает. И все же, зная, что причиняет ей боль, пуэрториканка уже не могла больше сдерживаться:— Он еще вернется за вами…
— Старая ведьма! — восклицает немка.
Эти слова она произносит по-немецки.
— Не сердитесь, — говорит консьержка.
Женщина направляется к входной двери.
— Не надо сердиться… Я не понимаю по-немецки… Что это значит?
И она тоже начинает говорить на своем родном языке.
Раздается резкий звонок в дверь, и женщины замолкают.
— Вон! — произносит Хельга по-немецки и подталкивает ее к входной двери. — Вон! Грязное животное. Меня преследуют другие видения. Сотни трупов на улицах Берлина! Разложившиеся покойники, которых вытаскивали из-под руин! Солдаты, смеявшиеся после того, как застегнули ширинки… Оккупанты? Победители? Пошла вон!
Она подталкивает толстуху к выходу. Звонок продолжает настойчиво звонить.
«Это доктор», — думает Роберт. Его глаза горят. Анук причиняет ему боль. Душа? Она не может болеть, как зуб.
— Все плохо! — восклицает Хельга, едва увидев доктора. — Только что в холле убили полицейского, я выгнала консьержку, мой француз горит огнем… Боже мой! Ну и денек!
— Обычный день в Вашингтоне, — отвечает доктор. — Успокойтесь, Хельга. Пройдите в ванную комнату и плесните себе в лицо пригоршню холодной воды.
— Оставляю калеку на ваше попечение, — отвечает Хельга.
Она чувствует себя разбитой и усталой.
— Умоляю вас, поставьте его на ноги. Лишь бы он, наконец, ушел… Слишком много для одного дня… Я не переживу…
После ухода двух женщин в комнате вновь воцаряется тишина. Роберт чувствует холодное прикосновение стетоскопа к своей груди. Он покорно позволяет себя слушать и осматривать.
— Я могу вам кое-что сказать? — спрашивает он.
Доктор показывает на свои уши, заткнутые трубками стетоскопа. Холодное прикосновение к грудной клетке. Затем, почти горячее, к области сердца. Тук-тук-тук.
— Учащенное сердцебиение, — произносит эскулап. — Ваше сердце слишком часто бьется. Есть из-за чего.
С термометром во рту Роберт похож на дрессированное животное. Французская собачка на задних лапках.
Наконец он может говорить. Роберт привстает и облокачивается на локоть.
— Моей жены нет в номере…
— И что же? — отвечает доктор. — Вы привезли ее в Вашингтон для того, чтобы она, запершись в своем номере, связала вам пару носок? Она осматривает город…
— Но это не совсем обычный город, — говорит Роберт.
— Во всех крупных городах мира происходят убийства… Повернитесь…
Врач хлопает рукой по его бедру, а затем быстрым движением вонзает в него иглу. От удара Роберту больно. «Почему я называю это бедром, когда речь идет о ягодице?» — поправляет себя Роберт. Удар смягчает боль от укола.
— Если после этого у вас не уменьшится температура, то я ничего больше не смогу для вас сделать. Сейчас я осмотрю ваше горло. Скажите «а… а…».
Доктор, почти с досадой:
— Вы не умеете говорить «а»?