Отложенное самоубийство
Шрифт:
Колокола укладывают меня и Ламбаду спать. Время опускать рольставни и выключать свет. Но не тут-то было. Что касается меня, я уже давно созрел для сна, а вот геккон принялся энергично протестовать, когда я погасил лампу. Защелкал, заквакал, зачирикал, запищал. Может быть, Ламбада боится темноты? Жалкий трус! Пришлось снова включить свет. Недовольно смотрю на ящерку. Геккон бесстрастно смотрит на меня. Да, развитой мимикой ты, друг Ламбада, не отличаешься. А может, мы просто недостаточно понимаем друг друга?
Ищу компромисс. Направляю на коробку с гекконом свет торшера, а сам, пока он
Глава 16
Резкий звон колоколов грубо выдергивает меня из Нави в Явь. Вздрогнув, открываю глаза. Геккон сидит (лежит?) у меня на груди и туманно смотрит в лицо своими вертикальными зрачками. С добрым утром, Ламбада! Что, жрать хочешь?
Поднимаю себя скорее усилием воли, а не усилием мышц. Отправляю Ламбаду в коробку из-под торта на «сегодник». Умываюсь, чищу зубы, бреюсь. Сегодня вторник, двадцать третье. За окном тихо и солнечно. Какой сюрприз! Яркие лучи света лениво освещают мокрые улицы. Дождь шел всю ночь, а под утро утомился и ушел отдыхать. Выспавшийся организм просит поесть. Еще один Ламбада на мою голову! Ползу на кухню и кормлю себя французским багетом с маслом и сыром. Сыр тоже французский. Чье масло, не смотрю. Свой галльский «сегодник» запиваю колумбийским кофе.
Ламбада забирается на стол и нахально заглядывает мне в рот. Надо его поощрить за сотрудничество — геккон честно молчал всю ночь. Оказывается, и с гекконом можно общаться без матов и навешивания ярлыков. Где-то на кухне у нас устроилась на зимовку толстая муха. Когда становится немного теплее, она недовольно жужжит на стекле окна. Настоящая бомба калорий. Можно скормить ее Ламбаде. Гекконы должны любить живых насекомых. Я имею в виду — как пищу.
Кладу Ламбаду на подоконник и отправляю охотиться на муху. Пусть побегает, разомнется после банановой диеты. Себя самого устраиваю на рабочем месте. Включаю компьютер. Колокола за окном ехидно напоминают, что у добрых людей рабочий день давно уже начался. Ну, и ладно, догоним и перегоним!
Вспоминаю вчерашнюю трагедию. К чему-то я подобрался слишком близко. К чему-то важному. Интересно, жив ли еще Генрих или уже пытается проскочить в райские ворота? Это, наверное, можно узнать через комиссара Уля. Интерпол!
Уль легок на помине. Звонит.
«Халло! — Халло!»
Жизнерадостный комиссар расспрашивает меня о том, что случилось в понедельник на опушке Ведьминого леса. Особенно его интересует мой разговор с Генрихом Кальтом. Бедняга, кстати, жив. Лежит в реанимации после нескольких операций. Он подключен к аппарату искусственной комы. Дела его плохи.
Рассказываю Улю про нежелание Генриха общаться, про таинственный черный «Мерседес», про Ламбаду.
— Значит, Генрих так вам ничего и не сказал? — еще раз уточняет Уль.
— Нет, ни слова. Мне не удалось наладить с ним контакт.
— Очень жаль.
— Мне тоже.
— Я не зря вас предупреждал быть осторожнее. Видите, как это опасно? — бодро напоминает Уль. — Призраки прошлого живы и могут отомстить слишком любопытным.
Кому
он это говорит? Человеку, который на каждом шагу встречает двух маленьких привидений в белых саванах? Ха!Я меняю тему:
— Вы не знаете, герр комиссар, есть ли у Генриха Кальта родственники, у которых можно приютить геккона?
Уль не знает. Генрих живет один. Женат не был, детей нет. Пустоцвет. Ламбада ему заменяет семью. Ящерица — единственная искорка жизни в мертвечине старой лачуги.
— Обещаю в ближайшее время узнать, кто сможет помочь с гекконом, и сообщу вам.
— Отлично, я буду ждать. Если не секрет, на какой машине вы передвигаетесь, герр комиссар?
Уль сразу понимает, куда ветер дует, он раскатисто хохочет. Веселый мужик!
— У меня «БМВ», мистер Холмс. Серебристый металлик. Уже четыре года. Скоро собираюсь менять, но не на «Мерседес». «Мерс» — машина для пенсионеров! Мне больше по душе спортивный «БМВ».
Пролет. Ну, что же, бывают в жизни огорченья, когда без хлеба ешь печенье. Область тьмы не стала меньше. Я прощаюсь:
— О’кей, чюсс!
— Чюсс!
Вот, значит, как. Юрген Уль первым любопытствует, что мне успел сказать Генрих. Интересно. Я еще понимаю Крюкля, он был непосредственно связан с делом Кальтов, а Уль тут при чем? Чем он вообще занимался двадцать лет назад? У Харуна есть черный «Мерседес», и по времени афганец вполне мог оказаться на заброшенной дороге. Только вот для чего Харуну-то убивать Генриха? Мои мысли мечутся от одного персонажа этой запутанной истории к другому. Уль, Харун, Крюкль, может быть, кто-то еще?
Видеозвонок из Казахстана. Мы с Мариной не виделись с пятницы. Включаю веб-камеру. Марина сидит в середине Евразии, улыбается мне. Она соскучилась. Я не особенно — маньяки скучать не дают. Но очень рад ее видеть.
— Привет, дорогой! Как ты там живешь?
Как я тут живу? Разнообразно. Злодеи, убийства, призраки. Плюс Ламбада на окне в кухне. В общем, мою жизнь пресной никак не назовешь.
— Как всегда — неоднозначно. Жду тебя.
— Скоро прилетим. Мы взяли билеты на понедельник, двадцать девятое.
— Супер! Значит, через неделю будете дома.
Лицо жены принимает озабоченное выражение, и она заботливо интересуется:
— Ты нормально питаешься? По вечерам гуляешь? Давление регулярно измеряешь?
Мамка, блин! Я отмахиваюсь.
— Да, все нормально! Давление как у космонавта, ем как слон, гуляю как кот! В смысле, сам по себе.
— Ну, если как кот, тогда все в порядке, — смеется Марина. — Только не переусердствуй.
— Значит, можно? — с подозрением уточняю я.
— Один раз можно, — кивает жена.
— Ура! Маринка разрешила!
Посмеялись. Попрощались. Отключились.
«Хэнди» опять звонит. Видимо, двадцать третье октября — всемирный день звонков по телефону.
На этот раз — Харун. Хочет помогать в моих поисках. А я сам не знаю, где искать. Генрих в больнице без сознания, а без него, чувствую, мне в этой истории не разобраться.
— Вы не могли бы устроить мне встречу с доктором Кальтом? — неожиданно спрашивает Харун. — Я ведь его должник. Хотелось бы вернуть деньги, которые он дал нам для поездки в Лейден.