Отложенное убийство
Шрифт:
Спустя год Антон убил крутого авторитета — лидера группировки из города Кудепста Артема Артемова. Он, выйдя из тюрьмы, намеревался вернуть себе контроль над рядом коммерческих предприятий, к тому времени надежно закрепленных за «Хостин-ским комплексом». Но на свободе прожил недолго — Антон выследил его и расстрелял машину из автомата прямо на ходу. Спустя месяц настала очередь преемника Артемова — Ермишкина. Как в гангстерской саге, Сапин назначил Ермишкину встречу для решения проблем и хладнокровно убил выстрелом в затылок.
Но самым удачным своим делом Антон Сапин считал убийство контролировавшего сочинский мясокомбинат Валерия Демченко. Уж очень удачно обставлено оно было, уж очень хороши были декорации! Неоднократно получавший предупреждения от Зубра Демченко не желал сдаться и, зная, что
— Знаешь, Белла, — признавалась подруге Риту-ля, — когда он мне такие вещи рассказывает, я под него неохотно ложусь. Страшно как-то…
— Чего ты боишься, глупенькая? — резонно возражала Белла. — Антон же не на работе, а тебя никто пока не заказал. Так что давай, как в том анекдоте, расслабься и получай удовольствие.
Но, несмотря на эти трезвые соображения, после рассказов Антона удовольствие Ритуля получать не могла. Ее робкий небольшой ум запутанно блуждал то во дворе пошивочного ателье, возле стеклянной двери которого на мгновение задержался жених, лелеющий мысли о близком счастье; то на бойне, где кишки неудачливого Демченко, перешедшего дорогу всесильному Зубру, беззастенчиво выпятились из разорванного живота розовыми пузырями, словно предлагая изготовить из них кровяную колбасу. А пальцы, что теребили ее соски, касались груди так технично… наверное, так же деловито они собирали и разбирали пистолет…
Красноречие Ритули Вендицкой не иссякало в течение полутора часов.
19 февраля, 13.18. Андрей Масленников
— Обедать будешь? — равнодушно спросил у Масленникова охранник.
Андрей Николаевич Масленников частенько отказывался от пресной и безвкусной тюремной еды, вспоминая изреченную Омаром Хайямом истину: «Ты лучше голодай, чем что попало ешь, и лучше будь один, чем вместе с кем попало». Но сегодня у него разгулялся аппетит. В конце концов, не исполнив вторую часть хайямовской рекомендации, было бы слишком неосмотрительно следовать первой.
— Вот так, молодец, — одобрительно сказал охранник, глядя, как строптивый заключенный вычищает хлебной коркой жестяную миску. В том, что Масленников начал есть, как все нормальные зэки, охранник увидел благоприятный признак, подумав, что строптивость пошла на спад. Давно пора! А то надоело уже… Масленников не то чтобы относился к злостным нарушителям режима, но чувствовалось, что даже в СИЗО он старается установить свой порядок. А этого не будет! Никогда не будет, чтобы их порядок установился! Охранник был преисполнен молодости и энтузиазма. В отличие от Никифорова и Бойко предложение сделать что-то незаконное в помощь преступникам он воспринял бы как личное оскорбление, и деньги здесь роли не играли. Он считал, что хорошие люди должны покончить с преступностью, и не сомневался, что рано или поздно так и получится.
«Дурак», — подумал о похвалившем его охраннике Андрей Николаевич, заканчивая питаться невкусным тюремным варевом. Варево настолько походило на замазку, что есть его было невозможно: только питаться.
«Ничего, — успокоил себя Масленников, — японская кухня тоже безвкусная. У них основное повседневное блюдо — рис без соли, без сахара, безо всяких приправ. Тоже вроде замазки. И ничего, японцы будь здоров как вкалывают, заправясь этим рисом! Надо питаться, чтобы поддерживать в себе нормальную жизнедеятельность. Передачки с воли мне никто не пришлет…»
Нормальная жизнедеятельность понадобилась Андрею Николаевичу, когда окольными путями ему удалось разузнать,
что побег Законника оказался удачен. Правда, легавых, которые ему помогли, кажется, заловили, но от них много не добьются. Тем временем Законник сумеет действовать оперативно, выполнить задание. При одной мысли об этом на щеках Кремня расцветал здоровый юношеский румянец, потерянный, думалось, много лет назад, кровь сильнее билась в стенки сосудов. Если бы лучшие врачи, наблюдавшие за его здоровьем много лет за крупные деньги, увидели своего пациента — как пить дать решили бы, что Андрей Николаевич находится не в тюрьме, а в санатории. К нему возвращались силы, возвращалась та самая нормальная жизнедеятельность, на которую он уповал.«Зачем вам это нужно, Андрей Николаевич? — мог бы с удивлением спросить посторонний человек, чудом проникнув в хитросплетения шахматной игры Масленникова, которую он постоянно вел с самим собой. — Неужели вы действительно рассчитываете, что гибель пусть даже очень влиятельных людей, занимающихся делом «Хостинского комплекса», что-нибудь изменит в вашей участи? Дело ушло на самый верх: своим нежеланием считаться с новыми реалиями, своей, извините, напористой глупостью Зубр поставил под удар всех своих подчиненных, в том числе и вас. Если речь идет о мести, вам нужно было бы мстить за крах всех ваших грандиозных начинаний именно Зубру, а не этим служакам, которые, с какой точки зрения ни посмотри, являются не вашими личными врагами и виновниками ваших несчастий, а нейтрально-равнодушными исполнителями. А если речь идет о том, чтобы уничтожить всех людей, которые способствуют вашему обвинению, на это сил одного Законника не хватит. На это, если начистоту, не хватило бы сил всех «хостинцев», вместе взятых, если бы они еще оставались на свободе…»
Доводы были бы логичны. Но никакая логика не в силах была бы изменить мнение Масленникова о том, что воровская сходка приняла правильное решение, и Законник действует не зря. В этом мнении присутствовала сила поважнее логики: Масленникову сумасбродно льстила мысль, что, даже находясь в заключении, он способен влиять на то, что творится на воле.
Удивительно! Масленников никогда не считал себя склонным к мании величия, он даже, казалось ему, не стремился к власти как к таковой. Превыше всего он ценил удовольствия. Да, он пошел на службу к Зубру, но лишь затем, чтобы сохранить образ жизни, к которому успел привыкнуть и который не собирался менять на тот, из которого чрезвычайными усилиями выбраться. Уголовная романтика, жизнь «по понятиям» — все это оставалось ему чуждо, и если он следовал определенным правилам, принятым в этой среде, то никогда не проникался ими. Так представлялось Андрею Николаевичу… Но, оказывается, не всякая истина очевидна, и не все очевидное — истина.
Посторонний человек (а этим посторонним мог оказаться и сам Андрей Николаевич, приди ему в голову мужественная идея беспристрастно заглянуть в свою душу) выявил бы, что матерый уголовник Кремень пронизал экономиста Масленникова насквозь. Кремень подсказывал Масленникову, что замочить ментов — правильное дело, и Масленников отзывался на это всем своим существом. Бездумно отзывался, неразумно. А может быть, он поглупел?
А может быть, права была глупышка жена, погрязшая в обустройстве небогатого быта и бросившая мужа, когда богатство зашкалило все вообразимые ею пределы? Она делила горе и радость с Андрюшей Масленниковым. С Кремнем делить свою жизнь не смогла. Не перенесла.
22 февраля, 20.03. Максим Кузнецов
Встречу Зое Макс назначил в ресторане: отчасти для того, чтобы поддержать образ столичного бизнесмена, у которого денег куры не клюют, отчасти чтобы укорить ее за голодный прием в барсуковском доме. Естественно, рестораном была выбрана все та же «Морская свинка»: по крайней мере, можно было не опасаться «жучков». Правда, меню, в котором преобладала рыба и морепродукты, Максу не слишком нравилось — от всех этих морских прелестей у него барахлила печень, и без того страдающая от поглощения жирного и сладкого в обычных неумеренных количествах; однако Пафнутьев, с которым договаривались заранее, движением бровей дал понять, что в его заведении найдутся кушанья на любой вкус.