Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

Вместе с Копелевым навестили Паниных. Всей компанией гуляли в лесу. Со мной были два аппарата: один заряжен был черно-белой пленкой, другой цветной обратимой. Общий снимок не удался, но вот трех друзей удалось очень удачно сфотографировать. Цветной кадр, где они были сняты во весь рост, у меня, увы, украли. А с черно-белой пленки я впоследствии сделала отпечатки крупным планом. Фотография эта получила у нас название "20 лет спустя"3. Позже эту фотографию, разумеется, переснятую, я видела во многих домах. Попала она и за границу. Я увидела ее в газете "Фигаро" от 13 октября 1973 года (в этом номере были напечатаны "Воспоминания" Панина). Заголовок был изменен: "Три мушкетера двадцать лет спустя". Друзья никогда так себя не называли, но французов понять можно: "20 лет спустя" у них не могло не вызвать ассоциации с "Тремя мушкетерами"!

1 Вероника Туркина, моя двоюродная сестра, гостила в это время с детьми у родственников в Чехословакии.

2 Решетовская Н. А.
– Решетовской М. К., 26.08.68.

3 От того времени, когда происходит действие романа (приблизительно).

Что же касается Чехословакии, то на первых порах мы действительно радуемся. 27 августа я записываю в своем дневнике:

"Ура! Свобода, Дубчек, Смырковский, Черник (туда на переговоры - один, оттуда - четверо!) вернулись в Прагу! Неделя позора, волнений, ужаса, боязни, торжества! Всю ее мы пережили, перестрадали, перерадовались вдвоем с С.".

Но уже на следующий день - большое огорчение. Александр Исаевич, побывав в Москве, узнал, что "Новый мир" не смог противостоять настойчивым звонкам, требующим от него резолю-ции собрания сотрудников по поводу Чехословакии. Твардовский всю неделю в "Новом мире" не был. В конце концов собрались без него и вынесли резолюцию, которая появится в "Литературной газете". Муж говорит мне, что он просто убит.

Кстати, в тот же самый день он впервые встретился с Сахаровым и изложил ему все свои несогласия по его работе. А еще видел архитектора Титова и его проект храма Троицы! Понравился...

Вернулся из Москвы Александр Исаевич, конечно же, раздерганным, невыспавшимся. Даже заснул днем на раскладушке в тени у своего столика. А потом снова взялся за свои главы.

"Нигде никогда мне так хорошо не писалось и, может быть, уже не будет. Каким бы измученным, раздерганным, рассеянным, отвлеченным ни приезжал я сюда - что-то вливается от травы, от воды, от берез и от ив, от дубовой скамьи, от стола над самой речушкой, - и через два часа я уже снова могу писать. Это - чудо, это - нигде так"1.

Погода стояла в те дни превосходная. Было не просто тепло - жарко, так что муж по несколько раз в день окунался в Истью. До меня то и дело доносился всплеск с одновременным возгласом.

И еще одно огорчение, опять же в связи с чешскими событиями. 1 сентября мы были в Обнинске. Зашли к Тимофеевым-Рессовским. И вдруг после такого недавнего понимания Николай Владимирович высказался в том смысле, что он одобряет наши действия в Чехословакии. Не приди мы, Западная Германия бы... и т. д. Для Александра Исаевича это снова было ударом.

– Николай Владимирович меня убил!
– сказан мне муж.

В то лето напомнило о себе и более далекое прошлое. Однажды 18 июня мы гуляли в нашем лесу с "запланированными" гостями. И вдруг, когда вернулись к своему запертому домику, увидели Илью Соломина, выходящего из-под развесистой яблони, в тени которой он, ожидая нас, отдыхал на раскладушке. Два года назад мы посетили его, бывшего сержанта батареи, в Одессе. Теперь он у нас с ответным визитом... Но уж больно некстати это случилось. Прошло какое-то время, прежде чем мой муж помягчел. Илья рассказал, что был в Рязани, где моя мама дала ему прочесть "Раковый корпус", над которым он плакал. Ведь он отчасти послужил прообразом Костоглотова! Долагерная биография Костоглотова была биографией Ильи Соломина. Там же, под яблоней, я сфотографировала Илью одного и вдвоем с мужем. Но маме все же написала: "Илюшке адрес ты дала зря. Ты должна была сказать, что не знаешь его. Ты же знаешь Саню! Свидания, не подкрепленные делом каким-либо, - не его стихия..."

Внезапные визиты были для мужа непереносимы. Как-то в августе он писал мне в Рязань: "Юра2 рвался ко мне самовольно приехать - не то опять с Илюшкой, не то с Перцем3. Узнав... я резкой запиской остановил".

1 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 370.

2 Штейн Ю. Г.
– муж Вероники Туркиной.

3 Перец - имя рижанина Герценберга - отчасти прообраза Руськи Доронина.

Из-за занятости иногда непозволительно откладывались и встречи совершенно необходимые. Так, еще и конце апреля, когда все мысли Александра Исаевича были заняты "Архипелагом", привез-ли нам письмо от тяжело больного писателя Александра Яковлевича Яшина, с которым Александр Исаевич лично знаком не был, но которого очень ценил. Кроме того, он не мог не оценить то стихотворение, которое передал ему тот же Яшин к Новому, 1968 году, хотя написано оно было в 1966 году.

Я приведу его:

Я обречен на подвиг,

И некого винить,

Что свой удел свободно

Не в силах изменить,

Что, этот трудный жребий

Приняв, как благодать,

Я о дешевом хлебе

Не вправе помышлять.

Щадить себя не вправе,

И бестолковый спор

О доблести, о славе

Не завожу с тех нор.

Что ждет меня, не знаю,

Живу не как хочу

И ношу поднимаю

Себе не по плечу.

У бедного провидца

Так мал в душе просвет,

Что даже погордиться

Собой охоты нет.

А други смотрят просто,

Какое дело им,

Крещусь я троеперстно

Или крестом иным.

Как рыцарь старомодный

Я в их глазах смешон.

Да нужен ли мой подвиг?

Ко времени ли он?

Земли не чуя сдуру,

Восторженно визжа,

Ползу на амбразуру,

В зубах клинок держа.

В апрельском письме Яшина следом за обращением стояли слова, тут же им зачеркнутые: "У меня..." Яшин хотел написать: "У меня рак", но передумал и написал следующее: "На следующей неделе меня будут резать. Бесконечно жалею, что, видимо, так и не удастся нам поразговаривать до этого. Мне кажется, что этот разговор был бы хорошим. Почувствуйте - очень желаю Вам всяческого добра - спокойствия, сдержанности, здоровья"1.

1 Яшин А.. 20.04.68.

Яшину была сделана операция. Однако состояние его оставалось тяжелым. Александр Исаевич написал ему:

"Дорогой Александр Яковлевич!

Мне передали, что Вы - в нелегком состоянии.

Знаю я этот колодец, сам в нем был. Но все-таки неба кусочек оттуда виден, и даже ясней, резче, чем из рассеянного просторного мира.

Сказали мне, что именно это зрение у Вас сейчас и обострилось. Я душевно этому рад. Для обоих выходов из болезни это нужно, и даже трудно сказать, для какого больше. С возрастом ощущаю все менее ценным то, за чем мы гонялись, все более дорогим духовное зрение.

Я приехал бы к Вам в больницу, если бы легко нашел туда доступ в немногие часы, когда буду в Москве...

Желаю Вам света и мужества! Ваш..."1

Письмо это было написано 10 июля. Было ли оно в тот же день передано Александру Яковлевичу, успел ли он его прочесть - не знаю. Потому что уже на следующий день, 11 июля, его не стало.

В тот же день Александр Исаевич писал мне:

"Дорогая моя..!

Сейчас были с Борей2 у Яшина - и на 2 часа опоздали: он стал без сознания, а при нас умер.