Отмороженный
Шрифт:
– Собирай вещи, – сказал он. – Будем уходить. Найди телефон Турецкого… Он у тебя с собой? И побыстрее. Пойдешь позади меня. Метрах в двадцати, не ближе. Словом, твой хахаль должен сначала увидеть меня и только потом тебя. Проследи за его поведением. Что смотришь? Все, говорю, мы отсюда съезжаем…
Павел быстро написал записку хозяину и оставил деньги. Из тех, что привезла ему Алла.
Она шла позади Павла, следя за Валериком. Тот сначала всполошился, когда мимо него почти бегом пробежал объект его наблюдения, потом сорвал с шеи ярко-оранжевое кашне, которое она ему когда-то подарила. Кому-то
Алла прошла мимо, не глядя на него, стоявшего возле грибка, и Валерик не осмелился ее окликнуть. Он только испуганно смотрел ей вслед, вжав голову в плечи. Вот-вот что-то случится… Его сейчас схватят, убьют или арестуют… Подробностей он не знал. И только одно он заметил: врачи «скорой» вскочили, заняли свои места в машине, потом взревел мотор, но машина так и осталась стоять на месте.
Пересекая проходные дворы, которые он заранее изучил, Павел наконец вывел ее, едва за ним поспевавшую, на угол широкой, с большим движением улицы. Оглянувшись, зашел в ближайшую будку телефона-автомата, рывком снял трубку.
– Номер телефона! – сказал он нетерпеливо.
– Может, не надо… – поежилась она. – Все-таки он тебя ищет.
– Каждая минута дорога! – Он яростно сверкнул глазами. – Где он у тебя записан?
– Я и так помню, – сказала она и, побледнев, продиктовала номер.
Бумаги, привезенные Володей, были настолько интересны, что Костя «забыл» ознакомить меня с распоряжением о передаче дела в ФСБ. Документов был целый ворох. Женя прятала их в заброшенном колодце, и потому они отсырели, слиплись. Не спас даже целлофановый мешок, в котором они находились.
Слава шевелил губами, разглядывая и аккуратно разглаживая листы. Володя вздыхал и присвистывал, качая головой. Мы с Костей время от времени вздыхали. Костя за эти полтора часа побледнел и осунулся. Лара неутомимо готовила нам то чай, то кофе. Испуганно смотрела на нас, не говоря ни слова.
Она уже знала о моем отстранении.
Когда раздался этот звонок, я подумал, что следовало бы запереться и отключить все телефоны, пока все не изучим. Никого не впускать и не выпускать. Ни на что не откликаться – на землетрясения, пожары и революции, – пока не поймем, что попало к нам в руки.
Но я все– таки снял трубку.
– Это я, Тягунов, – послышался хрипловатый голос. – Я знаю, что вы меня ищете…
Я показал Славе на дверь, потом на трубку, которую держал в руке.
– Это он, – сказал я шепотом. – Только быстро.
Слава метнулся к двери. Сейчас позвонит своим, чтобы засекли.
– Только не вздумайте меня пеленговать, – сказал Тягунов. – Иначе разговора не будет. А то, что я вам скажу, важнее моей головы.
Слава, по-видимому, это услышал и застыл в дверях, глядя на меня. Я пожал плечами, показав глазами на трубку. Черт его знает! Ситуация – как тогда в театре. Поймаешь одно, упустишь другое.
Поди знай, что важнее… Если совру, поймет по голосу. С ним лучше разговаривать начистоту.
– О'кей! – сказал я. – Договорились. Но как только мне станет неинтересно, обязательно вас засечем. Поэтому говорите по существу и коротко.
– Я не убивал журналистку Клейменову, – сказал он. – И Сергея Горюнова тоже. Мою винтовку украли. И воспользовались
ею.– У вас должна остаться еще одна, – сказал я.
– Да, и только что я убил из нее киллера, собиравшегося подстрелить меня. Убил из этой самой винтовки. Он остался там, на крыше.
Костя и Слава прильнули к параллельному аппарату.
– Адрес… – одними губами произнес Слава.
– Вам лучше опередить его хозяев и удостовериться самим, – сказал Тягунов. – Там рядом отделение милиции, номер девяносто три. Немедленно позвоните, пусть оцепят дом сорок три, строение два.
Я кивал, записывая адрес.
– Подождите, сейчас позвоню, – сказал я, – по другому телефону. Не бойтесь, вас пока засекать не будем.
– Я не боюсь, – ответил он спокойно. – Если обманете, буду охотиться на вас. Поэтому бояться надо вам… Значит, он лежит сейчас на крыше. Думаю, они еще не спохватились. Вы должны их опередить.
– Итак, что мы там увидим? – спросил я, отзвонив в названное отделение.
– Мою винтовку, – сказал он. – И труп. В черном.
– Из этой винтовки вы убили банкира Салуцкого? – спросил я.
– Возможно, – сказал он. – Уже не помню. Вам какая разница?
– Вы их меняли, чтобы запутать следствие? – спросил я.
– Чтобы уничтожить их как можно больше, – ответил он.
– За что? – спросил я.
– Они виноваты в гибели тысяч невинных моих солдат, погибших в Чечне за их интересы.
– Вину может установить только суд… – устало сказал я. Столько раз приходилось произносить эти слова, хотя не всегда в них верил.
– Один полевой командир, когда я попал к ним в плен, отдал мне документы. Где все сказано, если внимательно их читать. В Чечне я передал их Жене Клейменовой. Только ей я поверил. Она отнесла к вам, в Генпрокуратуру. Результат вам известен.
Мы невольно посмотрели на бумаги, привезенные Володей Фрязиным. Это были подлинные документы, ксерокопии Клейменова оставила прокурору. Слава хотел снова что-то сказать мне, но я отмахнулся. Какое это теперь имеет значение. Важно, чтобы он продолжал говорить.
– Почему вы замолчали? – подозрительно спросил Павел Тягунов.
– Просто оторопь берет, – ответил я. – Меня и моих коллег. Жаль, что не вижу сейчас ваше лицо. Как там, в театре. Где вы мне показались вполне порядочным человеком.
– Бывает, – сказал он. – Я, кстати, посоветовал ей снять ксерокопии, отдать их в прокуратуру, а ксерокопии оставить у себя.
– Они сейчас передо мной, – сказал я. – К счастью, она вас послушалась. Значит, вы взяли на себя роль Господа Бога?
– Мстителя, – ответил он. – Я узнал, кто все так устроил, что одну и ту же высоту мне пришлось брать три раза. Пока от моего батальона не остался я один.
– А почему вы не мстите там, в Чечне? – спросил я.
– Им от меня уже порядком досталось. Я убил четверых полевых командиров. Одного украинского фашиста. Одного турка, организовавшего снабжение боевиков оружием.
– Мы это знаем… Теперь принялись за своих?
– А вы почитайте, – сказал он. – Они хуже чужих.
– Женя об этом знала? То, чем вы занимаетесь?
– Она поняла, что другого выхода просто не существует. Правосудие основано на том, что преступник не должен уйти от наказания.