Отморозок 5
Шрифт:
Колеса поезда уютно выбивают дробь по рельсам, убаюкивая и навевая воспоминания уже из моей нынешней жизни. Сумев почти месяц назад благополучно уйти из милицейской засады, я решил не испытывать больше судьбу и залечь на дно. Выхватив сверток с деньгами у нумизмата, я, кроме всего прочего, рисковал еще и статьей о грабеже, но рискнув, фактически вернул все, что потратил за все время пребывания в Москве. Это была, некая компенсация за попытку меня подставить.
На этот момент у меня припрятано двенадцать золотых десяток. Так что, если даже сдать их очень дешево — по пятьсот рублей, сумма составит шесть тысяч, а если по семьсот, как продавали десятки мне, то выручить можно будет почти восемь с половиной тысяч. Но сдавать
В восемьдесят шестом году, после известного двадцать седьмого съезда КПСС, страна начнет неотвратимо катиться к обрыву. Поначалу почти незаметно, но постоянно набирая ход, как будто огромный камень, катящийся с горы. Перестройка, гласность, демократия, свобода — такие манящие, не набившие еще горькой оскомины слова. От них так и веет чем-то волнующе новым и еще неизведанным. Народ в любой стране часто падок на речи профессиональных демагогов типа Горбачева. Типа фабрики — рабочим, землю — крестьянам, воду — матросам, бабе — мужика, а мужику — водки.
Я помню, как сам тогда горячо приветствовал происходящие в стране перемены, еще не понимая, куда они нас приведут. Да и откуда мне пацану тогда понимать было — ни ума ни жизненного опыта. Помню только как один дедушка, которому было уже далеко за восемьдесят, слушая выступающего по телеку Горбачева ехидно хмыкнул и сказал. — Поживете еще немного при этом пятнистом балаболе, а потом будете вспоминать застойные годы правления Брежнева как самое счастливое время своей жизни.
Незадолго до призыва, я спрятал все свои ценности и ствол в сделанном собственноручно тайнике в старой котельной которая располагалась в районе где я работал дворником. Я точно знал, что это заброшенное здание простоит еще до конца девяностых, после чего будет снесено, а на его месте построена типовая панельная многоэтажка. Надеюсь, что все это благополучно дождется моего возвращения, а нет, случайности то бывают всякие, тогда начну все с ноля, ведь мне не привыкать это делать.
В последнюю неделю, перед тем как нужно было явиться по повестке в военкомат, Вика почти не расставалась со мной. Уж не знаю, как ей это удалось, но она почти все оставшиеся ночи провела со мной. Хотя, с ее то характером не удивительно, что она и дома всегда умеет настоять на своем. Мы с ней проводили дни вместе, гуляя по Москве и разговаривая о всякой всячине. На работе меня никто не трогал. Я договорился с обрадованным начальником ЖЭКа, что сдам ему квартиру почти со всей мебелью, кроме холодильника и дивана. Их я подарил дворнику Каюму, который много раз меня выручал. Он должен будет забрать их сам из моей опустевшей служебной квартиры. Так что Виктор Семенович охотно закрыл глаза на мои прогулы. Наверное, подгонит эту квартирку кому-нибудь из своих любимчиков. А то и оставит себе, и будет туда баб потихоньку водить. У него, как я замечал, глаз на них еще сильно горит, особенно на тех, что помясистей типа бой бабы Валентины Павловны.
Рано утром перед военкоматом ко мне заехали все мои московские ученики, даже Таня пришла вместе с Ванькой. Ему, кстати, тоже скоро в армию, но его призовут только летом, после сдачи весенней сессии, а я ухожу уже в апреле почти в первых рядах. Мы с ребятами и девчатами попили чаю на прощание и дружно погрузились в машины к Славику и Борису. Уже у военкомата, Вика, которая эту последнюю ночь тоже провела со мной, долго не отпускала тесных объятий. Я и не думал, что она будет настолько откровенно, ни кого не стесняясь, прощаться со мной. Нашим ребятам даже стало
немного неловко от такого яркого проявления чувств. Они, стесняясь, отводили глаза в сторону, а Вика, не отпуская, все прижималась ко мне, гладила голову и целуя в губы, щеки и нос, жарко шептала на ухо, что любит и очень будет ждать. Я реально и сам расчувствовался, не смотря на прожитые годы и нажитый возрастной цинизм. Меня еще никогда и никуда так не провожали, даже на настоящую войну.Мимо нас походили остальные призывники с родителями и друзьями, кидая оценивающие взгляды на нашу компанию на двух шикарных «волгах». Меня, наверное, приняли за мажора. Ну и пусть. Мне глубоко наплевать, на то кто там и что про меня подумает.
Наконец я оторвался от Вики, по очереди обнявшись с остальными ребятами, взял из рук Вани свой рюкзак и уже не оглядываясь, вошел в ворота военкомата. Вот и еще один этап моей жизни в этом мире позади. Впереди совсем новый, но мне не привыкать.
Судя по всему, в ГРУ махнули на меня рукой. Это видно и по сопровождающему нас кэпу и по моим спутникам. Ведь явно моя команда подобрана не для службы СпН. Капитан, какой-то неопрятный и алкаш к тому же. В команде не много ребят, с хорошей спортивной подготовкой. Просто крепыши есть, но по культуре движения видно, что даже если кто-то из них занимался спортом, то особых результатов не достиг. Да и поведение пацанов не соответствует специально отобранным в СпН кадрам. Что-то не клеится это с моим представлением об спецуре. Ну что же, буду служить в обычных войсках. Я же этого и хотел, чтобы от меня отстали. На месте тех, кто мной интересовался из Аквариума, я бы тоже не стал делать ставку на темную лошадку вроде себя.
На далеком пустынном полустанке где-то в далеких степях нас уже ждал тентованный зеленый армейский ЗИЛок, около которого на корточках сидел сержант в выгоревшей на солнце армейской хбшке и, куря сигарету, презрительно поглядывал на вылезающее из вагона шумное и неорганизованное стадо призывников. Для него, прослужившего уже год «черпака», мы все были еще даже не «духами», а только «запахами». Он внимательно изучал, кто из призывников во что одет, и у кого какая поклажа, прикидывая, что из одежды или поклажи подойдет лично для него.
После пропахшего потными носками, алкоголем и несвежей едой воздуха плацкарта, было здорово вдохнуть пусть немного пыльный, но все-таки, свежий воздух. Я поставил свой рюкзак на перрон и с наслаждением потянулся. Рано утром я уже сделал почти часовую зарядку в тесном тамбуре и как мог обмылся в грязном вонючем туалете, но все равно очутиться на улице после почти двух суток проведенных в тесном и душном поезде было очень здорово. Сзади слышался гомон вылезающих из вагона парней нашей команды, которые не спеша распределялись по перрону.
Синий от двухдневной пьянки капитан Котенков подошел к водителю ЗИЛ-ка. Тот сразу выкинул окурок в сторону и вскочил.
— Здравия желаю товарищ капитан!
— Чего же ты так орешь, Мансуров! — Поморщился как от невыносимой боли капитан Котенков. — У меня и так голова, блин, раскалывается. Давай, хватит здесь балду гонять, займись молодняком, а я пойду в кабину. И не тяни. Организуй погрузку в темпе, мне надо командиру побыстрее доложиться и баиньки. Устал я с ними.
— Есть организовать погрузку! — Уже тише сказал сержант и, подойдя к нашей команде, громко гаркнул. — Взво-од. Слушай мою команду! Взяли свои сумки в зубы и по одному в кузов, бегом марш!
Услышав команду сержанта, я взял свой рюкзак и первым пошел к грузовику. Там перебросив рюкзак через борт, сам ухватился за доски кузова и, подпрыгнув, подтянулся, одним движением оказываясь внутри. Водитель, увидев мой прыжок, удивленно цокнул оценив его и сразу же вызверился на неуверенно переминавшегося около кузова худощавого чернявого парнишку в очках, который держал в руках довольно объемистую сумку.
— А тебе что, особое приглашение нужно? Быстрее в кузов.— Оглядев притихших парней из нашей команды, он еще громче гаркнул. — Все быстро сдрыстнули в машину, я сказал!