Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Отныне и вовек
Шрифт:

Они и раньше катались с ней по Пали, Карей любила эту дорогу. В этот раз он на перевале притормозил и показал ей их отель – вернее, пансионат, – далекий силуэт в голубой дымке на крутом склоне по ту сторону долины. Отель – вернее, пансионат, – предназначался исключительно для туристов, но классом не уступал «Халекулани», так что про его существование знала только туристская элита. Ему довелось один раз побывать там – давно, еще когда он возил на катере туристов на ночные прогулки к побережью Молокаи. Поэтому он и знал, что есть такое местечко. Он заранее туда позвонил и забронировал на четвертом (последнем) этаже двухкомнатный угловой номер с большими окнами, одно из которых выходило на темнеющий за долиной океан, а другое на горы. Он хотел быть заранее уверен, что на этот раз все будет идеально. На этот раз он не оставит внешнему миру ни единой лазейки, думал он. Красота там была необыкновенная. К тому же

на отшибе, народу почти никого, и все очень изысканно. Нет, правда же, отличный отель – вернее, пансионат. Пансионат «Халейолани». В переводе «Халейолани» означает «Поистине райский уголок». В долине Канеохе всегда ветрено, но вокруг много больших деревьев, так что ветер – хороший повод, чтобы укрыться под одним из них. И еще при отеле большой сад. И можно брать напрокат лошадей. На этот раз все должно быть идеально. На этот раз внешнему миру не будет оставлено ни единой лазейки. На этот раз он наглухо замурует все щели, чтобы обыденная жизнь не просочилась в идиллию раньше времени.

Прежде всего она пожелала узнать, откуда ему известно про такое изысканное и дорогое убежище. Он что-то ей ответил, уж и не помнит что, но какая разница? С этой минуты тон их отношений был задан на все десять дней.

Они постоянно заставляли друг друга за что-нибудь расплачиваться. Ах, ты меня унизил?! Сейчас и я тебя унижу! Раньше была другая схема: ты возводишь на пьедестал меня, а я – тебя. Любовь была шедевром, созданным их руками, но этап созидания кончился, и теперь было: ты ниспровергаешь меня, а я – тебя!

Заставил меня так его полюбить, что сбежала из дома и оставила ребенка под присмотром черномазой горничной – теперь пусть расплачивается!

Заставила меня так ее полюбить, что удрал в отпуск и бросил роту разваливаться в лапищах Доума – пусть расплачивается!

Сделал из меня шлюху – расплачивайся!

Сделала из меня офицера – расплачивайся!

За все десять дней они по-настоящему отдохнули друг от друга только один раз, в тот вечер, когда поехали на луау [43] .

43

Традиционная гавайская вечеринка у костра, где подаются специально приготовленные национальные блюда; обычно луау сопровождается национальными песнями и танцами.

Если, конечно, не считать минут расслабления после хорошей дозы виски. В первый же день он купил в городе ящик «Харпера», и она изругала его на чем свет стоит, но потом, замурованная в восьми роскошных стенах двух роскошных комнат, сама же выпила не меньше половины.

Он никогда раньше не видел, чтобы она столько пила. Обычно она предпочитала не пить совсем. Более того, ей не нравилось, когда он пил много. Но на этот раз она напивалась никак не меньше, чем он, и никак не реже, а его это не устраивало. Во-первых, он берег виски для себя, во-вторых, его это пугало. Жениться, а потом смотреть, как жена тихо спивается – такое ему было не нужно. Он не хотел взваливать на свои плечи вину еще и за это. Должно быть, он что-то проглядел. Должно быть, в чем-то ошибся.

Тербер снова достал из шкафчика бутылку и глотнул еще, но на этот раз не потому, что разбавленный виски плохо забирал, а чисто автоматически – сработал инстинкт самосохранения. Если бы только человек был способен сберечь хоть одну иллюзию, он мог бы сберечь и любовь. Но в том-то и заключается самая большая беда честного человека, что у него не остается никаких иллюзий.

Внезапно его осенила коварная мысль, и, вместо того чтобы спрятать виски обратно в тайник, он поставил бутылку на край стола, где она сразу бросалась в глаза. Потом откинулся в кресле – так и не переодевшись, все в том же грязном, мятом, шикарном стодвадцатидолларовом молочно-голубом костюме, – положил ноги на стол и хитро улыбнулся ни в чем не повинной бутылке. Сцепил руки за головой, устроился поудобнее и стал с надеждой ждать, когда войдет этот чикагский болван, этот несчастный еврейский адвокат, этот сукин сын Росс. Может, это он лакал тут его виски, а потом доливал водой, крючкотвор драный!

Самое малое, он меня переведет. А может быть, даже разжалует, обнадеживал он себя. Разжаловал же он старого Айка.

46

Нет бы все десять дней были как тот вечер на луау, думал Тербер, глядя на свои лежащие на столе ноги и упираясь затылком в сплетенные за головой пальцы. Ведь так должно было быть все время. На луау они побывали в восьмой день. Только отчаяние заставило его предложить ей этот выезд. И только отчаяние заставило ее согласиться. Потому что луау устраивали для туристов в центре Ваикики, и был немалый риск, что они

напорются на общих знакомых. Но ни на кого они не напоролись. Поехали на луау, нашли себе там оба новую любовь и единственный раз за все десять дней по-настоящему отдохнули друг от друга.

То обстоятельство, что ее новую любовь звали Милт Тербер, а его новая любовь звалась Карен Хомс, не имело никакого значения.

Луалу было, конечно, не настоящее, а для туристов, но после пары стаканов он почти не чувствовал разницы и его перестали раздражать толстые белые морды торговцев пылесосами и аккуратно отутюженные пиджаки и брюки, белыми пятнами выступавшие из темноты, когда на них падал свет костра. Готовясь к путешествию в тропики, все туристы читали Сомерсета Моэма и соответственно увлекались белыми полотняными костюмами и платьями. Но после пары рюмок это уже не раздражало. Потому что все остальное было как на настоящем луау.

Огонь стелется по раскаленным камням на дне вырытой в песке длинной «капуахи», черный, в красноватых отблесках костра повар-«куке» закладывает в канавку слой за слоем банановые листья, и из-под тлеющих листьев в неподвижный морской воздух несутся волнами запахи, от которых рот наполняется слюной, жарится мясо «пипи ома» и кабан «пуаа», зажавший в зубах большой сочный плод «охиа», розовая выскобленная свиная кожа покрывается хрустящей коричневой корочкой, бурлят в выдолбленных тыквах крабы «хейкаукау» и гавайская похлебка «велакаукау», а тем временем начинается музыка, начинаются танцы, и ритм плясок «хула» твердит тебе: «свиная кожа и „пои“, свиная кожа и „пои“. Перед тобой выложены плоды «пои», орехи «кукуй», соленая рыба «иа паакаи», копченая рыба «иа уахи», вяленая рыба «иа малоо», сырая рыба «иа хоу», рыба, рыба, рыба (свиная-ко-жа-и-по-и, сви-на-я-ко-жа-и-по-и ) и папайя, ананасы, «малала», мякоть сахарного тростника, но все это лишь закуска, просто так, чтобы было что жевать в ожидании настоящего ужина (свина-я-ко-жа-и-по-и, сви-на-я-ко-жа-и-по-и ).

А пламя костра трепещет бликами на смазанных жиром мускулах, на обнаженных бронзовых телах, колышущихся под деревьями «коа» в ритме гавайской «хула».

До этого она бывала только на любительских офицерских луау в Скофилде. Она никогда не видела плясунов «кане хула», мужественно-грациозных, исполненных дикарской первобытной силы и угловатой стремительности, – рядом с ними тускнеют и меркнут танцы покачивающих бедрами вахини [44] , как тускнеют и меркнут танцевальные марафоны рядом с балетом «Видение розы». И она никогда не видела ни носовой флейты «пи-ле», ни маленьких тамтамов, на которых сидящие по-турецки музыканты выбивают ритм коленями и локтями. Она никогда не пробовала свиную кожу с «пои». И никогда не слышала про эту спрятанную за каменной стеной поляну среди Ваикики, напротив Кухио-парка, в том месте, где он, сужаясь, переходит в тянущуюся между шоссе и океаном длинную косу.

44

Женщина (канакский); американские солдаты, служащие на Гавайских островах, обычно называют так только коренных гаваянок и мулаток.

Их, конечно, не угощали теми настоящими, древними блюдами, которые поначалу шибают в нос запахом нечистот, а если рискнешь и съешь хоть кусочек, теряют этот запах навсегда, но она по ним не тосковала, потому что никогда их не пробовала. И хотя песни на этом луау были в большинстве знакомы туристам – «Песня островов», «Милая Лейлани», «Нежные руки плясуньи», «Марш Хайло» и «Марш Калхала», «Девчонка с Ханакаи» и «Боевой гимн», – ее это не оскорбляло, потому что она ведь не слышала прежних, тех, что мы пели на семейных луау у Тони Паэа, у старины Тони, торговавшего аккумуляторами в лавчонке на Нууана-авеню, у Тони Паэа, отец которого, Иоани Паэа, был когда-то, еще до прихода миссионеров, единственным и полноправным владельцем острова Паэа. Сейчас старина Тони где-то в Штатах.

И она клюнула на все это, купилась сразу. А к тому времени, когда были съедены и целый кабан, и «пипи ома», все вокруг были пьяны, напились даже несколько туристов, и он тогда скинул с себя цветастую гавайскую рубашку, сбросил сандалии, подвернул брюки до колен, потом выдернул у молоденькой вахини из волос гардению, заткнул цветок себе за ухо и, выпрыгнув к костру, сплясал им «Мелиани Оэ» – тут уж она была окончательно покорена. Он плясал вместе с улыбающимися канаками; ни на миг не забывая, что сами они развлекают туристов за деньги, канаки подбивали его танцевать соло, и те, кто сидел, хлопали в такт руками по земле, а остальные притопывали.

Поделиться с друзьями: