Отныне и вовек

– Рассчитай меня, – повернулся он к банкомету. – Пойду за другой стол, а то с вами заснуть можно. Держи серебро, здесь девяносто семь долларов. Я посчитал.

Банкомет улыбнулся:

– Не возражаешь, если я тоже пересчитаю?

– Валяй. Но я сосчитал точно.

Банкомет добродушно засмеялся.

– Возьми мои тоже. – Джим О'Хэйер зевнул. – Отдохну, пожалуй, посмотрю, что тут у меня делается. Ты пока положи мои в кассу, я их сейчас брать не буду.

– Понял, – кивнул младший сержант, исполнявший у О'Хэйера обязанности банкомета. Он подвинул к Терберу его деньги, чтобы не путать их с деньгами О'Хэйера, а оставшуюся кучку смахнул в ящик стола, наполненный красными фишками и монетами, которые он отчислял в пользу банка, в пользу О'Хэйера.

– Все будет как в аптеке, Джим, – преданно и гордо пообещал младший сержант, и Тербер увидел, как не моргнув глазом он накрыл правой рукой верхнюю десятку в пачке О'Хэйера, причем левая рука продолжала сдавать карты, отщелкивая их от колоды большим пальцем, потом зажал сложенную десятку в ладони и начал сдавать двумя руками, а когда сдал полный круг, сунул правую руку в карман рубашки за сигаретой.

Тербер взглянул на О'Хэйера (ирландец повесил свой дорогой зеленый козырек на гвоздь у себя за спиной и, встав из-за стола, потягивался), закурил и, усмехаясь, протянул горящую спичку младшему сержанту. Тот и не подумал усмехнуться в ответ; прикуривая, он невидящими глазами посмотрел на него сквозь пламя.

Тербер рассмеялся, кинул спичку на пол и пошел следом за О'Хэйером. Оба остановились неподалеку от сарая, стояли, вдыхали свежий воздух улицы и курили. О'Хэйер молчал и сосредоточенно, как погруженный в вычисления математик, глядел на подернутые ржавчиной рельсы узкоколейки.

Тербер, собравшийся было идти прямо в казарму, не уходил, наблюдал за ним, курил и думал, что сейчас-то и надо вонзить традиционную иглу в толстую кожу ирландца, удачнее случая не придумаешь, но ему хотелось сначала проверить, сумеет ли он хоть раз заставить этот арифмометр заговорить первым.

– Без Прима на кухне вроде полный порядок, – наконец нарушил молчание О'Хэйер. Это была всего лишь формальная дань уважения нашивкам первого сержанта. Будь здесь вместо Тербера кто-то в другом звании, О'Хэйер, наверно, не снизошел бы до разговора. Как бы то ни было, он заговорил. Первым.

– Да, – согласился Тербер и мысленно себя поздравил. – Хорошо бы остальные службы работали так же.

– Вот как? – холодно сказал О'Хэйер. – Ты недоволен Маззиоли?

Тербер усмехнулся.

– Кем же еще? Кстати, как ты там с новыми штыками? Разобрался?

– А-а, штыки. – О'Хэйер поднял голову, холодные глаза оторвались от рельс и изучали Тербера. – Все идет нормально, старшой. Я дал Ливе указания. Насколько я помню, он уже обменял почти половину хромированных на вороненые, а лишние сдал на центральный склад. Так что нужно только время.

– Какое?

– Некоторое, – непринужденно ответил О'Хэйер. – Просто некоторое время. У Ливы полно работы, сам знаешь. По-твоему, я очень с этим тяну?

– Ну что ты! Другие роты закончили обмен всего две недели назад. Так что ты почти укладываешься.

– Знаешь, старшой, ты слишком часто нервничаешь по пустякам, – сказал О'Хэйер.

– Зато ты, Джим, нервничаешь слишком редко, – сказал Тербер.

Как всегда в разговоре с О'Хэйером, его так и подмывало резко шагнуть вперед и сбить ирландца кулаком с ног, не из ненависти, а чтобы выяснить, есть ли под рычажками арифмометра хоть что-то живое, человеческое. Когда-нибудь я это выясню, сказал он себе. Когда-нибудь мне надоест об этом думать, и я его ударю. Пусть меня потом разжалуют, с превеликим удовольствием стану снова седьмыми штанами в последнем ряду – никаких забот, знай таскай на себе винтовку, пей и радуйся жизни. Когда-нибудь я его ударю.

– А зачем нервничать? Это ничего не дает, – объяснил О'Хэйер. – К тому же можно ненароком забыть о кое-каких деталях. Довольно важных деталях. Нервы такая штука…

– О каких деталях? О том, что начальство дружит с сараями? Или ты о некоторых личных пристрастиях Хомса? Они ведь тоже довольно важная деталь.

– Я в общем-то о другом. – О'Хэйер улыбнулся, вернее, слегка напряг мышцы щек, и они подтянули уголки рта кверху, обнажив зубы. – Но раз ты сам об этом заговорил, думаю, как пример подойдет.

– Хочешь запугать? Не смеши. Да я же первый спасибо скажу, если меня разжалуют.

– Конечно. У нашего брата сержанта хлопот по горло, – посочувствовал О'Хэйер. – Взять хоть меня, – он махнул рукой на свой сарай.

Какой смысл? – подумал Тербер. С ним разговаривать бесполезно. С ним только один разговор – распсиховаться и орать, как в тот раз из-за ведомостей на обмундирование. И даже это ничего не даст. Зря ты изощряешься, Тербер.

– Вот что, Джим, – сказал он. – Скоро нас завалят всяким новым барахлом, и штыки – это только начало. Скоро будем менять винтовки на «М-Ь. А в Бенинге уже испытывают новый образец касок. Мы собираемся влезть в эту чертову войну, и сейчас все начнут менять. Не только по материальной части, но и в службах. У меня будет столько работы в канцелярии и с отчетами, что заниматься снабжением я больше не смогу.

– Снабжением занимаемся я и Лива, – все так же невозмутимо заметил О'Хэйер. – И никто пока не жалуется. Только ты. По-моему, мы с Ливой справляемся очень неплохо. Ты не согласен, старшой?

Ну что ж, пора, подумал Тербер, как врач, который, повернувшись к свету, поднимает шприц и, слегка нажав на поршень, выпускает в воздух тоненькую струйку, просто для пробы, чтобы убедиться, что шприц в порядке.

– А что ты будешь делать, если Лива переведется в другую роту? – спросил он.

О'Хэйер рассмеялся. Смех у него был такой же механический, как улыбка.

– Теперь запугиваешь ты, старшой. Сам знаешь, Динамит никогда не подпишет Ливе перевод. Дешево, старшой. Ты меня удивляешь.

– А если прикажет штаб? Если придет приказ от Делберта?

– Ну и что? Динамит сходит с этим приказом к подполковнику и объяснит ему, откуда берутся дети. Ты же сам знаешь, старшой.

– Нет, не знаю, – усмехнулся Тербер. – А ты, я вижу, плохо знаешь Динамита, если думаешь, что он будет спорить с Большим Белым Отцом. Он выбивает себе майора, ему нет смысла рисковать.

О'Хэйер смотрел на него совершенно невозмутимо, но Тербер чувствовал, что рычажки арифмометра пришли в движение.

Тербер с довольным видом улыбнулся:

– Лива давно ведет переговоры с двенадцатой ротой, Джим. Они хотят взять его сержантом по снабжению. Ему только перевестись, и он – сержант. Командир двенадцатой роты так мечтает его заполучить, что уже говорил с командиром третьего батальона. А тот, между прочим, не капитан, а подполковник. И этот подполковник, Джим, уже договорился с Делбертом.