Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

— Уже час это продолжается, — попыхивает он, не вынимая трубки. — Я знал, что палатка развалится. Тем более что её толстый муж натянул её как раздолбай. Она бы не устояла при первом ветре. Вы видели, чем он её прикрепил к колышкам? Шнурками, месье! Да ещё изношенными! Если что и губит кемпинг, так это новички. Они себя принимают за скаутов, а сами ни в чём не разбираются. Натягивают палатку, читая проспекты. Стыд!

Он покуривает и поглядывает на зверя в мешке, который не перестаёт дрыгаться и издавать любовные стоны.

— Для них природа означает подстилку, и они вопят как безумные, если вдруг сядут на муравейник. Стоит пролиться дождю, месье, как они начинают во всем винить небо. Они ругают Бога, как будто их плата за проживание обязывает Всевышнего гарантировать им хорошую погоду…

Надо же, вольный учитель. Может быть, даже священник в гражданской одежде и в отпуске.

Берта издаёт истошный вопль:

— Хватит, мсье Феликс! Я лежу в фасолевом рагу! И ещё, мне кажется, мы вроде как свалили палатку!

Да, уж свалили, так свалили, эпилептики любви. Жилище Александра-Бенуа не устояло, равно как и целомудрие его хозяйки. Шатёр Золотой Парчи [18] принял ещё тот видок. Торчит только конец мачты. Как будто цирк после тайфуна. Фок-мачта держится, но раскачивается диким образом. Ещё одна нога высовывается из-под растерзанного полотна. На этот раз мужская. Я обнаруживаю заготовку в шерстяном носке бежевых тонов. Худая щиколотка с расширением вен, напоминающим Гаронну [19] , когда она становится Жирондой. Нога роет землю, словно лапа фокстерьера, ошалевшего от тёплого следа.

18

Шатёр Золотой Парчи — название, которое получило место мирных переговоров Франциска Первого и Генриха Восьмого Английского, когда французский король искал союзника и хотел поразить его роскошью своего лагеря. — Прим. пер.

19

Гаронна — река во Франции. — Прим. пер.

— А-а-а! Мсье Феликс, я не могу поверить, не могу поверить, — удивляется восхитительная Берта. — Интеллигент, и вдруг такая страсть. Какой мужчина в вас скрывается! Вы меня убьёте, мсье Феликс. Так неожиданно, я просто поражена. А ведь утром мы ещё не знали друг друга! Вот тебе и раз! Погодите, я отодвинусь, ей-богу, мы перевернули фасолевое рагу! А палатка, смотрите, палатка сорвалась! Вы поможете мне её поставить, пока мой супруг не вернулся?

Но тот не проявляет разговорчивости со своим мотовилом. И поверьте, в связи с обстоятельствами, скромность просто неуместна в этом переплетении верёвок, палок, полотна, фасолевого рагу и плитки. Посреди всей этой продукции «Тригано»!

Курильщик трубки поднимает к безразличному небу глаза, полные тяжкой покорности.

— А ведь муж в десяти метрах отсюда, — вздыхает он. — Видите ли, месье, если что и убивает радость от кемпинга, это скученность.

— Вы говорите, что муж где-то поблизости? — реагирую я, вспомнив о своей миссии.

— Большая красная палатка, вон там.

Я оставляю курильщика трубки и сумасшедшую палатку и отправляюсь на поиски Толстяка. На подходе к кокетливой вилле, на которую указал человек с бородкой, до моих ушей доносится, несмотря на окружающую какофонию, спокойный голос Пухлого.

— Подождите, сердечко, — щебечет мой друг, — держите её, а я возьму шприц. Готовы? Так, нежно… Я введу полдозы. Надо быть осторожным, когда протыкаешь кожу, не рвать, а то мясо вылезет. Так… О, что-то не идёт! Может, я попал на сухожилие? Не бросайте её, я попробую встать с другой стороны! Вот, так лучше. Смотрите, как я ввожу эту прелесть!

Нелегальная медицинская практика! Похоже, у Берю будут неприятности в совете коллегии. Нет ничего противнее коллегии, всех коллегий. Я испытываю ужас от этого слова.

Уютное местечко, этот полотняный домик, в котором я появляюсь. Две комнаты-гараж-душевая. Окна, веранда! Суперлюкс кемпингового комфорта. На стенах картины. Туалетный столик, диван… Ну и ну!

Берю и какая-то молодая женщина, рыжее, чем ноябрьский лес Рамбуйе, стоят лицом к лицу по разные стороны стола. Живот Толстяка облачён в белый фартук, а руки в розовых резиновых перчатках. Он занят тем, что вводит содержимое шприца «Праваз» в сардельку большой величины. Он в слюнях и соплях от усердия. Глаза свисают как две электрические лампочки. Он дышит как человек, вкладывающий все свои способности в кропотливое дело.

Пересадка сердца — это ерунда по сравнению с этой операцией. По драматизму сцены ты чувствуешь большой риск, добровольный груз ответственности.

Слюни и сопли капают на сардельку. Александр-Бенуа делает вздох, который напоминает сработавший клапан.

— Готово, — говорит он хриплым голосом. — Засадил дозу. Теперь слушайте, что я вам скажу, сердечко. Положите её в кастрюлю с маслом и поставьте на слабый огонь. Когда она подрумянится, добавьте туда два стакана белого вина. У вас есть хорошее белое вино, моё сердечко?

Рыжая отвечает утвердительно.

Но профессор Берю не верит.

— Дайте-ка сюда, для информации!

Она достаёт бутылку из холодильника. Толстый открывает, выпивает из горла двадцать сантилитров, не шевеля глоткой, и даёт согласие.

— Не сухое, но сойдёт. Когда зальёте белым вином, варите двадцать минут. Потом добавьте чашку сливок в это счастье — и можете подавать. Поняли? Да, в этот самый момент позовёте меня, чтобы попробовать. Но я вам уже вперёд скажу, что таких сарделек вы не ели.

— Сколько я вам должна за водку? — жеманится туристка-гастроном.

Берю издаёт рёв осла:

— Вы шутите, милая! Если туристы не будут помогать друг другу, будет просто беда.

Он громко смеётся.

— К счастью, у меня всегда при себе мой походный набор: шприц и савойская водка. Вы не представляете, сколько людей я выручил.

С этими словами он поворачивается и видит меня в проёме двери.

— Вот те раз! Сан-А!

Я делаю многозначительный знак, и он покидает свою ученицу.

— Ты даёшь уроки домоводства, Папаша?

Он пожимает плечами:

— Да так, общаюсь с соседями. Ты вроде как не в себе, что-то разбилось?

— У меня к тебе предложение, Толстяк.

— Чего вдруг? — не верит он.

— Круиз по Средиземному морю первым классом вместе с Толстухой и Мари-Мари на две недели за счёт фирмы тебя устроит?

— Ничего себе! — уклоняется он скорее испуганно, чем заинтересованно.

— Испания, Марокко, Греция, Турция…

— Ого!

— Канары, Мадера, — продолжаю я добросовестно.