Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Берю добавил, подавив надлом в голосе, вызванный волнением:

— Похоже, у них тут жрачка что надо!

И все кто там был: маман, чета Пинюш, Феликс — подтвердили, что да, они слышали, что от престижа Франции кое-что еще сохранилось на наших кораблях. Флот — это последнее, что осталось от обескровленного величия. Последний бастион галантности и галантина. Здесь вы не почувствуете стыда за то, что живёте в теперешней Франции. Здесь вы ощутите что-то от Великого Века. Отзвуки Прекрасной Эпохи. Понятие о чести и благополучии, которое ещё сохранилось только в Швейцарии.

Берюрье осушил очи. Он прошептал ласковым голосом:

— Скоро увидим. Когда подают?

Затем они поднялись на палубу, где морской ветерок разжигает аппетит. Берю и Берта бросили волнам страстное прошение, неизвестное в Индии, а также в Африке и некоторых странах Южной Америки: «Господь мой, сделай так, чтобы у нас был сильный голод на нашем первом обеде!»

Берег Франции превратился в тёмную полоску вдали большого мерцания.

* * *

И наступило время, когда мы спускаемся по хорошему поводу по лестнице, ведущей в ресторан. Александр-Бенуа, словно монарх со своей свитой. Он возглавляет шествие перед королевой Бертой. Животом вперёд, взгляд одновременно довольный и пытливый. Одна рука на бедре, другая в кармане пиджака.

Спустившись вниз, он останавливается, закрывает глаза и делает полный вдох, ещё полнее, чем там, на верхней палубе. Гости, которые уже заняты делом, прекращают жевать и смотрят на него.

Толстяк поворачивается к нашей группе.

— Годится, ребята, воняет недурно!

Он показывает властным жестом на пищу на столах и уверяет:

— Всё это может и станет г…, но, поверьте, ещё не стало!

Метрдотель, большой эстет, тонкий гурман, пошатнулся от неодобрения. Он в замешательстве от этого публичного заявления, сделанного вот так вдруг, ни с того ни с сего.

Его церемонная улыбка застыла, превратилась в гримасу.

— Медам, месье! — изрекает он всё же с двумя прогибами в качестве междометий.

Он спрашивает шёпотом:

— Номера кают?

Я их ему называю.

— Очень хорошо: стол десять, прошу за мной!

Мы следуем за ним. Берюрье идёт медленно между столами. Останавливается то там, то здесь, дабы опознать блюдо, понюхать его. Инспектор, проверяющий столовую! Он спрашивает без всякого стеснения:

— Извиняюсь, любезная, что это вы трескаете? Паддок? Что значит, паддок? А, хаддок? И из чего оно? Из мяса или овощей? Пардон? Из рыбы? Можно попробовать?

Он пробует! Цокает языком, качает головой. Пожилая дама, бельгийка с зобом, безудержно смеётся. Она находит, что он уморителен. Чудак, который будет воодушевлять круиз.

— Что-то вкус не очень у вашей штуковины. Она для чего вообще-то, для гормонов или от геморроя?

Он подмигивает.

— Смотрите, чтобы у вас молоко не свернулось от такой жратвы.

Наконец мы подходим к столу десять. Он большой, круглый, центральный. Рядом со столом капитана, за которым уже разместились министр, его законная, Оскар Абей и Старик. В общем, сливки! Министерша сидит ко мне спиной. Несмотря на это, я замечаю, что Папаша приступил к выполнению моих директив и загружает грымзе по-чёрному. Бархатный взгляд, рот в виде раздатчика обещаний. Дир мужественно принялся за работу. Он выкладывается, чтобы спасти нашу репутацию. Незаметно делаю ему знак мимикой. Он отвечает выражением, в котором сквозит отчаяние. Возможно, наказание оказалось страшнее, чем мы думали.

— Какое меню, чёрт возьми! Вы видели это меню? — вопит Бугай.

Он трясёт большим листом пергамента, украшенного буколической гравюрой. Столбцы, столбцы жратвы. Закуски, первые блюда, рыба, птица, мясные блюда, овощи, лёгкие блюда, сыры, десерт!

Берю сначала наедается глазами перед тем, как набить всё остальное. Он разминает жевало, читая священные названия. Стимулирует пищеварительный тракт!

— Можно вам предложить наше фирменное блюдо шефа? — спрашивает метрдотель.

— И что же в него входит? — жеманится Берта.

— Грейпфрут, баранья ножка, шоколадный мусс! — рассказывает пингвин.

Берюрье сразу же вырастает из-за своего требника.

— Послушай, приятель, — говорит он, — ваш шеф — шутник, или же ты нас принимаешь за козлов?!

Он повысил голос. Метрдотель стал красным как рак. Он бормочет:

— Месье, но, месье, я…

Александр-Бенуа не прислушивается к его мольбам.

— Грейпфрут, а в программке написано, что есть утиное брюшко, паштет из гусиной печёнки, копчёный лосось, икра десятирядная, омар жерминаль, гратен из рачьих хвостов, лангуста в пламени! Грейпфрут нам, французам! Может, вы нас за штатовцев принимаете, приятель? За английских козлов, которые за соседним столом жрут кукурузу, как поросята моего кузена Матье? Вы нас путаете с вегенирианцами, приятель! С этими чуридилами желудка! Если бы мы ему сейчас доверились, он бы нам припёр лук-порей вместо жаркого, кретин! Ешь его сам, свой грейпфрут!

Резким движением он выхватывает стул из-за соседнего стола, даже не соизволив извиниться перед теми, кто там сидел.

— Садись и пиши, — приказывает он несчастному.

— Но, месье! — протестует тот.

Железной рукой Берюрье сажает его на стул, безапелляционно.

— Садись, говорю тебе, на это может уйти время!

Разносчики, старшие официанты, сомелье [32] , гости давятся от смеха перед застывшим от ужаса метрдотелем, распластавшимся на стуле со своим блокнотом на коленях.

32

Сомелье — заведующий алкогольными напитками в ресторане. — Прим. пер.

— Вы не против, если я прикину меню для всех? — спрашивает нас Берю.

Маман робко замечает, что вообще-то она нетребовательна к пище. Что у неё аппетит, как у птички.

— Ладно, мы ей сала подбросим, вашей птичке, мадам Фелиси, — рубит Берю. — Позвольте, я набросаю схему, а если вы что-то не сжуёте, мы с Бертой уладим этот вопрос, не так ли, малышка?

Берта воркует, что ей бы не хотелось злоупотреблять, что она должна следить за фигурой. При этом она с вожделением смотрит на молчащего Феликса. В самом деле, препод не проронил ни слова с тех пор, как он на борту. Он зловеще замкнулся и, похоже, сожалеет о круизе.

— Клади свою книжку на стол, так будет удобнее, приятель, — предлагает наш вожак.

И, зарывшись между створок внушительного меню, он декламирует:

— Для начала что-нибудь на выбор, какой-нибудь пустячок: паштет, утиное брюшко, байонскую ветчину, понимаешь, чтобы кинуть на дёсны, пока жарится остальное. Потом сделаешь лангусту с майонезом и положишь побольше чеснока и побольше лангуст в скорлупе. Потом, малыш, притащишь дары моря, только смотри, чтобы дары не были перезревшими, я предупреждаю, если они приванивают, я их лично отправлю твоему Шефу-Грейпфруту. И только после даров подашь баранью ножку. Мне положишь много лука в фасоль, не забудь! Запиши, дорогой, чтобы больше не напоминать! Затем приволокёшь петуха в вине. Предупреди на кухне, чтобы не скупились на сало. После сыров мы тебе звякнем насчёт десерта, там видно будет.

Закончив перечислять, он отсылает метрдотеля. В это мгновение он замечает студенистый взгляд старого толстого американца. Он напоминает заокеанского Ремю [33] . На нём рубашка с короткими рукавами, на которой изображён калифорнийский пейзаж, а руки покрыты татуировками.

— Если дать волю халдеям, они нам принесут объедки, шельмы! — говорит ему Берю.

— I don’t understand! [34] — отвечает ему америкос.

33

Ремю (настоящее имя Жюль Опост Сезар Мюрер; 1883–1946) — французский комедийный актёр. — Прим. пер.

34

Я не понимаю (англ.). — Прим. пер.