Отпусти меня

— Мария, вы должны понять, что, прежде всего, я хочу вам помочь. Вы молодой перспективный специалист. И мне бы искренне не хотелось разрушить вашу жизнь, вешая такие нелицеприятные ярлыки, как судимость. Вы были очень молоды, неопытны и не думаю, что в полной мере осознавали свои действия.

Ах, как же он сладко поет. Так и хочется плюнуть в рожу.

Вместо этого глухо сглатываю и смущенно опускаю глаза.

— Вы поможете мне?

Мужчина расплывается почти в отеческой улыбке и протягивает мне небольшой бумажный квадратик.

Беру его трясущейся рукой и переворачиваю.

Ну, ни фига себе он оценивает свою помощь!

— У меня нет такой суммы, — глухо выдыхаю я, чувствуя, как приступ удушья сжимает горло.

Господин Синюгин, ничуть не расстроившись от этого известия, деловито прибирает документы в кожаный портфель и говорит:

— Мария, вы же умная девушка. Придумайте что-нибудь.

Он поднимается из-за стола и заботливо интересуется:

— Что же вы кофе не пьете? Остыл уже, — улыбается и добавляет, — Вы не забыли сохранить мой номер?

— Не забыла, — сквозь зубы цежу я, борясь с желанием запустить в мужчину нетронутый кофе.

— Вот и славненько. До встречи.

Он уходит, оставляя меня раздавленную, оглушенную и еще не до конца понимающую, как такое вообще могло произойти со мной.

Когда эмоции немного улеглись, стало приходить понимание, что все это какая-то подстава. Причем целенаправленная.

Как могли всплыть документы восьмилетней давности? Да они уже должны были сто раз покрыться пылью и плесенью в архивах, а, может, даже уничтожены за ненадобностью.

Да, офис был осажен различными проверками, но они проверяли только последние три года, и соответственно найти что-то на меня было невозможно, поскольку я последние три года не работала.

Более того, проверяющие органы относились к нам очень лояльно и приходили больше для галочки. А все, потому что Владимир Иванович очень тесно дружил с влиятельными людьми при погонах. Даже если предположить что органы и могли найти эти документы в ходе проверки, то дело это должно было быть замято еще на стадии снятия ксерокопий с этих пресловутых справок.

Значит ли это, что начальник все знал и не захотел вступиться за меня?

А, может, он сам отнес эти документы следствию?

Но, зачем?

Попробовала еще набрать Вере Ивановне. Безрезультатно.

Некоторое время я неподвижно сидела на стуле, автоматически отпивая маленькими глотками отвратительно холодный кофе, и невидящим взглядом наблюдала за снующими по улице прохожими.

Зачем? Зачем ему это все нужно?

Я раз за разом задаю себе этот вопрос, не находя ответ.

Говорил, что любит. Разве так поступают любящие?

Усмехаюсь собственным мыслям.

Как странно получается: я пытаюсь перевернуть эту страницу своей жизни, забыть о ней, вычеркнуть из памяти, а она словно в отместку еще больше затягивает.

Прямо злой рок какой-то.

Снова беру в руки телефон, и моя отрешенность сменяется злой, практически яростной решимостью.

Есть только один способ узнать, зачем меня подставили: спросить у начальника лично, глядя ему в глаза.

Ищу в списке контактов нужный номер. Как хорошо, что я его все же записала.

Набираю.

— Витя? Привет. Извини, что беспокою.

На мгновение задерживаю дыхание и, пересиливая себя, говорю:

— Вить, мне очень нужна твоя помощь…

***

Время перевалило за обед, когда я приехала в поселок. Владимир Иванович жил в элитном пригороде города и огромном особняке.

За каким чертом я сюда примчалась?

За ответами.

За справедливостью.

За правдой.

Потому что, если он будет лгать мне в глаза — я пойму это.

Что делать с этой правдой потом я еще пока не знала. Но обязательно придумаю позже, когда концентрация адреналина в крови снизится до минимума и позволит думать более трезво, переставая подливать бензин в адское пламя злости.

Запарковав машину у забора, я набрала Вите и сообщила что приехала.

Минут через десять кованая калитка щелкнула замком, и из-за нее показался лохматый и немного взволнованный Витя.

— Заходи скорее.

Закрыв калитку, он повел меня по дорожке из дикого камня к парадному входу.

Я нервно озиралась по сторонам, отмечая красивый ухоженный газон, стилизованные клумбы и отчего-то ярость все сильнее разрасталась в груди, заставляя с шумом выталкивать воздух из легких и сжимать ладони в кулаки, представляя, как я врежу по лицу начальнику.

— Ты там осторожнее, — посоветовал Витя, открывая передо мною входную дверь, — Если что зови. Я в гараже буду.

Благодарю его коротким кивком и, не разуваясь, иду по красивой бежевой плитке, звонко цокая каблуками.

Красивый дом. Богатый. Но какой-то бездушный.

Идеальная, практически стерильная чистота, подсказывала, что в доме почти никто не живет.

Одинокое место…

Двигаюсь мимо лестницы, гостиной и дальше на неясный шорох и звон. Замираю в дверях огромной, невероятно красивой кухни и, наконец, вижу хозяина дома.

Он сидит за столом, опустив взъерошенную светловолосую голову на сцепленные в замок руки, рядом на столе стоит бутылка водки и стакан.

Услышав мои шаги, тяжело поднимает голову и смотрит сначала с удивлением, а затем… с облегчением?

— Ты пришла, — чуть заплетающимся голосом говорит он и смотрит с какой-то жадностью.

— Пришла, — выдыхаю я, понимая, что весь боевой запал пропал.

Владимир Иванович указывает рукой напротив себя.

— Присаживайся. Водку будешь?

— Нет, — отрицательно качаю головой я и осторожно сажусь на мягкий стул, — Я за рулем.

Он пожимает плечами, наливает из бутылки полрюмки и махом опрокидывает в себя, даже не морщась.

Мой взгляд цепляет легкую небритость, мятую футболку. Непривычно видеть его такого домашнего, неопрятного, разбитого.

Интересно, по какому поводу он так набирается с обеда?

Хотела спросить, но не успела.

В дверях появилась девушка. Молоденькая, с длинными темными волосами. Если судить по ее потрепанному виду, то у начальника была довольно бурная ночь. Она мнется в проеме, словно чего-то ждет.