Отработка

Какие у него неприлично густые ресницы.

— Нравлюсь? — Забини лениво приоткрыл потяжелевшие веки.

От зелья в голове впервые было легко и спокойно, только немного шумело в ушах.

— Нравишься, — Гермиона улыбнулась, зачем-то решив быть с ним честной. — Но спать я с тобой не хочу.

Блейз чуть шевельнулся:

— И почему? — он спросил это с таким искренним интересом, что Гермиона не рассердилась, а рассмеялась.

— Потому что я не хочу быть твоей стотысячной победой. Неужели неясно?

Блейз повернул голову и задумчиво уставился на нее:

— Значит, вот как ты это видишь?

— А разве не так? — новые порции зелья скользили по пищеводу, развязывая язык. — Тебе это нужно, чтобы похвастаться перед всеми твоими трофеями. А я не хочу…

— Ты хоть раз слышала, чтобы я хвастался? — с любопытством оборвал ее Блейз.

— Нет, но… — Гермиона внезапно смутилась. Если подумать, то и правда от самого Забини она ни разу не слышала ни полслова. Только тихий и быстрый шепот девочек в туалете, обменивающихся восторгами, по поводу того, какой он прекрасный любовник.

— Слизеринцы умеют хранить секреты, — Забини правильно истолковал ее молчание. — И поверь, им и без любовных побед есть чем похвастаться.

Гермиона недоуменно нахмурилась.

— Тогда зачем тебе это всё? — она удивленно смотрела на него, и Забини уставился на нее с точно таким же непонимающим любопытством.

— Что… всё?

— Ну… секс, — произнеся вслух это слово, Гермиона смутилась. Но Блейза оно, казалось, лишь привело в еще лучшее расположение духа. Теперь он улыбался так, словно вспоминал о чем-то очень приятном и недоступном для Гермионы.

— Удовольствие. Опыт. И опять удовольствие. Тебе это не знакомо?

Гермиона прикусила губу. Нет. Незнакомо. Она не умела расслабляться, а удовольствие умела получать только от книг. Скучное пыхтение где-то над ухом в ее шкале удовольствий стояло на предпоследнем месте с конца. Где-то между овсянкой и утренней чисткой зубов.

Она хотела с достоинством задрать голову вверх и ответить нахалу, что все она знает, и причем получше него, но Забини смотрел на нее с таким доброжелательным интересом, а зелье так пенило кровь, что она неожиданно вспыхнула и призналась:

— Нет. Незнакомо, — ее пальцы сами собой неловко смяли мантию на коленях.

Забини понимающе усмехнулся:

— Это бывает, — он положил руку ей на плечо, и тепло от его ладони приятно согрело. — Но может быть, пришло время?.. — каким-то ловким небрежным движением он притянул ее к себе на колени так, что Гермиона не успела и ахнуть. — …просто расслабиться? — он приложил к ее губам свой кубок, и она, сама не зная зачем, послушно отпила из него. Гермиона была как во сне. Она понимала, что надо бы взять себя в руки, издать возмущенный крик, спрыгнуть с чужих колен, но в голове так сильно шумело, а в его теплых руках было так хорошо и уютно, что она продолжала сидеть.

— Отпусти себя. Хоть один раз, — тихо сказал Блейз и осторожно провел ладонью ей по руке.

— С тобой? — она усмехнулась и прикрыла глаза, с трудом подавляя желание склонить голову ему на плечо. Приятная истома окутывала тело и расслабляла его, давая долгожданную передышку от постоянного напряжения.

— Да хоть и со мной. Чем я хуже других? — Блейз ткнулся носом в ее висок. — Я ласковый и красивый. Девушкам это нравится, — мурлыкнул он, и Гермиона неожиданно для себя рассмеялась. Искренне и беззаботно.

— Ты самодовольный и наглый, — сказала она, впрочем, так и не делая попытки подняться с его колен.

Блейз улыбался ей и продолжал осторожно вести то ладонью, то пальцами вдоль ее тела, и там, где он дотрагивался до ее кожи, струилось тепло.

— Можно? — его ловкие пальцы неожиданно принялись ослаблять галстук у шеи.

— Ну, попытайся, — Гермиона усмехнулась и закрыла глаза.

Вдали в замке грохотала музыка, которую было слышно даже отсюда. Тело пылало и сладко сжималось в такт тяжелому ритму. В теплом и влажном воздухе терпко пахло компостом, травой, цветами, и все эти звуки и запахи уносили Гермиону далеко-далеко. Чувствуя, как уверенные пальцы ослабили галстук и принялись расстегивать на блузке одну пуговицу за другой, она вяло подумала, что должна хотя бы ради приличия протестовать.

— Выпей еще, — видимо, прочитав ее мысли, Блейз ткнул ей в губы холодный бокал, и Гермиона снова вяло глотнула. Веселящее зелье потрудилось на славу: ей уже было и так хорошо. Но, наверное, Забини действительно знал, что делал, — именно этого глотка ей недоставало, чтобы разрешить его теплым пальцам отогнуть край чашечки, освобождая грудь, и прикоснуться к соску.

Гермиона вздрогнула и замерла, не понимая, что теперь должна делать.

— Ты и правда очень красивая, — негромко сказал он, перекатывая в пальцах чувствительный набухший сосок, и она еле сдержала позорное желание прогнуться в спине и потереться о его бедро словно кошка. Но он каким-то неведомым образом уловил и это ее желание. — И отзывчивая, — добавил он, склоняясь над ней и неожиданно обхватывая сосок губами и начиная сосать.

От этого нехитрого действия по всему ее телу полетели жгучие искры — ей было и щекотно, и жарко, и отчаянно хотелось еще. Гермиона, оглушенная новыми яркими ощущениями, так старалась сдерживать позорный стон удовольствия, что не сразу заметила, как его рука уже пробралась к ней под юбку и скользит по бедру, приближаясь к промежности.

— Что ты де… Перестань, — все же простонала она, когда он уверенно положил ей ладонь между ног, начиная осторожно и ласково потирать ее там через ткань.

Никто и никогда не вытворял с ней подобного. Сквозь мысли, вяло трепыхающиеся в голове как желе, Гермиона ругала себя, убеждая, что должна встать и уйти. Что все происходящее с ней — неправильно, плохо. Но истинная правда была в том, что все происходящее было ужасно приятно, и уходить совсем никуда не хотелось. Напротив, очень хотелось большего.

Забини продолжал покрывать ее поцелуями и умело ласкать, и все мысли о некрасивом белье, о собственной непривлекательности были забыты. Теперь важно было только одно: ткань под его правой рукой была лишней.

— А если Тео зайдет… — простонала она, почти сдавшись вкрадчивым движениям пальцев, настойчиво отодвигающим кромку трусов. Эта мысль показалась пугающей и в то же самое время неожиданно сладкой.

— Ему понравится. Вот увидишь, — Блейз, оторвавшись от ее груди, ласкал пальцами ее плечи и шею.

— Что… значит, понравится? — Гермиона распахнула глаза, продолжая подставляться под его губы и руку.

— Слизеринцы не такие стеснительные, как вы, — пояснил Блейз с легкой улыбкой. — И хотят перепробовать всё.