ОТРАВА С ПРИВКУСОМ ДЗЕН
Шрифт:
– Ты кто? – спрашивает.
– Курьер, – говорю.
– Ну и зря, – смотрит он на меня с прищуром. Берет пакет и захлопывает дверь.
– А расписаться? – запоздало прошу я, снова звоню, жду неизвестно чего и удаляюсь.
В некоторой прострации перехожу дорогу, стою на автобусной остановке. Подъезжает автобус. Переднее колесо взрывается, и машина, не снижая ход, врезается в столб с указателем. Что бы это значило? На остановке вопли, паника, а я смотрю на дом, из которого только что вышел, и кажется мне, будто в раскрытом окне третьего этажа мелькнул мужик в майке. Стреляли в колесо, что ли? Или… в меня? Бегу по набережной – никто за мной не гонится. В метро тоже ничего не происходит. И лишь при подходе к дому, пересекая проспект в группе других пешеходов – на зеленый свет, как положено! – вдруг
Домой возвратиться я не смог. Первый раз в жизни я испугался родного дома… нет, не первый, но о той, прежней истории вспоминать настолько стыдно, что сил нет… в общем, спрятался я у Вити. Низкий поклон его родителям – приютили на несколько ночей, не задавая лишних вопросов. Своим родителям я звонил из телефонных автоматов, каждый раз меняя точку, чтобы ОНИ не засекли, – врал, что ночую у одной подружки, доставлял маме радость. Ни в школу, ни на работу не ходил. О том, что означал злополучный пакет, старался не думать. Было страшно до озноба, до тошноты. ОНИ представлялись вездесущими, беспощадными, но вся подлость ситуации заключалась в том, что рассказать о своих страхах я никому не мог, не смел, отлично понимая их внешнюю вздорность… даже Вите досталась лишь частичка правды… и рассосалась эта нелепая мания преследования сама собой. Витя принес мне газету с заметкой о том самом дорожно-транспортном происшествии возле моего дома, где я спасся лишь благодаря олимпийскому прыжку. Было написано, что водитель, козел, оказался дальтоником и скрыл это обстоятельство от медкомиссии. Он попросту не различал красных сигналов светофора, вдобавок – солнце в глаза светило… тогда же я и вернулся домой. И тогда же я окончательно укрепился в решении заняться боевыми искусствами (хотя, первые мысли о самосовершенствовании и о моем предназначении осветили мою жизнь годом раньше – спасибо тебе, мама… и прости меня, мама…)
«Легкий бред»!
Легкий, воздушный, совершенно невесомый – как туманная дымка в низине…
…Подъехали к Главному управлению. Вход в лабораторию был не с Литейного, а со Шпалерной. Мертвая улица, освещенная единственным фонарем, уходила в бесконечность, но так далеко нам было не нужно. 1-й подъезд – ФСБ, 2-й – ворота, 3-й – наш.
– Входи, не трясись, – пригласил меня Неживой. – Вот тебе ЭКУ.
ЭКУ – и было Экспертно-криминалистическое управление, куда мы направлялись. А трясся я, кстати, от озноба. Витя предъявил удостоверение и сказал про меня:
– Этот финт – со мной.
– Пропуск нужён, трщ мъйр, – нервно возразил сержант.
– Ты сколько здесь стены метишь? – участливо поинтересовался мой друг.
– Два года как.
– На третий не перевалишь, – улыбнулся ему Неживой. – И челюсть подними, а то бздёжь до Каляева дойдет.
Тот неуверенно схватился за телефон: мол, надо бы связаться с дежурным по отделению.
– После дежурства, – отрезал Неживой и нажал на рычаг отбоя.
– Чего после дежурства? – не понял сержант.
– После дежурства в госпитале с сиделкой связываться будешь. Через шнур. Совсем у мужиков мозги говном [4] поросли, – проворчал он в потолок, взял меня под локоть и повел.
По крутой узкой лестнице, по которой одновременно прошли бы максимум полтора человека, мы вскарабкались на два пролета. Место, куда меня любезно привели, располагалось на втором этаже и функционировало круглые сутки. Полы были устланы багровым линолеумом, а в коридоре висел какой-то странный, не совсем медицинский запах…
4
Язык Пушкина
– Принюхиваешься? – заметил Неживой. – Это галоперидол так пахнет.
– Что?!
– Галоперидол – составная часть «правдодела», – сказал он как о чем-то совершенно обыденном. – Специфика службы.
– Так ты меня обманом в психушку затащил?
– А надо бы, – оскалился он. – Главное, Дим А с, ничему
не удивляйся. Баксы в задницу не провалились?– Вот они, – показал я.
– Тогда – за мной.
Вошли в дверь без названия или номера. Дверь медленно закрылась – массивная, армированная. В кабинете не было окон. За столом печально сидел некий ханыга, подперев десницей щеку. По всему – человек был с похмелья.
– Эй, Валенок, – позвал Неживой. – В рот брал или сам давал?
Тот легким выхлопом дезодорировал помещение. Витя с наслаждением втянул ноздрями воздух и развил тему:
– Есть что выпить?
– Посмотри в сейфе, – наконец подал голос и хозяин кабинета. – Там, в колбе.
В колбе был чистый спирт. Приятели выпили, не разбавляя, не закусывая, и вспомнили обо мне.
– Видишь финта? – показал на меня Неживой.
– А ЭТО что, с тобой? – ничуть не заинтересовался ханыга.
– Это ОНО, – поправил его Неживой и пояснил мне: – Наш великий эксперт за людей держит только своих братков по лаборатории. Ментов вроде меня терпит, как неизбежное зло, а шпаков просто не видит. Проблемы со зрением… – и снова ему. – Слышь, Валенок. Надо бы человечку в задний проход залезть и посмотреть, какой заразой он испражняется последние два часа.
– Перчатка не постирана, – меланхолично откликнулся эксперт.
Неживой пошутил, срыгнув:
– А если стволом?
Потом он взглянул на меня, на мое лицо… и вдруг сообразил, что к чему. Шагнув ко мне вплотную, прошипел исключительно трезво:
– Не вздумай махать яйцами, супермен. Ты в Главке, а не на Клавке. Если не этот парень ( он кивком указал на существо по имени Валенок ), то никто тебе больше не поможет. Усек?
Есть на свете очевидные вещи. Не маши в Главке яйцами, не нюхай с кем попало галоперидол… Столько лет я жил, точно зная, что в моей Реальности – я хозяин. Я – и есть Реальность, а значит, глупо сердиться на дураков, жалкие тени которых иногда заслоняют от меня солнце и луну… и чуть было не растерял это счастье – в одну секунду.
Токсин пожирал мою душу. Достаточно было понять это, чтобы раздражение проиграло схватку.
– Я в порядке, – небрежно сказал я Неживому, протолкнув слова лжи сквозь распухающий в горле ком.
Тот с подозрением осмотрел меня («Ну-ну…»), вернулся к эксперту, панибратски обнял его и начал с ним азартно шептаться.
Я не прислушивался. Наползающая муть мешала вчувствоваться, врасти в это недоброе место, однако полочку с книгами я заметил. Выделялся томик с надписью «Токсикология» на корешке. Я вынул его, полистал, силясь что-то понять и запомнить, затем, повинуясь внезапному импульсу, сунул книгу под пиджак, в тайный «учительский» карман за подкладкой.
– Почему он тогда не в больнице? – донеслось до меня, и слух мой, не спрашиваясь, тут же перешел в боевой режим.
– Да потому что он с тараканами, – обрисовал ситуацию Неживой, прикинувшись простодушным и примитивным.
– С тараканами бороться – не по моей части…
– Да какая тебе разница, если он бабки пл'oтит, – давил простодушный Витя.
– И какие-такие бабки он пл'oтит?
– Ну, давай смету распишем…
Через минуту-другую эксперт хлопнул ладонью по бумажке с начертанными фломастером цифрами, продуктом компромисса между леностью и жадностью, оторвал зад от стула и подошел ко мне. Оказалось, Валенок вполне был пригоден к осмысленной речи. Что жрали, спросил он напрямик. На трехсуточном голодании, ответил я, внутренне усмехнувшись. Начал вчера утром. Но чем-то все-таки траванулись, подмигнул он, – тем, о чем ни жене, ни другу не расскажешь, а только знающему жизнь цинику вроде меня. Не траванулся, а траванули, поправил я. Кто, мгновенно вспыхнул он. «Не ваше дело!» Ах, да, вспомнил он, тараканы неразумны… И чем, по-вашему, траванули? По симптомам похоже на бледную поганку, мужественно сообщил я. Сожрали маринованные грибы, догадался он. Грибов не ел, но, вероятно, можно сделать вытяжку, высказал я осторожное предположение… и подлить в утренний кофе, забурлил мой собеседник от восторга. Вытяжку, вы слышали? Каково! – оглядывался он, словно искал публику, – а то взять и вколоть синтетический аманитотоксин внутривенно, минуя кишечник, лучшему другу под видом морфия, – кстати, в каких отношениях вы с морфием?..