Отравленная страсть

– Оля, давай выйдем. Я тебя провожу.

– Не заблужусь! – огрызнулась Карпова. Рука веером бросила карты, отброшенный стул шлепнулся на пол. Она с вызывающей учтивостью раскланялась: – Спокойненькой ночки.

Хлопнула дверь. Сашка бросился догонять Ольгу. Мы остались наедине с Русиновой.

– Отпусти, – Евгения высвободила руку, которую я продолжал сжимать, потерла запястье: – Ну и пальцы у тебя.

– Извини.

Она порывисто прислонилась ко мне, доверчиво вжалась, кончик носа уткнулся мне в шею. На душе мгновенно потеплело. Я хотел обнять хрупкие плечи, но девичьи ладошки неожиданно твердо уперлись в грудь, и Женя отстранилась.

– От тебя пахнет чужой женщиной, – обиделась она.

– Почему чужой? – вырвалось у меня. Женя отвернулась:

– Хорошо, не чужой. Я ошиблась. Другой женщиной.

Я слышал, как между нами с хрустом выкристаллизовывается ледяная стенка. Женя была совсем близко, но нарастающий холод разделял нас, и я не мог его разрушить. Оправдываться было стыдно, а обманывать самую лучшую в мире девушку я не мог.

Женя села за стол, меланхолично поворошила карты. Я обреченно опустился напротив. Тонкие пальцы девушки извлекли червовую даму.

– А она тебя любит. – Женя положила передо мной карту.

– Кто, Ольга? – Я от второго человека за день выслушал эту новость и уже не знал, как возразить.

– Ты сам назвал ее имя, выходит, знаешь.

– Но она же… Ты сама видела.

– Оттого и не в себе, что любит. Поверь мне. – Она выудила из колоды бубновую даму и положила в стороне от червовой. – А еще у тебя есть Ирина. Тебе с ней хорошо сегодня было?

Я опешил и почувствовал, как заалели щеки:

– Что? Что ты имеешь в виду?

– Наверное, лучше, чем со мной. Ну и славно.

– Нет! Так нельзя сравнивать, – пытался возразить, отводя глаза. Нужных слов не находилось. Откуда она все знает?

– Ты хранишь ее запах. Ты знаешь, что запах передается с потом? Когда жаркие тела плотно касаются друг друга.

Я окаменел. И вспомнил, что Ирина, ко всему прочему, одевала мою футболку. Что это – женский инстинкт? Или сознательная метка своего жизненного пространства? Глаза не поднимались на Женю, я смотрел только на карты в ее руках. На столе между двумя дамами появилась третья – пиковая. Женя сдвинула ее выше и постучала ноготком:

– Пусть это буду я. Ты не возражаешь?

Я подавленно молчал.

– И хорошо. Итак, у нас осталась трефовая дама. У тебя есть кто-нибудь еще из женщин?

– Женя, какие женщины?

– Та, которая нравится тебе, или та, которой нравишься ты. К сожалению, редко бывает, чтобы эти два чувства были взаимными. Есть? – Она пристально взглянула на меня.

А я вдруг вспомнил следователя Воронину. Ее фигуру, когда она в первый раз выходила из этой комнаты. И какой-то туманный ощупывающий взгляд, которым она прошлась сегодня по моему обнаженному телу.

– Вижу, что есть, – холодно произнесла Женя и выложила на стол последнюю даму. Четыре карты образовали своеобразный крест с пустым местом в середине. – А ты у нас будешь валетом. Вот этим. – Червовый валет лег в центр креста между дамами. – Четыре дамы вокруг одного валета. Ты, Тиша, окружен женщинами. В какую сторону ни пойдешь, везде тебя ждет страсть. А где страсть, там всегда боль.

Мы молча смотрели на крест из пяти карт. Что такое боль из-за женщины, я уже хорошо понимал. Потом ее рука смахнула карты в общую колоду:

– Я не за этим пришла.

Да, конечно! Ведь она появилась здесь не для того, чтобы играть в карты.

– Вас видели, Тиша.

Я медленно поднял лицо. Женя поймала мой взгляд:

– Вас заметила соседка с нижнего этажа, когда вы спускались вместе с Андреем.

– В ту ночь? – растерянно спросил я и сразу понял всю бессмысленность вопроса.

– Да. Она старая женщина, живет одна и любит посплетничать.

– Что она видела?

Этот вопрос был ненамного умнее, но Женя отвечала спокойно:

– Она видела, как двое незнакомых парней тащат пьяного Андрея Воробьева. Его она знала раньше.

– Она подумала, что он пьяный? – ухватился я за спасительную соломинку.

– Тогда, да. Но потом она узнала, что в эту ночь он умер. И… – пауза затянулась, Женя словно подбирала нужные слова. – И сегодня она пришла ко мне.

Женя опять надолго замолчала.

– Ну что? Что она сказала? – торопил я.

– Она догадалась, что в тот момент он был уже мертв.

В глазах помутнело. Хорошо, что я сидел на стуле, руки вцепились в стол, я переждал головокружение. Этот свидетель гораздо опаснее, чем таксисты. А если сопоставить оба показания, то вот она – общая картина преступления и утаивания улик.

– А ты?

– Тиша, я так испугалась, что сразу дала ей денег.

– За молчание?

– Ну конечно. Она обещала, что никому ничего не скажет.

– Ты веришь слову сплетницы.

– Она одинока, и ей очень нужны деньги.

– Тогда она придет еще!

– Лишь бы молчала.

– Да, ситуация – хуже не придумаешь. Мы вляпались капитально. Она запомнила парней, то есть нас?

– Я не стала спрашивать. Я попыталась представить все шуткой. Глупо, конечно…

– Да, это уже не шуточки. И следователь к нам приходила.

– Саша рассказал.

– У следствия есть улика. Заколка от галстука Воробьева, найденная в машине Глебовой. Но Воробьев вроде бы вместе с Калининым накануне забирал машину, и теоретически мог тогда обронить заколку.

– В тот вечер заколка на нем была.

– Да знаю! Я же говорю, теоретически. Пока прикидываюсь глупеньким, моя хата с краю – ничего не знаю. Но надолго ли это возможно? Выход один. Надо искать убийцу. Настоящего! Того, кто впрыснул чертов яд в коньяк.

– Может, рассказать все Юре?

– А если это он все организовал?

– Нет. Он не мог! Даже если… если только предположить, что это он, Юра никогда не стал бы подставлять меня.

– Ну почему же. Вариант первый. Он узнал, что у тебя с Воробьевым тайная связь и пожелал избавиться от обоих. Ревность, знаешь ли, штука взрывоопасная. Даже если ты не выпьешь коньяк, то труп окажется в твоей квартире. Поди оправдайся потом, что не ты его отравила. Большой срок светит. Вариант второй. Он ничего не знал о вашей связи, но у него были другие серьезные основания устранить Воробьева. Например, как свидетеля тайных незаконных махинаций. Калинин просто не мог предположить, что Воробьев пойдет распивать коньяк к тебе.