Отражение во мгле

— Он меня бесит, отец, — буркнула Сабрина.

— Да будет тебе. Масуд хороший охотник.

— И плохой человек.

— Почему ты так решила?

— Не знаю. Не нравится он мне. И как на нее смотрит, тоже не нравится. Да и вообще, как смотрит.

Бронислав нахмурился, хоть этого и не было видно через лицевую пластину шлема.

— Ты ощутила сострадание к ней? Надеюсь, это не так.

— Отец, есть правила. Эта девка принадлежит матери тварей, и только ей. Но если она обречена, то это не значит, что перед своим посвящением, то есть смертью, она должна пройти все круги ада.

— Как прикажешь тебя понимать?

— Я говорю о насилии.

Старший охотник вздохнул.

— Понимаю, это болезненная тема для тебя…

— Отец! — Она повысила голос.

— Да, дочь. Я понимаю. И позабочусь, чтобы с ней было все в порядке. — Он кивнул и небрежно похлопал Сабрину по плечу.

— И вот еще что.

— Говори.

— Она сказала мне, что беременна.

— Вот как? — Бронислав обернулся и мельком посмотрел на добычу. — Сейчас это недоказуемо.

— И? — Охотница вопросительно смотрела на отца.

— И все, — пожал он плечами. — Тема закрыта. Ты тревожишь меня, дочь. Дай-ка я тебе проясню кое-что. Возможные симпатии… жалость, сострадание — все это лишнее. Я бы даже сказал, вредное и опасное, особенно в нашем деле. Размягчает волю, окружает человека уязвимыми точками. Так не должно быть. Ты понимаешь?

— Все это ты мне уже говорил. Только вот одно мне непонятно.

— Что именно?

— Наша цель. К чему мы стремимся? Хотим стать такими, как твари? Но мы не можем перевоплотиться. Даже если душу из себя без остатка вытравим, физически мы будем представителями человеческого вида.

— А ты бы хотела перевоплотиться в них?

— Нет. — Сабрина мотнула головой. — Но ты не ответил.

— Просто иначе нельзя. Мы должны приносить владычице жертвы, иначе жертвами станем мы. Жертвовать другими людьми ради собственного выживания — это, если хочешь, человеческая суть. Так было всегда. Даже когда не существовало никаких тварей. Были люди и их потребности. И люди жертвовали себе подобными.

— И ради чего, если не было тварей?

— Ради чего? — Бронислав улыбнулся. — Ради себя. Ради денег. Ради власти. Ради нефти. Ради золота. Ради любви. Ради политического рейтинга. Ради карьеры. Приносились немыслимые жертвы ради всего этого. Так что ничего нового появление тварей в наше бытие не добавило.

— Тогда чем люди лучше тварей? — вздохнула Сабрина.

— Ничем. Поэтому не стоит людей жалеть. Не нужно питать симпатии и сострадание к ним.

Они уже подходили к путепроводу — возвышающейся над улицей арке, по которой пролегли погребенные под снегом железнодорожные рельсы. Дальше, за путепроводом, находился автовокзал. Пройдя под аркой, они оказались на довольно большой площадке, заполненной опрокинутыми, сгоревшими, смятыми и разорванными на куски автобусами.

Бронислав остановился, поднял стекло шлема и присел на корточки. Прямо перед ним снег был вспахан чем-то зубчатым. И, учитывая недавнюю бурю, след был очень свежим.

— Что это, отец? — спросила Сабрина.

Вся группа собралась вокруг, с удивлением разглядывая борозду.

— Снегоход, — проговорил насторожившийся охотник. — Черт возьми, у кого в городе есть снегоход?

— Последний был у нас, — тихо ответил Тор. — Но он уже лет пять как сломался.

Бронислав хмурился все больше, разглядывая след, и кивал.

— Вот именно. Всем быть очень внимательными. Слушайте и смотрите в оба. В городе, похоже, чужак.

— Улица Шамшиных, кажется. — Селиверстов осматривал огрызки зданий, поправляя на голове непривычный шлем. — Да, она самая.

— Посмотри, Вася, вот это рухнуло, кажется, совсем недавно. — Жуковский показал рукой на груду красного кирпича и покрытый ржавого цвета пылью снег вокруг. Пылевой шлейф протянулся в том направлении, куда еще недавно дул ветер; чуть ли не вся улица была в бурых пятнах.

— Да, похоже, — согласился искатель. — Наверное, не выдержало бури.

Ломака взирал на руину, с тоской думая о своем доме. Столько лет прошло. И когда вспоминал в последний раз, сейчас и не упомнить. Но теперь вдруг… ком в горле, и першит. А может, от оставшейся в воздухе кирпичной пыли першит или от холода? Он застегнул молнию комбинезона до самого носа, закрыв пол лица воротником.

— Н-да, — вздохнул Волков. — Еще несколько лет, и рассыплются все здания. Сотрутся в порошок и покроются снегом. И ничего не останется от людей. Ничегошеньки.

— Черта с два, — дернул головой Костя. — Ребенок мой. А это все — лишь камень. Но ребенок родится и будет жить.

— А зачем? — Степан обреченно пожал плечами.

— Чтобы жить. Чтобы было еще…

— Отчаянный ты парень, Ломака. Я бы не решился.

— Тогда ничего от людей не останется. Если не решиться.

— Следы! — махнул рукой Жуковский.

Он и Селиверстов были уже на противоположной стороне улицы и разглядывали снег.

Волков и Ломака подошли к ним. Снег действительно был пересечен цепочками человеческих следов. Похоже, кто-то пережидал бурю в этих обгоревших руинах.

— Вы уверены, что это их следы? — спросил Костя.

— А чьи еще? — поднял голову Селиверстов. — Искатели из общины не выходили последнее время, а по городу больше некому шляться. Да и было бы это нарушением хрупкого равновесия. Когда слишком много людей в городе, твари нервничают. Так что охотники здесь прошли. Будь уверен.

Константин присел на корточки и тронул рукой снег. Какие-то из этих овальных следов оставлены ножками его Марины. Морозная дрожь пробежала по спине.

— Ну так идем скорее за ними, — резко поднялся он.

— Да не спеши, а то успеешь, — хмыкнул искатель. — Торопиться нельзя. Дров наломаем и цели не достигнем. То, что мы следы нашли, осторожность нашу не отменяет.

Капитан со странным псевдонимом Рипазха неторопливо вел одногусеничный снегоход с поворотной лыжей по льду реки. Слева от него, в дымке снежной пыли, еще не до конца осевшей после бури, мрачно проглядывали быки-близнецы давно разрушенного Дмитровского моста. У ближайшей к восточному берегу опоры изо льда торчала баржа, вставшая на дыбы и не затонувшая до конца. Снегоход затормозил у той опоры, что посреди реки. Капитан заглушил двигатель, осмотрелся и вслушался в гул ветра, чувствовавшего себя особенно вольготно в широкой речной долине.