Отражение звезды
Шрифт:
Над строем реяли хвостатые знамена. Крепкие тугчи [87] сжимали в руках их древки. Развевались над джагунами пестрые бунчуки из конского волоса. Мелькали желто-красные одеяния и бритые головы лам. Без них не обходился ни один поход Равдана. Ламы поднимали боевой дух. Чем больше при войске буддийских монахов, тем крепче оно и сильнее.
У воинов на рукавах поверх доспехов виднелись повязки. У каждого арбана свой цвет. Завяжется скорый бой, воины потеряют привычные имена. Проявят отвагу – все отметят по этим повязкам удальцов. Но слабость или промах в бою заставит опустить головы весь арбан и даже джагун. Для воина нет большего срама, чем не уберечь своего нойона, своего коня, свою кольчугу, щит, саблю, ружье…
87
Знаменосцы.
Военный
Появление яртаулов заставило контайшу отвести взгляд от своего войска. Молодой лазутчик вел за чумбур коня. А за ним плелся связанный арканом человек с лицом, обезображенным страшными шрамами. Второй яртаул – седой, с выбитыми в схватке зубами – следовал за ними, не спуская глаз с пленного. Молодой спешился шагов за десять до шатра, схватил пленника за шиворот и толкнул его в ноги своему повелителю. И, подхватив коня под уздцы, отступил к товарищу.
Калека пополз на коленях, порываясь поцеловать пыль у ног контайши, но тот ткнул его носком сапога в лицо.
– Откуда явился, жалкий бродяга? – спросил высокомерно Равдан. – Кто послал тебя? Говори! И если хоть одно твое слово окажется ложью, я велю привязать твои кишки к колесной чеке. Пусть их размотает по степи!
– Меня зовут Алар. Я сын Сигбея – бега Чаадара.
– Сигбея? – нахмурился Равдан. – Но Сигбей давно уже в небесных чертогах! Ты врешь, бродяга! После Сигбея улусом правил мудрый Теркен, который никогда не ссорился с ойратами.
– Я не вру! – пленник поднял изуродованное лицо. Из-под века, прикрывавшего вытекший глаз, выкатилась слеза, второй же полыхнул гневом. – Мой отец перед смертью потерял голову и отдал власть безродному пастуху. Я бежал, иначе коварный Теркен убил бы меня.
Равдан хмыкнул, окинул пленного взглядом.
– Ты ж калека! Как мог Сигбей доверить тебе улус?
– Я не всегда был калекой, а свои шрамы получил в недавней схватке с орысами, – с угрюмым видом ответил пленник. – Зато я успел отомстить Теркену. Я зарезал его под стенами орысского острога. И почти добрался до его дочери. Но… не получилось! Пока! Правда, два дня назад я проник в стан Эпчей-бега и застрелил его из лука! Я правду сказал! По этой причине Тайнах-бег и сын Эпчея Хоболай увели своих воинов. Теперь никто не помешает тебе – о, великий Равдан! – расправиться с Айдыной и ее людьми. Я покажу безопасные тропы к ее становищу.
– Но это твой народ, калека! – задумчиво произнес Равдан. – Из-за низкой обиды ты готов отдать своих родичей на растерзание моим воинам?
– Мои родичи признали Теркена своим бегом, затем назвали вождем Айдыну! – вскинулся пленник и повысил голос, словно забыл, перед кем лежит ниц. – Это они предали меня! И, значит, я буду мстить им, пока дышу, пока мои ноги топчут землю!
– Уведи его! – приказал Равдан яртаулу и брезгливо сморщился. – Я приказал бы живьем содрать шкуру с этого грязного пса, но он может нам пригодиться. Определи его пока к кашеварам. Но смотри, упустишь – шкуру велю спустить с тебя…
…Когда тень от воткнутой в землю стрелы исчезла, войско Равдана было готово к походу. Верблюды с тяжелой поклажей, с разобранными шатрами и герами [88] уже тронулись в путь, пыль заволокла половину неба.
Воины ждали своего повелителя в седлах. Ровными рядами выстроились они поперек широкой лощины. Равдан в желтом шелковом халате и желтых сапогах, в островерхой шапке с трехочковым павлиньим пером, как и подобало великому полководцу, неспешно уселся в седло Тарлана – быстрого, как сокол, белоснежного коня. Шаман Тюлюмджи, с бубном за спиной и мечом на поясе, подъехал к нему, звеня оберегами, и вполголоса сказал:
88
Монгольская
юрта.– Алаке, твой отец Сэнгэ перед походом всегда разговаривал с воинами, ободрял их и вселял храбрость в сердца. Последуй же его примеру.
Равдан одарил шамана недовольным взглядом – после вчерашнего Тюлюмджи раздражал его своими советами. Однако контайша сдержал гнев. Привстав в стременах, он сунул руку за пазуху, коснулся пальцами висевшего на шее мирде и весело прокричал:
– Нет большего наслаждения и удовольствия для воина, как подавить злобного смутьяна и победить врага! Вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет! Заставить его женщин обливаться слезами, а затем подмять их своим телом! Сесть на его крепких коней с гладкими крупами! Вдоволь напиться арке из его бурдюков. Опустошить его казаны с жирным маханом [89] ! Вперед, ойраты! Пусть кровь непокорных кыргызов досыта напоит эту бесплодную землю!
89
Мясной суп, бульон из конины.
Воины захохотали, высоко подняв копья и сабли в знак одобрения. Тюлюмджи недовольно проворчал что-то, но Равдан не обернулся. Вытянув Тарлана плетью, он пустил коня рысью. Дрогнуло и поплыло прочь от заходившего солнца хвостатое джунгарское знамя с желтым орлом, раскинувшим крылья на черном шелке…
Войско двинулось следом, и воины, покачиваясь в седлах, продолжали смеяться, пересказывая друг другу слова контайши…
Глава 27
Айдына смотрела на своих воинов и не могла сдержать счастливого волнения. Жестокие ветры гор, суровые морозы зимой и зной степей летом закалили их тела, выточили лица – так вода вымывает из камня все лишнее, ненужное, оставляя лишь твердую породу. Кыргызский воин не боится смерти. Что такое смерть? Айдына с младенчества знала, что смерти нет. Есть переход из земного состояния в небесное. Там, на вечных небесах, правит главный повелитель всего земного и небесного – могущественный и мудрый Хан-Тигир. Там же на небесах обитают и духи всех кыргызских предков. С небес они покровительствуют своим потомкам.
Там, на небесах, земные воины прямиком попадают в славное войско Хан-Тигира. Тому воину, который держал свое слово, слушался старших, был стойким в бою и, самое главное, не бросал в пылу сражения товарища и соседа по десятке, сотне, тысяче, уготована дорога в лучшие войска верховного божества.
Там, на небесах, погибшего воина ожидают умершие родичи и вечнозеленые пастбища. Белые высокие юрты, красивые девушки и много-много скота: овцы, тучные стада, табуны быстроногих белых лошадей. Там, на небесах, можно будет долго отдыхать от ратных дел и воинских занятий.
Но смерть должна быть прекрасной и славной. Надо воевать так, чтобы в течение веков о тебе слагали сказания и легенды, пели песни сказители у ночных костров и чтобы молодые воины слушали эти напевы о павших матырах с душевным трепетом и благоговением.
Нужно, чтобы после смерти о тебе помнили не только в твоей родной юрте, не только в твоем кочевье, но и в других кочевьях. Чтобы все говорили о тебе, как достойно ты прожил жизнь и как достойно принял неизбежную смерть, пополнив войска Небесного Хана.
Воины Чаадара были готовы к схватке. Решительные лица, крепко сжатые губы, спокойный прищур глаз… Спаянность и сплоченность – вот в чем сила войска Айдыны. Это умение без слов понимать и чувствовать друг друга, это железный уклад и непреложный порядок. Это верность и смелость, стойкость и мужество! Это сжатый кулак против врагов и надежный локоть, на который может опереться товарищ…
Шаман Аппах уже провел на поляне посреди аала обряд поклонения Кугурт-чаясы – громовержцу, чтобы тот защитил воинов Чаадара своими огненными стрелами. Воины, верховые и пешие, окружили огромный костер, рядом с которым ждали своей участи жертвенные бараны. Вскоре лезвия сабель, наконечники стрел и копий покраснели от их крови. Но все в округе знали, что осталось совсем немного времени до того мгновения, когда оружие эров и матыров обагрит кровь врагов и их коней.