Отражения одиночества

И это можно было понять. У парня ведь выходит вообще никого не осталось. Не как у нее самой — когда близкие уходят постепенно, по одному превращаясь в воспоминания. За мгновение в собственной вселенной Миклош потерял все — свое тело, свое доброе имя, семью, друзей, наставника, вообще весь мир… Как если бы Саша закрыла глаза, заснула — а проснулась бы в каком-нибудь двадцать четвертом веке, где у всех компьютеры в мозгах, телепортаторы на кухне и полеты вместо Турции к Альфа-Центавре, и если кто из старых знакомых магов еще и жив, то уж точно изменился до неузнаваемости, привыкнув к этой новой реальности и став ее частью.

Все, что для Миклоша было понятно, привычно и знакомо — исчезло. Навсегда. Тут поневоле все будет волноваться.

Поезд наконец приблизился, сбрасывая скорость. Вокруг заторопились люди, ища нужный вагон. Миклош же чуть шагнул назад, явно чувствуя страх перед железной многотонной махиной, в которую надо залезть.

Саша после короткого колебания чуть коснулась его ментально, перекидывая кусок собственного спокойствия. Словами у нее никогда ничего не удавалась добиться от других. Да и сама она не была образцом безмятежности. Но, определённо, ей не хотелось, что бы нынешняя поездка превратилась для Миклоша в пытку. Саша поезда любила с детства, и надеялась эту любовь показать незнакомому с железной дорогой человеку.

Миклош чуть моргнул, несколько подозрительно посмотрев на нее. Но все же подошел ближе.

— Поездка на поезде, на мой вкус — отдельный вид досуга. Правда, места боковые плацкартные, но Орден все-таки не бесконечно богат, а я считай стажер бесправный, так что нам купе не выделили бы, это точно. И в любом случае — недолго. Всего сутки — и мы на месте. Я не раз была в Пензе, там у отца родственники жили. Идем.

Миклош чуть дернул головой, сжал губы — и шагнул за ней к проводнику, протягивая выданный буквально пару дней назад паспорт.

И опять замер перед необходимостью подняться на лестнице в вагон.

— Идем. Ты ведь эксперимент в одиночестве над собой проводил, а там было опаснее.

— Там было понятнее, — Миклош вздыхает.

— Миллионы людей пользуется этой штукой, и никого она еще не съела, — веселый тон по заказу у Саши никогда не получался. Но она старается.

— Знаешь, «еще» особенно утешает. Звучит так, что у меня есть возможность стать первым, — усмехается в тон ей Миклош.

Но в вагон все-таки поднимается. А Саша улыбается про себя, сама не зная почему.

Глава 3

— Чего не спишь?

Саша ответ на вопрос видела. Но пользоваться тем, что дает Отражение о других было как-то не слишком вежливо. Впрочем, Миклош хмыкает в ответ, прекрасно все понимая.

— Ты и сама знаешь.

— Нет, не знаю, — Саша отвечает искренне. Догадывается — пожалуй. Ощущает тревогу — да. Но она может только предполагать, как именно все видит человек, воспитанный совершенно в другое время. — Я понимаю, что все вокруг, наверное, сбивает с толку. Но Отражение не дает увидеть мир чужими глазами.

Миклош только криво улыбается.

— Раньше иногда я видел дурные сны. Этот никак не заканчивается.

Саша чуть склоняет голову. У нее не слишком много идей о том, что делать в такой ситуации. Самое простое — оставить парня наедине со своими мыслями. В конце концов ее не просили лезть в душу и вообще куда-то лезть. Лежала себе на верхней полке, и лежала бы дальше. Возможно, Миклошу просто нужно свое пространство. Но это простой выход. Отмахнуться, проигнорировать. Сама бы она не хотела, пожалуй, остаться в одиночестве в такой момент.

— Хочешь чая?

Брови парня взлетели вверх.

— Где ты его возьмешь в этой гусенице?

Саша выругалась про себя. Она как-то даже и не подумала рассказать про титан, сели же вечером — и не до того было. Свет выключили буквально через час после посадки. Миклош ничего не спрашивал про воду. Уборную-то она показала, а остальное..

— Здесь есть нечто вроде самовара, вон там, в начале вагона. Сейчас принесу кипяток. Черный, зеленый?

— Все равно.

Сонная проводница без вопросов продала и вафли, и конфеты, и пару сникерсов. Не похоже, что все это раньше пользовалось спросом, так что небольшой опт перевесил неудобства. По крайней мере, раздражение от прерванного сна из Отражения улетучилось быстро.

Саша притащила и кружки, и сладости, завалив ими почти весь стол. Все равно часть стипендии она давно не тратила.

— Чай без сахара, угощайся.

Миклош несколько секунд лишь разглядывал яркие упаковки. Потом вздохнул.

— Никак не привыкну к этому. Спасибо.

— Да не за что. Говорят, на ночь есть вредно, но вроде как для нас глюкоза лишней не будет. Сладкое, то бишь. Печенья, шоколад, этот с кокосом, этот с орехом, этот с нугой, этот молочный…

— Так, подожди. Не все сразу, ладно?

Парень казался еще больше сбитым с толку. И заинтересованным одновременно.

— Шоколад — это?.. Когда я, — Миклош оглядывается по сторонам, и Саша подхватывая его взгляд, вешает купол невнимания. Парень кивает и продолжает: — В общем пока я висел на дереве, был гостем в твоем разуме, я ощущал… Много разных вещей. Это не как смотреть чужими глазами, в уме ведь хранятся образы с самых ранних лет жизни, не всегда поймешь даже что реальное в них, а что нет. Я могу в этом ориентироваться, да и вообще о разуме знаю довольно много, хоть и не менталист. И знаю что некоторые вещи я словно… заимствовал у тебя. Воспоминания. Это не то, что я стремился сделать, побочный эффект, как я думаю, от этого странного первичного слияние разумов, произошедшего в момент твоего прикосновения к амулету. Михаил не слишком прояснил это все, только показал, как опираться на эти чувства для того чтобы я говорил как все и вел себя не как… гость из прошлого. В большинстве своем. Но я сам не знаю многого, образы эти неполны. И я не знаю точно, что такое шоколад.

— Так попробуй. Мне нравится. Это сладость такая, из какао бобов делается.

— Какао-бобы?

— Растение. Вроде как. Но тут какая разница? Просто ешь, я уверенна, тебе понравится.

— Почему ты так считаешь? — Миклош щуриться.

— Потому что это шоколад. С орехами.

Саша не может не улыбаться.

— Я смешон?

— Вовсе нет. Ты серьезен. Смертельно серьезен.

Миклош только качает головой.

— Возможно, позже, если все удастся, я смогу показать, как было раньше. Но никто не ездил в железных гусеницах со скоростью, от которой едва не тошнит в битком набитом сарае на колесах неизвестно куда в шуме и криках, естественных для места, где простолюдины, разночинцы, мещане и прочий люд закрыты на дни, как сардины в бочке.

Саша чуть склоняет голову. Миклош же продолжает.

— Здесь у всех на виду происходит то, чему место за закрытыми дверями. Но я понял, так и везде, когда ты показала мне эти… «фото» и «видео», все эти мгновенные обмены сообщениями, даже среди незамужних девиц и юнцов, да что там — среди людей даже не знакомых друг с другом. Все говорят и говорят, без толка и смысла, слова словно витают в воздухе. Даже сейчас витают — разве ты не видишь?

Саша видела. Разумеется, видела. Вот в Отражении последствия недавней ссоры молодой пары, вот обида ребенка на не купившую у вечерней разносчицы всякого разного сладость, вот следы недавней утраты, вот зависть… Но видела она и другое. Детский восторг от проплывающего за окном города в короне ночных огней. Предчувствия скорой встречи старых друзей. Переживания за пожилых родителей — как они одни на хозяйства? Справятся? Радость общения вне работы с ребенком и женой… И многое, многое, многое…