Отражения

— Я смотрю, ты нарочно ждала меня здесь… маленькая развратная дрянь!

— Ничего подобного! — пискнула Гермиона, извиваясь. — Я от вас пряталась! Вы мне противны!

Люциус отложил трость. Он склонился к уху девушки и одновременно провёл ладонью по её дрожащим ягодицам.

— Некоторые части твоего тела говорят, что ты врёшь.

— Это вы врёте! — выдохнула Гермиона, пытаясь вывернуться. — Герр Маннелиг не стал бы касаться мерзкой ему троллихи!

Люциус рассмеялся, не переставая поглаживать её попку. Его пальцы изредка соскальзывали в ложбинку между плотно сжатыми ногами, и тогда Гермиона дёргалась особенно яростно.

— Для начала перестань мне выкать, глупая!

— Почему это? Мы с вами незнакомые и далёкие друг от друга люди!

— Мне так не кажется, — Люциус усилил давление, и пальцы проникли между ног девушки, вырывая не то стон, не то протест, — особенно после той ночи. Это просто глупо.

Гермиона почувствовала, как кровь прилила к лицу. И не только к лицу. Она не могла дотянуться ни до его палочки, ни до его самого. Малфой сильно давил на спину, а попытка лягнуть его завершилась тем, что его пальцы ласкали теперь не только внутреннюю сторону бедра, но и складки у самого лона.

— Отпустите, чёрт бы вас побрал! — взмолилась Гермиона. Она была близка к тому, чтобы раздвинуть ноги и молить об обратном. — В ту ночь вы занимались сексом с ней, а не со мной!

— Отнюдь. И я уже говорил, что заметил разницу.

— Что же вы тогда… не остановились?! Вы знали и не остановились! Пустите же!

— Не захотел, — он вдруг действительно отпустил её и лёг рядом. — Ну и не мог. Это было пикантно.

Гермиона выдохнула, старательно пряча разочарование. Напряжение, скопившее там, где Малфой касался её, просто одурманивало, сводя от напряжения мышцы. Она уже хотела почувствовать Люциуса в себе и наплевать на всякую совесть, но теперь стало ещё хуже от одного осознания, какую власть он имеет над ней.

Гермиона поднялась, оправляя платье, и села на траву. Трость с палочкой, конечно, была вне пределов досягаемости. Люциус лениво потянулся и положил руки за голову.

— Как ты подбила портреты и призрак старика Нейтона на эту авантюру с памфлетом?

— Ха! Они были сердиты на вас за то, что вы спали с моим отражением. Она же ваша невестка! А я им, видимо, понравилась!

Люциус и бровью не повёл.

— И всё-таки мне было бы приятно, Гермиона, если бы тоже называла меня по имени. В конце концов, мы — одна семья.

— Фальшивая семья! — бросила она. — Да как вас только не тошнит от этой лжи?!

Малфой слегка пожал плечами и поднял взгляд к синему небу, разглядывая хаотично мятущихся ласточек.

— Я привык. И зови меня Люциус. Мне так приятнее.

— А я здесь не затем, чтобы делать вам приятно, мистер Малфой!

— А почему бы тебе не сделать мне приятно?

Гермиона растерянно смотрела на него, раскинувшегося на траве, расслабленного. Он будто приглашал её сделать то, чем занималось с ним её отражение в его воспоминании.

— Боже! Вы просто невыносимы!

Он в одно мгновение поднялся и, наклонившись к самому её лицу, негромко проговорил:

— Это ты невыносима, маленькая лживая ханжа! Я за двадцать ярдов чувствую, как меняется запах твоей кожи, стоит мне оказаться рядом! Как меняется твой голос и даже дыхание!

Гермиона вся сжалась: Малфой видел её насквозь. И эта истина в его устах прозвучала, как хлёсткая пощёчина.

«Неужели всё так очевидно?»

Она смотрела в его серые глаза, такие холодные и колючие, что сердце стыло. И понимала, что не остановись он сейчас, она потом бы жалела об этом. Ведь дело даже не в том, что Герр Маннелиг испытывал отвращение к троллихе, он её просто не любил. Вот в чём был смысл легенды.

В душе снова эхом отдалась пугающая пустота, бездонная, как чёрная дыра.

Гермиона опустила глаза и тихо сказала:

— Вам пора. Опоздаете на работу, сэр.

Люциус ещё мгновение пристально разглядывал её, а потом чуть усмехнулся и потрепал её по щеке:

— Без меня не начнут. Уж поверь.

Он рывком поднялся и развернулся, чтобы уйти.

Гермиона встала и окликнула его.

— Мне нужна моя палочка… сэр. Мне нужно в Гринготтс, в конце концов! А гоблины, как вам известно, не выдают галлеоны, не признав палочки волшебника!

— И что же миссис Малфой желает прикупить?

Тон, которым был задан вопрос, прозвучал настолько издевательски, что Гермиона решила сыграть по правилам Люциуса. Она подошла к нему, невинно глядя на серебряную пуговицу жилета, поднялась на цыпочках и медленно прошептала так, что от её лёгкого дыхания шевелились волосы в кончике его пряди:

— Нижнее бельё. Видите ли, сэр, то, что обнаружилось в моём шкафу, несколько износилось: сплошные дыры, протёртости. Всё просвечивает. Позор да и только.

Малфой с трудом сдержал усмешку.

— Думаю, смогу тебе в этом помочь. Но мы пойдём вместе.

— Куда? — удивилась она. — Выбирать бельё?

— Я плохого не посоветую. Заберу тебя сегодня ближе к четырём. Будь готова.

* * *

Гермиона поменяла Ронни повязку. Сонный совёнок всё ещё пищал и клевался, но вяло, ведь она его разбудила.

— Держись, малыш! Скоро пойдёшь на поправку!

Хэнк принёс на обед картофельный суп с хлопьями и уже хотел, как всегда сбежать, но Гермиона остановила его.

— Постой. Составь мне компанию, я тут совсем одна.

Домовик смущённо жался и отнекивался, но, в конце концов, когда она пригрозила, что не станет без него есть, сел на пол и погрыз печенье с молоком.

— Скажи-ка, Хэнк, часто ли я тебя наказываю? И за что?

Оказалось, что за любую провинность бедняге приходится калечить себя то раскалённой сковородой, то острыми ножницами. Но вот выяснить, что при этом говорило отражение, было намного сложнее. Гермиона сгребла Хэнка в охапку и повторяла, что сделает ему ничего дурного, если он скажет ей правду до тех пор, пока эльф не расплакался, закрыв мордочку лапками.

— Хэнк слышал однажды… хозяйка в сердцах сказала, что все эльфы — неблагодарные твари… и не… не заслуживают, чтобы за их права боролись…

— Это из-за Добби, да? — она осторожно погладила эльфа по голове. — Из-за того, что он переметнулся к Волдеморту?

Хэнк молча всхлипывал, утирая слёзы.

— Знаешь что? — Гермиона заглянула ему в глаза. — Прости меня за всё, Хэнк! Я была не права, когда наказывала тебя. Я очень глупо поступала. И некрасиво.

Домовик вытаращился и бросился целовать её туфли. С большим трудом удалось оторвать его от них и убедить никогда этого больше не делать.