Отречение

Обстановка была скромной и практичной – четыре одинаковые кровати, две из которых заправлены, окно занавешено плотными чёрными шторами.

В поздний час свет в комнате был погашен, но двоим активистам, как нарочно, не спалось.

– Юозас, – тихо позвал один из них, – ты спишь?

– Нет, – откликнулся второй, – а что?

– Я тебе должен сказать кое-что очень важное. Ты меня слышишь, Юозас?

– Конечно.

– Мне вообще-то запретили тебе это рассказывать, – так же тихо продолжил Янис, – но я считаю, что должен. Ты же мне как брат, Юозас, даже больше чем брат… Ты поклянись, что никому и никогда не скажешь…

– Никому и никогда, – словно эхо, повторил его младший товарищ, – Клянусь…

– Этим летом будет новая советская агрессия против Литвы, – заговорщически сообщил старший, – а возможно, и против других прибалтийских государств.

– Да ну! – Юозас аж приподнялся на локтях. – Как в сороковом году?

– Ага! А ты думал, Советы нас просто так возьмут и отпустят? Держи карман шире!

– Так у них вроде у самих перестройка… – засомневался молодой активист.

– А то ты русских не знаешь! Это всё для вида, а реально – летом русские введут в Прибалтику танки. Это информация совершенно точная, – он ещё больше понизил голос, – и скоро начнут переброску войск с Урала. Естественно, тайно. Но везде есть сочувствующие нашей независимости, и наши об этом узнали. И… ты точно никому не расскажешь?

– Не сойти мне с этого места! – отозвался Юозас, чуть не сорвавшись с шёпота.

– Тогда слушай… Когда поступит команда, будет уничтожен эшелон с военной техникой в тылу у русских. И… в общем, это задание поручено нашей группе. Так что – готовься! На тебе, считай, ответственность за судьбу Литвы. Так вот. А теперь – спи.

Легко сказать, спи, после такой-то новости!

– Янис! – чуть не закричал Юозас. – Ну пожалуйста… А когда это будет? И как…

– Я сказал – пока всё. Больше сам не знаю. Пока не положено. Спи давай. И главное, молчи пока, – он отвернулся к стене и вытянулся под одеялом, давая понять, что разговор окончен. Через минуту выговорившийся литовец уже спал.

Исполнительный и аккуратный по природе, Янис тоже гордился оказанной ему честью, однако не задумывался, почему куратор велел ему сообщить напарнику об ответственном задании именно в такой форме.

А пока взбудораженный новостью Юозас, с которого сон как рукой сняло, ворочался с боку на бок, и воображение рисовало ему сцены, одна другой фантастичнее. Вот он, Юозас, пускает под откос эшелон с танками, диверсия становится достоянием гласности, срываются планы советской агрессии, и сам Витаутас Ландсбергис в Вильнюсе вручает орден молодому герою Литвы… А может быть, он погибнет, выполняя задание – мысль о собственной смерти не страшила Юозаса – и орден будут вручать его матери. Она наверняка будет плакать, у неё всегда глаза на мокром месте, но будет же и гордиться, что вырастила такого сына. И люди в селе скажут ей: «Не плачь, Эмилия, твой Юозас отдал жизнь за свободу всех литовцев»… И дети будут завидовать…

Мысли будущего героя Литвы путались от волнения, перескакивали с одного на другое.

– Янис, – позвал он, – Янис, а как же Олег Иванович? Он же русский? Почему он с нами? Как ты думаешь?

Старший не ответил. Он уже крепко спал.

* * *

Матильда…

Арнольд Келлер не мог ошибиться.

Чёткость и безупречность составляли кредо мистера Келлера задолго до того, как он поступил на службу в ЦРУ. Даже ещё до того, как оказался в Америке.

Девчонка.

Девчонка, мывшая полы и убиравшая мусор в доме, который занимал его отец.

У неё было русское имя, но оберштурмбаннфюреру Келлеру было лень ломать язык, и он звал её Матильдой.

Арни тоже звал её Матильдой.

Потом, когда он зло и упорно штудировал русский язык, часами и сутками убирая акцент из произношения, он пожалел, что не знал, как её звали на самом деле.

За сорок с лишним лет он ни разу не пытался её найти – даже не потому, что был уверен в её смерти. Он мстил не девчонке, он мстил всем проклятым русским. Он посвятил этому свою жизнь. Месть – блюдо, которое подают холодным, и теперь, в пятьдесят девять лет, Арнольд знал, что близок час решающего удара по этой проклятой стране. Ради этого стоило жить, стоило ждать…

Да, он был уверен, что девчонку застрелили. Или что она утонула в болоте.

Даже если она, чёрт возьми, осталась жива – сколько же ей сейчас лет, вряд ли меньше чем ему. Она, конечно, ведьма, – он усмехнулся, – но не могла же она не постареть за эти годы…

Он передёрнул плечами, чтобы отогнать от себя внезапно возникшее наваждение.

В конце концов, он прибыл в СССР для контроля за выполнением специального задания, а не затем, чтобы тревожить призраки почти полувековой давности.

Хотя как же всё-таки жаль, что он тогда не узнал, как её звали.

Он запомнил только название города, где это произошло, будь он проклят – город с таким названием не может не быть проклят.

Slawjansk.

* * *

Год 1989. Июнь.

В кружке на столе остался недопитый чай. Последовавший всё-таки совету друга Фёдор Ермишин собирался на юг в суматохе, вспоминая, что забыл положить в чемодан то одно, то другое. Уже оформив отпуск и получив на руки билеты и путёвку в пансионат, он до самого дня отъезда ходил на работу, увлечённый расчётами нового проекта, который, как ему казалось, мог одновременно удешевить строительство насосных станций и повысить их безопасность. В итоге за три часа до отхода поезда выяснилось, что чемодан не уложен, вещи даже не постираны, а в раковине скопилась гора грязной посуды – пунктуальный в инженерных расчётах, Ермишин был до ужаса рассеян в быту, что накладывало отпечаток на всю его холостяцкую жизнь – фактически, конечно, холостяцкую, потому что формально он по-прежнему состоял в зарегистрированном браке с гражданкой Натальей Ермишиной…

Фёдор выбежал из подъезда и быстрым шагом направился к автобусной остановке, на ходу поправляя очки и приглаживая расчёской волосы. Времени он, конечно, потерял много, но на поезд ещё вполне успевал, даже с запасом.

Автобус подъехал через несколько минут, он вошёл в салон, двери закрылись, и только потянувшись к нагрудному карману, чтобы достать проездной и предъявить его водителю и пассажирам, Ермишин понял, что ничего, кроме проездного, в кармане нет – билет на поезд остался на кухне, рядом с чайной кружкой.

– Остановите!!! – он отчаянно заколотил костяшками пальцев в двери только было отъехавшего от остановки ЛиАЗа.

Водитель, с лёгким презрением взглянув в зеркало на только что вошедшего пассажира, ломящегося наружу, небрежно нажал на педаль тормоза и приоткрыл одну створку задней двери. Человек с чемоданом протиснулся сквозь створку и выбежал на улицу.

– Спасибо! – крикнул он вслед уходящему автобусу. Но водитель его уже не слушал, слегка пожав плечами, он вёл машину по положенному маршруту.

До остановки было метров триста. Пока Ермишин преодолел их, поднялся в квартиру, схватил спокойно лежавший на кухне билет и вернулся назад – он почти безнадёжно опаздывал на поезд. Но следующий автобус, нарушив расписание, подошёл через несколько минут, и, когда он выскочил из автобуса на привокзальной площади, состав Новосибирск-Адлер ещё стоял на платформе, и по громкой связи призывали провожающих выйти из вагонов, и проводницы звали назад вышедших подышать свежим воздухом родителей с детьми, и вожатые следили, чтобы не отстал никто из ехавших отдыхать сибирских школьников…