Отречение
Шрифт:
Только бы родители не узнали, что случилось на самом деле. Нет, нет, лучше просто пропасть без вести и не смотреть в глаза ни матери, ни отцу. И Марте тоже. Прощаясь с ней в последний раз, он сказал, что уезжает на время, что вернётся через два-три месяца, максимум полгода, что он вернётся, и она обещала ждать. Пускай не ждёт, да она и не будет. Пускай выходит замуж. Жаль, что он не простился с родными… да нет, та жизнь всё равно кончена.
«Убийца!» – беззвучно кричали травы, листья и плывущие по небу облака.
Юозас сжал пальцами виски.
Куда же он мог идти
Где его будут искать?
В первую очередь после Прибалтики, скорее всего, в Москве и её окрестностях.
Надо уезжать.
Но куда?
Первая мысль – на север, на вахту, может быть, там его не найдут враги. Хотя они не глупее его…
Так или иначе, он попытается выжить. Хотя бы попытается. Выжить и, может быть, когда-нибудь рассказать людям правду.
Может быть.
На стадионе во дворе дома гоняли мяч старшие мальчишки. Артём легко спрыгнул с голубого ограждения с надписью «Спорт – это здоровье!» и рванул к светофору.
Он выбежал навстречу сестре, вырвав свою ручонку из ладони сидевшей на скамейке соседки Татьяны с третьего этажа, кассирши из продуктового магазина, едва завидел переходивших дорогу подружек Аню и Юлю, обеих в синих форменных костюмах старшеклассниц, возвращавшихся сиреневым днём с последнего экзамена за восьмой класс.
– Анька! – крикнул он через светофор. – Давай к подъезду! У вас обыск на квартире!
Старшие ребята, забыв о футбольных воротах, повернули головы в сторону перекрёстка – во дворе явно происходило что-то необычное.
Татьяна стояла у подъезда, держа в руке свёрнутый журнал «Огонёк». Из-за специфики своей работы, слушая разговоры в очередях, она всегда была в курсе всех слухов и сплетен, как политических, так и касающихся только жителей квартала.
Из сбивчивых объяснений соседей девушки поняли, что милиция пришла в квартиру Ермишиных с утра, когда дома была только Матрёна Петровна, которая и открыла им дверь, и устроили обыск, и связано это было с катастрофой поездов в Башкирии, о которой несколько дней подряд писали газеты.
– И что же теперь делать-то? – шокированная Аня в растерянности опустилась на деревянную лавочку у подъезда, с которой только что встала Татьяна с третьего этажа. Её тонкие руки со следами не приветствовавшегося комсомольской организацией школы маникюра бессильно упали на колени, обтянутые синей форменной юбкой.
– Может, разберутся… – оробев, предположила Юля, с тревогой глядя на брата и столпившихся вокруг него мальчишек, уже учившихся в школе, которые ни за что не стали бы общаться с детсадовцем Тёмкой, если бы не потрясающая новость – обыск в соседней квартире! – которая сразу сделала его героем дня и предметом интереса даже ребят из пятых-шестых классов.
– Конечно! – подхватила кассирша Татьяна. – Слава богу, не тридцать седьмой год на дворе! А перестройка и гласность! Кто ж им позволит просто так невиновных…
Дверь подъезда распахнулась, и на улицу вышел участковый, а за ним двое офицеров милиции и несколько человек в штатском.
– Не волнуйтесь, граждане! – сказал участковый,
проходя к милицейской машине и как будто ожидая, что граждане будут волноваться.На мгновение оцепенение охватило собравшихся.
Первой очнулась Татьяна, бросившаяся вслед милицейской машине.
– Да как вы смеете!.. Сейчас не тридцать седьмой год!.. Сатрапы!..
– Позор-то какой, – произнесла, словно выдавила, вышедшая на улицу Матрёна Петровна, глядя сквозь собравшихся людей.
Осознавая серьёзность момента, замолчали дети – и Артём, и девушки, и все остальные.
Потому что за спиной мальчишек стоял отец Юли – Николай Зайцев, вернувшийся со смены со своего зеленоградского завода. Никто не заметил, как он появился – все были слишком увлечены обсуждением происходящего.
– А ну расходимся все, – властно сказал, словно приказал, притихшим ребятам Николай, – кто на стадион – шагом марш на стадион, а остальные по домам. Нечего здесь толпиться, – будто не замечая девчонок, он подошёл к пожилой женщине, комкая в руке носовой платок, и сразу сменил тон на стеснительный, – Матрёна Петровна, если Вам в чём-то понадобится наша помощь – всегда обращайтесь, не стесняйтесь…
– Спасибо, – скрипуче и суховато ответила Матрёна, – слава богу, пока ещё сама работаю и ни в чём не нуждаюсь.
На площадке у подъезда установилась странная и недобрая тишина.
Глава четвёртая
«Сейчас не тридцать седьмой год», – голос соседки, резанувший слух Матрёны, так и застыл у неё в ушах.
Да что она знает…
Тридцать седьмой год навсегда остался зарубкой на сердце Матрёны.
Год, когда она впервые встретилась с Виктором.
Она была тогда ещё совсем девчонкой, пионеркой с двумя закрученными баранками косичками с коричневыми бантами, игравшей с подружками в большом дворе, куда выходили окна их коммунальной квартиры, и мать, работница фабрики «Красная заря», могла наблюдать из окна за дочкой.
Дворовые собаки погнались за маленьким белым котёнком с серыми пятнами, и Матрёнка схватила с земли ветку.
– Кыш! Я кому сказала, кыш!
Собаки зло залаяли, и девочка замахнулась на них веткой.
– А ну пошли вон!
Пищащий котёнок оказался на берёзе, куда взбежал, спасаясь от опасности, и теперь жалобно мяукал, не зная, как спуститься вниз.
Матрёнка тоже не могла залезть на такое высокое дерево.
Она огляделась.
И увидела его.
Он стоял на дорожке и наблюдал за детьми уже несколько минут.
Матрёнка выбежала ему навстречу и бойко вскинула руку.
– Товарищ красноармеец! – выдохнула она, хотя по форме он был курсантом НКВД, но значения это не имело, – товарищ боец Красной Армии, просим Вас помочь советским пионерам снять с дерева котёнка!
Виктор почему-то рассмеялся и, потрепав девочку по баранкам, ответил:
– Сейчас решим проблему.
С замиранием сердца Матрёнка следила, как парень, поставив ногу на отходящую в сторону толстую ветку, подтянулся на руках и оказался на несколько метров выше, чем она при всём желании могла бы достать.