Отрезок пути

– А я и не смотрюсь. Скажу даже больше – я в них не отражаюсь.

Эта более чем примитивная шутка вызывает у него приступ хохота. Некоторых людей очень просто рассмешить. Может, поэтому я его и терплю? Не знаю другого такого человека, которого бы настолько веселили мои слова. Разве что Райк, да и то – с огромной натяжкой.

– Что с корреспонденцией? Ты все просмотрел? – спрашиваю я, дождавшись, когда он успокоится.

– Почти все. Луна не сможет приехать на наш с Гарри день рождения, – огорченно сообщает Невилл.

Я стараюсь не слишком откровенно морщиться. Ненавижу дни рождения! Эти идиоты умудрились появиться на свет с разницей в две минуты и несколько лет назад взяли моду отмечать эти знаменательные события в ночь с тридцатого на тридцать первое июля, причем, каждый раз устраивают по такому случаю грандиозное торжество. Спасибо, хоть журналистов не зовут, кроме Риты.

– И почему не сможет?

– Они ведь сейчас в Японии. Близнецы подцепили там какую-то местную заразу, теперь их не выпустят, пока не вылечат.

– Что-то серьезное? – спрашиваю я, стараясь не демонстрировать обеспокоенность.

– Да нет, просто жар и сыпь, только лечится это все долго, – объясняет он. – Луна рассчитывает вернуться до конца августа. Можно будет вместе куда-нибудь съездить. Рольф знает много интересных мест. Или Райка навестить, он давно зовет.

– Там видно будет, – уклончиво отвечаю я. – Есть еще что-нибудь важное или срочное?

– Срочного вроде нет. Несколько писем от Майкла, Ханны и остальных ребят, это тебе неинтересно. Еще нужно забрать заказы, но я своих помощников пошлю, не проблема. И еще на днях надо кое-что посадить, но с этим я тоже сам разберусь. А ты достань уже, наконец, разрешение у Кингсли! Все ингредиенты для Оборотного есть, и они, между прочим, не вечные!

– О сроках хранения ингредиентов мне известно лучше тебя, – замечаю я. – Ты, кстати, и сам мог бы решить вопрос с Кингсли.

– Я пытался! – Невилл возмущенно фыркает. – Сказал, что, если все получится, Оборотное зелье сутки будет действовать и позволит копировать не только внешность, но и характерные жесты, мимику… Но Кингсли говорит, что у меня ветер в голове!

– Не могу его в этом винить. У тебя в голове не только ветер, но и мусор.

– Неправда!

– Правда. Полагаю, Кингсли прекрасно осведомлен о том, как ты ведешь себя с учениками.

– Я нормально веду себя с учениками! – возмущается он. – И, в отличие от некоторых, никого не запугиваю и не унижаю!

– Вот как мы заговорили? – делано удивляюсь я. – То-то я погляжу, ты до сих пор без паники в глазах на меня смотреть не можешь.

– Ты передергиваешь!

– Это ты передергиваешь, – возражаю я. – А я лишь говорю о том, что твое поведение в стенах школы, мягко говоря, не соответствует занимаемой тобой должности. Это здесь и в компании друзей ты волен вести себя, как вздумается, но в присутствии учеников следует соблюдать приличия.

– Я соблюдаю приличия! – заявляет Невилл.

– Ну да, – я скептически усмехаюсь. – Взять, например, твою убийственную манеру уносить Распределяющую Шляпу из Большого зала на своей собственной голове. Это, конечно, именно то, что полагается по статусу заместителю директора. И как только Минерва раньше не додумалась?

– Детям весело, – насупившись, возражает он.

– Вот том-то и дело. Ты делаешь все для того, чтобы детям было весело. Но твои обязанности заключаются не в этом. Ты должен вызывать у студентов уважение, а не желание расхохотаться.

– Вот не надо об уважении, ладно? – выпаливает Невилл и неожиданно довольно фыркает: – Возможно, слизеринцы надо мной и посмеиваются, да и то не все. Но гриффиндорцы, за которых я отвечаю в первую очередь, меня не только беспрекословно слушаются, но и уважают. Даже ты не можешь этого не признать!

Н-да. Кто же знал, что он вот так повернет разговор? Не признать этого я действительно не могу. Хотя и не перестаю в глубине души удивляться. Нет, конечно, я не считаю, что уважение обязательно должно быть сопряжено со страхом, хотя зачастую именно так и бывает. Но мне всегда казалось, что шут – а именно такова роль Невилла в школе – может вызывать только смех или жалось, возможно, в сочетании, но никак не уважение. Нацепить Шляпу на голову, жонглировать едой во время ужина, споткнуться на ровном месте на входе в теплицы и растянуться на полу, опоздать на урок и объявить ученикам, что заблудился, – это для Невилла в порядке вещей. Можно ли уважать такого преподавателя? Я бы в свое время, наверное, не смог. Но, может, это я чего-то не понимаю?

Месяц назад я своими ушами слышал, как одна из гриффиндорок, давясь слезами, жаловалась другой, что не сделала домашнее задание по гербологии, и теперь «профессор Лонгботтом огорчится». Не разозлится, не снимет баллы с факультета, не назначит взыскание, не оставит после урока, а огорчится. Для них по-настоящему важно его мнение, вот что странно.

И потом, нельзя не признать, что обращаться с гриффиндорцами Невилл действительно умеет. Хотя и дурит им головы по-страшному. Например, пару месяцев назад он заявил, что из оранжерей, находящихся недалеко от школы, удрало очень опасное (а на самом деле вполне мирное) кочевое растение и спровоцировал своих студентов провести на улице несколько бессонных ночей, чтобы его отловить. Отловили, надо сказать, – до сих пор гордятся. А до этого, заранее договорившись с Бейном, он среди ночи отправил старшекурсников в гордом одиночестве в Запретный лес собирать «редкий» мох. Эти глупцы по сей день уверены, что чуть ли не жизнь ему спасли. Ну, а лазают по деревьям, чтобы собрать плоды, которые можно добыть простым заклинанием, гнут спину в теплицах, возясь с якобы опасными растениями, и патрулируют школу по ночам, выслеживая разнообразных сбежавших мифических магических существ, они у него чуть ли не каждый день.

Возможно, именно в этом и дело. Гриффиндорцы уверены, что он не может без них обойтись, хаффлпаффцы побаиваются его чрезмерной активности, рейвенкловцев забавляет его неуемная фантазия, а слизеринцы, понимая, что он притворяется, считают себя умнее большинства студентов, принимающих все за чистую монету. В любом случае, все это, на мой взгляд, по меньшей мере странно.

Не говоря уже о прицепившемся к нему после войны прозвище «мангуст». Нет, прозвище как раз забавное – сам иногда так его называю. Но тот факт, что оно нацарапано на двери в его кабинет рядом с изображением полудохлой змеи, лично мне кажется чрезмерным.

– Возможно, – поморщившись, неохотно соглашаюсь я. – Только не забывай, что некоторые ученики о твоих выходках рассказывают родителям, а родители жалуются мне. Уже надоело объяснять им, что реальной опасности нет и быть не может. А они еще и считают, что я ничуть не лучше.

– А ты и не лучше! – паскудно хихикнув, заявляет Невилл и, поднявшись с кресла, подходит ко мне со спины и обнимает за плечи. – Ты вообще – редкая сволочь!

– Радует, что хотя бы редкая, – я пытаюсь вывернуться, но руки у него сильные.

– А меня-то как радует! Прямо чувствую себя коллекционером, отхватившим уникальный раритет, – радостно сообщает он и целует меня в шею.

Ужасно глупо, но, несмотря на далеко не юный возраст, от прикосновения его теплых губ по телу всякий раз пробегает дрожь. Как мальчишка, в самом деле! Оттолкнуть его выше моих сил, поэтому приходится сидеть и злиться на свою бурную реакцию.

Выпрямившись, Невилл начинает разминать мои плечи. Мерлин, ну кто его только просил? До этого я почти не чувствовал, как затекли мышцы, а теперь шею и плечи пронзает боль. Я прикусываю губу и задерживаю дыхание, чтобы не застонать. Но этот негодяй, конечно, все замечает.