Отрицательный отбор

– - Немцы-австрияки по историческим проигрышам держат почётное второе место перед вечными неудачниками поляками.

Короче, меня уже достал дядя Феликс и этот Прокопьевск. Даже столовая в моей рабочей общаге меня бесила. Она ничуть не напоминала изящное западное кафе. Там вечно было в меню только борщ с огромным куском мясом в глубокой тарелке до краев, гречка с двумя огромными шницелями, каждый на полтарелки, и жигулёвское пиво. За всё -- про всё за вычетом стоимости бутылки выходило пятьдесят копеек, цена двух пачек папирос "Беломорканал", а стипуха у меня была семьдесят два рубля, потому что я учился на горном факультете. За общагу платил меньше трёх рублей в месяц. На пиво оставалось слишком много и без заботы моего дядюшки Феликса.

Получив диплом, я даже с ним не попрощался, когда из Сибири укатил во Львов. Хотел ли я перебраться оттуда на вожделенный Запад? Да. Рвался туда, как на потерянную родину. Но советская граница была на замке. Мы жили в клетке за запорами. Только в старости я понял, что это была не клетка, а оранжерея.

3

Львов -- Лемберг -- Львув -- Львив... В Стрийском парке цвели липы. Я наслаждался европейской красой и чистотой. Рядом со мной на лавочке молодая мама подбрасывала на руках пухлого мальчонку, одетого в расшитую крестиками сорочку.

– - Сколько ему? -- спросила женщина, сидевшая рядом.

– - Нам уже годик, мы уже большие... Батька экзамены сдаёт, а мы гуляем.
– - Мать качала малыша и смеялась. Он хмурился.
– - А ну давай, маленький, ходи-ходи ножками!

– - Вы правильно делаете, что заставляете его ходить. У вас очень крупный мальчик, широко посажены бёдра, он не сделает первого шага сам. Затруднённая локомоция. Простите, но я врач.

– - А вот и нет. А вот и тётя ничего про нас не знает. Правда, маленький? А вон гули, видишь? Беги напугай, беги...

Малыш серьёзно насупил чёрные бровки, оторвался от руки матери, сделал три тяжелых шага и замахнулся на голубей. Они вспорхнули у него из-под ног. Мальчик пошатнулся и тяжело плюхнулся на песок, удивлённо и обиженно посмотрел на женщину-доктора.

– - Ух-ты, какие мы тяжёлые!
– - Мать подхватила его на руки, он хмурился и отворачивался, когда она его целовала.

– - Поздравляю, вам повезло!

– - А у нас всегда так... Мы всегда будем первыми, мы с Западной Украины!
– - мама снова подбрасывала малыша.
– - А во-о-н гули где, сыночка! А мы ещё выше взлетим.

Мальчик оттолкнул ручонкой её губы, умными чёрными глазёнками следил за парящей в жарком небе стайкой голубей. Ярко светило солнце. Цвели липы. Ветерок раскачивал их жёлтые крылышки-соцветия. В тягучем, пахнувшем мёдом воздухе гудели пчёлы...

Львов тогда ещё был областной русский советский город, разве что с изящной австрийской архитектурой. Украинским Пьемонтом, столицей национального возрождения он станет чуть позже. Был там уникальный польский диалект, я его не понимал, да и говорили на нём только старики, дворники да молодые сантехники. Я слишком рано приехал на Западенщину и не застал майданного неистовства, о котором страстно мечтал.

Галицкий говор, который, по мнению истинных галичан, и есть чистый украинский язык, мне тогда не удалось услышать во Львове. Тогда ещё престижно был говорить по-русски, чтобы выказать городскую образованность. При скрытом обожании всего польского. Кстати, остаточное дыхание польского языкового владычества я потом застал и в Белоруссии.

Кстати о дыхании. Говорят, сейчас Львов воняет, как отхожее место. Что-то там неладное с очистными сооружениями и фекальной канализацией. В мой приезд воздух во Львове был душистый и вкусный. Хотелось вдыхать и дышать им до головокружения.

Как сейчас представляю -- каменная лестница зигзагом поднимается в гору. Выводит на мощёную кривую улочку, где не ходят машины. Высокие особнячки по самую крышу увиты одичавшим виноградом изабелла. Вязкий запах виноградных листьев мешается с тягучим медовым ароматом липового цвета и чабреца. Захожу в булочную за украшенными замысловатыми узорами стеклянными дверями. Эту красу травили по стеклу плавиковой кислотой, наверное, ещё австрияки. Беру круглую паляницу, коробочку буковинского щербета к чаю и пачку сигарет "Верховина". Цена их была настолько смехотворная, что дешевле только "Гуцульские" -- цена пары билетиков на трамвай. Но по ароматности и диковинной мягкости нынешняя курительная дрянь из смеси брендов американского табака "Вирджиния" по сравнению с львовскими сигаретами окажется на уровне моршанской махорки. Это был край моей мечты. Я был на седьмом небе от счастья.

Необычайно тихо для большого города. С нижней улицы под горой доносятся звонки трамваев. Огромная клумба во весь двор. Да и весь Львов -- огромный цветник. Розы только что полили, запах прибился к земле. Вдоль забора из дикого камня шпалеры цветущего жасмина. Он пахнет и после полива. Царство диковинных ароматов. Неуловимой горчинкой отдает кусок паляницы, что я откусил. Сладкими травами и черносливом отдаёт дымок сигареты.

Потом песня, вживую, а не из радио:

Цвитэ тэрэн, цвитэ рясно,

Та й цвит опадае.

Хто в любови не знаеться,

Той горя не знае.

Поют в окне второго этажа две черноволосые смуглянки, очаровательно чисто. Два парня остановились послушать.

– - Чья эта гуцулочка слева?

– - Влада Матяш. За ней Петро с автобусного увивается.

– - Эй, Володимера, теперь навсегда моей будешь!

– - Я вольная, ничьей влады над собой не знаю.

* * *

Галичанскую мову я услышал в Раве-Русской, провинциальном городке на самой границе с Польшей. Там я вдоволь налюбовался на контрольно-следовую полосу и колючую проволоку на погранпереходе. У меня на улице десять попросили показать документы и спросили, с какой целью я оказался в пограничной зоне? И понял, что даже червяком проточиться через границу не удастся.

Зато узнал, что западенцы не целуют в губы, а цёмают в бусю, а детей просят дать буську. Гулящих девок называют шлёндрами, потому что они шлёндрают туда-сюда. Мужики носят сподни, а не штаны. А забросить нужную вещь и забыть, где она, называется запердолить.

Господыни застилают столы обрусами-скатертями, а канапы-диваны -- красивыми капами-покрывалами. Завешивают окна ладными фиранками-занавесками, жарят на пательне пляцки з бульбы -- драники.

В свободное время кобеты-бабёнки, сидя в удобном фотеле-кресле, мечтают о сличном ковАлере. Мэта-мечта -- дождаться часа, когда она сможет сделать шлюбную фрызуру-причёску, насмарувать пысок или намурзюкать пысочку, то есть напомадить губы, обуть мешты на обцасах, это туфли на каблуках, надеть платье с открытыми раменами-плечами и вельон с пацьорками, фату с бусинками. А после -- устроить дефиляду-гулянку, дома поднять келишки-рюмки за молодых.