Отрочество 2
Шрифт:
Нырнул в трюм, и сразу – запахи! Рвотой пахнет, сцаниной и чем похуже – не всегда успевают дойти до нужника измученные качкой люди. В трюме она ощущается если и не сильней, то уж точно – тяжелей.
Духота эта сырая, какая-то подземельная, светящиеся крысиные глазки в самых неожиданных местах, злое попискивание и вечная опаска – закреплён ли груз? Не пойдёт ли гулять по трюму при очередном взбрыке пароходика?
Иду по коридору из ящиков, и сердце при каждом их шевелении ажно к горлышку самому подскакивает. Куда там драки один против толпы! Вот где ужас!
Пробрался через едко
А вот и отгороженный для пассажиров участок трюма. Увы и ах, но «Анна-Мария» – пароход сугубо грузовой, берущий пассажиров только как дополнение к основному грузу, и условия – соответствующие.
Не подумал… корю себя, и знаю – долго ещё буду корить. Самоед, ети! Но может, хоть на пользу выйдет?
– Егор, – вяло поднял руку Мишка, сидящий на расстеленном прямо на полу матрасе, на котором навзничь лежала девочка лет восьми, – пришёл?
– Да, проведать. Как вы?
– Как видишь, – усмехнулся кривовато брат, гладя ребёнка по грязной голове, – А ты, я гляжу, бодрый?
– Тренировки, – жму плечами, и почему-то неловко. Отчего? От того, што меня не укачивает? Бред… но вот неловко же!
– Вот непременно! – истово пообещал Мишка, давя спазм, – Сразу!
Шторм стих внезапно, как и не было, и только лёгкое волнение гуляло по океану. Измученные качкой люди воспряли духом. Моряки принялись приводить в порядок пароход, а пассажиры – выбираться на верхнюю палубу, и дышать, дышать…
Сокаютники мои, перестав заблёвывать каюту, оказались милейшими людьми, благодарными за недавний уход. Рекомендательные письма, требования непременно навестить, обращаться при малейших затруднениях, если мы окажемся…
Штормовые эти впечатления со временем поутихнут, и благодарность большинства из них развеется подобно утреннему туману. Но здесь и сейчас они искренни, и я записываю адреса, беру рекомендательные письма, сам даю адрес Гиляровских.
А вдруг? Это всё-таки не Европа, а в диких сих местах пережитые совместно приключения сближают порой больше и быстрей, чем годы совместной учёбы!
Обогнули Капскую колонию, у берегов Наталя пережили минуты томительного волнения при встрече с британским военным кораблём, прошедшим своим путём, и вот он, Лоренсу-Маркиш, виднеется на горизонте. Кажется, будто само судно выдохнуло облегчённо – дошли!
Пассажиры спешно прихорашиваются по мере возможностей, желая показаться на берегу не распоследними вшивыми оборванцами. К душевым кабинам очереди, морская вода подаётся без лимита, и есть даже кокосовое мыло от капитанских щедрот.
Оттираю с себя качку, запахи рвоты, пережитые страхи и вертящиеся внутри головы мысли о собственной глупости. Рядом плещется Санька, в коридорчике регочут Мишка с Котярой, басовито ухают близнецы. Ждут!
Ополоснувшись довольно-таки затхлой пресной водой, выскакиваю в коридор, обмениваясь хлопками по плечам, и становлюсь вместе с Товией и Самуилом, поджидая братьев.
– Простите за нескромный вопрос, – останавливается рядом Луис-Мануэль-много-имён-марран и… да мне-то какая
разница?! – в вашем роду иудеев не было?– Нет, – вылетает у меня прежде, чем успеваю подумать, – я первый!
На берег мы сошли в числе первых, как привилегированные каютные пассажиры. Быстро пройдя весьма формально устроенную таможню с потными, вымотанными донельзя служащими, я сразу отправился на поиски извозчика, оставив Саньку дожидаться остальных из нашей компании. К превеликой моей досаде, почти все здешние возчики только головой мотали на предложение перевезти наш багаж к железной дороге.
– Нет, масса, – потея, и отвечая ломаной на смеси английского и португальского, стоял на своём пойманный мной кофейного цвета извозчик, одетый в европейские обноски и держащийся со странной смесью раболепия и самоуважения, – никак невозможно, масса!
Вздыхая, он косился, потел, и пытался очень деликатно высвободить вожжи из моих рук.
– Да где ж это видано?! – выпалил подошедший Мишка, хмуро глядя на негра и раздражённо кривя уголок губы.
Вжав круглую голову в плечи, возчик заморгал, опасливо глядя на брата. Из довольно-таки бессвязных ево объяснений стало понятно, что значительная часть здешних извозчиков, биндюжников и прочих, как бы они не назывались, ангажированы крупными компаниями для перевозки транзитных грузов в Преторию.
Оплата – более чем щедрая по здешним меркам, и он очень сочувствует массам, но вот никак…
– Масса, это не из физики? – озадачился гулким басом Самуил, дёргая просвещённого Саньку за рукав и делая умильное лицо, што для человека постороннего смотрелось гримасой маньяка. Брат начал объяснять, а я – торговаться с чернокожим, мучительно пытаясь подобрать наиболее простые, но одновременно – красочные слова.
… сдался он на пяти франках, отчего бережливый Мишка озверел. При этом на повозке разместился только наш багаж, нам же пришлось идти пешком, потея и раздражаясь. Даже голова по сторонам толком не вертится, хотя казалось бы – Африка!
Не успели мы толком вспотеть, как к нашему возчику побежал вовсе уж голодранистый собрат, залопотав што-то очень быстро на португальском, опасливо косясь в нашу сторону.
– Масса, – вспотел извозчик, пуча и без того большие, на диво выразительные коровьи глаза, – поезд… ту-ту! А потом долго-долго нет!
– Бегом! – делаю свирепое лицо и одновременно показываю нашему извозчику свежеотчеканенного петуха[ii], и мы побежали. Подхватывая плохо закреплённую поклажу и закидывая её обратно, мы понеслись пыхтящей, отдувающейся и ругающейся толпой.
Поезд уже начал трогаться, когда мы подоспели. Ругаясь отчаянно, закинули вещи в вагоны не без помощи других пассажиров, запрыгнули сами, расплатились с извозчиком, и только потом в головах – а чего спешили-то!?
– А вдруг, – неуверенно озвучил Санька всехние мысли, пока я расплачивался с проводником, а близнецы тщетно пытались найти место для багажа и нас в переполненном вагоне третьего класса, – блокада?
На том и сошлись. Предусмотрительные, значица, а не так… дурики. Мы ж с Москвы и чуть-чуть – с Одессы! А тут два негра… нет, точно – предусмотрительные!