Отродье. Охота на Смерть

Крик эхом отозвался на пустой лестничной площадке.

Дверь закрылась.

У Вадима началась истерика. Он горько рыдал сидя на полу. Разум говорил ему: слезами не поможешь, но он ничего не мог с собой поделать.

Странные мысли приходят в минуты горя. Вот и ему вдруг подумалось, что когда через несколько часов мама вернётся, то сильно расстроится из-за беспорядка на кухне. Шмыгая носом, роняя капли из глаз, он взял ведро, принялся чистить пол, стены, собирать осколки.

Вода в ведре стала красной.

Целое ведро маминой крови.

Он снова разрыдался. Так не пойдёт. Подставил голову под струю ледяной воды — чуток отлегло. Напился холодной воды. Но когда вытирался, почувствовал от полотенца запах ландышей — её запах. Опять заплакал. Окончательно помогли успокоиться, выписанные ему лекарства — бета блокаторы. Он нашёл отцовские сигареты — папа курил, когда выпивал, то есть часто. Вышел на балкон. Затянулся. Чуть не упал (с непривычки сильно закружилась голова), но вместе с дымом пришло лёгкое успокоение. Быстро оделся, деловито упаковал сменные мамины вещи в пакет, собирался было выходить, но вспомнил, что без денег. В шкафу нашёл старинную шкатулку, доставшуюся маме в наследство от бабушки — родители всегда хранили деньги в одном и том же месте — взял несколько купюр.

Вадим добрался до неотложки около девяти. И почему скорая всегда увозит пациентов не в ближайшую больницу, а обязательно в соседний район? На город наступал вечер — это особенно чувствовалось в длинной тенистой аллее, по которой нужно было пройти от остановки. Дневной жар отступил, лёгкий ветерок теребил лёгкую рубашку. Мимо шли в обнимку парни и девушки: улыбались друг другу, целовались. Маленькие дети звонко смеялись, подрезая прохожих на самокатах. У всёх всё здорово! Вечер шептал отдыхающим: "Жизнь прекрасна!".

Он не вписывался в эту идиллию. У него случилось горе.

Украдкой смахнув слёзы, вошёл в приёмную. На скамейках ожидали своей очереди бомжи, пьяная тётка спала прямо на полу, судя по запаху — ей не хватило сил добраться до туалета. Молодой гопник зажимал повязку на кровоточащем плече. У приёмной стойки никого не оказалось. Вадим знал, что ждать внимания в больнице, тоже, что ждать у моря погоды. Смело прошёл за дверь с надписью "реанимация".

— Молодой человек, а вы куда? — окликнула его немолодая женщина, похожая на уборщицу.

— Мою маму сюда привезли, я хочу знать, что с ней.

— Так ждите в приёмной!

— Я ждал больше часа!

Видно его ложь сильно напоминала правду, так как женщина мгновенно поверила, пообещала разыскать лечащего врача Ирины Крымовой и скрылась в дебрях больничного муравейника.

Вадим ждал двадцать минут, дважды выходил курить, договорившись с гопником, чтобы, если что, его позвали.

Из реанимации вышла высокая женщина с красивыми белыми волосами, убранными в тугой пучок. Он сразу догадался, что это к нему.

— Вадим Крымов?

— Да, это я.

— Я лечила вашу маму при поступлении, — она сделала небольшую паузу.

И тут он всё понял. То о чём нельзя даже думать в отношении родителей, то, что он гнал от себя прочь последние часы, то, что невозможно представить — произошло.

Вадим попятился:

— Лечили? Она умерла…

— Ваша мама поступила к нам в крайне тяжёлом состоянии — сердце остановилось ещё в пути. Мы пытались сделать всё возможное, но…

— Она умерла…

Он не слышал врача, ничего не видел вокруг, обо всём забыл. Перед глазами стояла фотография мамы — её любимая, где ей всего двадцать пять, где она в Крыму с подружкой, ещё не знает, что Крым станет её фамилией, ещё не знает его отца и его. Фотография медленно таяла в пустоте. Мама умерла.

Перед лицом маячила салфетка.

— Что?

— Я говорю, у вас кровь пошла носом, — сказала встревоженная врач.

— Ах, это… Извините, у меня бывает, — взял салфетку, утёрся, повернулся к выходу.

— Постойте, куда вы? Необходимо подписать документы!

— Конечно, как скажете, я всё подпишу… всё подпишу… конечно… как скажете…

Вадим шёл по уже почти тёмной аллеи, продолжая повторять какие-то оправдания. Не замечая этого, сел на скамейку. Подбежала крупная мохнатая собака, обнюхала его ногу, убежала. Всё, что его окружало, осталось где-то далеко — в другой жизни, в другом времени.

Ему было плохо.

Слёзы помогают пережить беду, но и им некоторые беды не под силу — слёз не было. Мыслей не было. Мамы не было. Внутри тихонько ныла боль ещё неосознанной утраты. Как же так? Ведь мама — вечный человек! Она может заболеть, постареть, уехать на неделю, но она не может исчезнуть навсегда. Это невозможно. Смерть и мама — две несовместимые вещи. Он мог бы привести миллион причин, по которым мамы не умирают, но логика рушилась, разлетаясь в пыль перед стотонной безапелляционной действительностью.

— Вот ты где! Еле нашёл. Держи пивасег — тебе нужнее…

Перед Вадимом стоял раненный бритый гопник из неотложки, протягивал тёмную бутылку "Девятки":

— Спасибо, — Вадим взял бутылку, отпил.

Гопник сел рядом:

— Друган, я слышал врачиху. Блин, хреново тебе…

— …

— Хорошая была у тебя мамка?

— Да.

— Вот бескозырка… У меня тоже мамка недавно померла, но я не особо жалею — она меня в детстве продала за ящик водки…

— …

— Ну, ты, короче крепись — всё проходит и это пройдёт! Я отваливаю… Не грузись!

Гопник ушёл.

Странно, но Вадиму отчего-то стало легче: от креплёного ли пива, корявых слов ли поддержки? Кто знает… В эту минуту он осознал, внутренне принял невыносимую, ужасную правду — мама умерла.

Навсегда.

Она не вернётся.

История закончилась. Страница перевернулась.

Мама = смерть.

Мамы нет.

Точка.

5

Её похоронили в закрытом гробу. Далеко — на Алтуфьевском кладбище.

Вернулся отец, но они не разговаривали. Их беседа в больнице превратила существовавшую трещину в отношениях в пропасть. Она (Вадим решил не говорить больше слова "Мама") была неотъемлемым звеном их семьи, объединяющим двух мужчин. Теперь звено покоилось под старым вязом в полутора метрах под землёй.

На десятый день после похорон в его комнату зашёл отец:

— Знаешь, у нас были кое-какие сбережения… Давай разменяем квартиру, чтобы тебе и мне. Ты уже взрослый.

— Давай…

Чтобы пережить эти чёрные дни и не сойти с ума, он горстями принимал таблетки. Таблетки помогали.

Устроился на работу. Его никуда не брали без образования, но неожиданно приняли помощником кладовщика в крупный торговый центр. В основном там работали такие же парни, как и он, но Вадим, пропустивший пять лет жизни, выпадал из коллектива, фактически оставался двенадцатилетним пацаном. Не очень понимал современный жаргон. Не разделял общих интересов. К нему поначалу относились настороженно, а потом, записали в аутсайдеры. И дома и на работе он оставался страшно одинок.