Отродье

Так размышлял Горазд, терзаясь догадками, безжалостно теребяи лохматя стриженую полукругом бороду. Мечась по горнице, не заметил, как смеркаться стало. Скрипнула дверь,вошел челядинец – лица на нем нет, а с ним мальчонка лет десяти, тоже бледный и напуганный.

– Говори, что в бору зрил, - приказал воевода мальчишке. – Куда Даньша ходил?

– На заимку дядьки Богоши, - выдавил в смятении тот. – Ждали его там, вои.

– Гавраны? – на всякий случай спросил воевода, хотя и знал уже ответ.

– Нет. Не они. А еще… - заикаясь, молвил паренек. – Еще навья с ними была.

– Кто? – переспросил Горазд.

– Бортничиха, Стояна, дочка Богошина, кою волки заели.

– Вот как, - качнул головой Горазд. – А припомни-ка, храбрец, сколько тех воев было и были ли у них щиты чем-нито расписаны?

– Трое было, - после недолго раздумья ответил мальчик. –Со щитом один, на нем - кур багряный огненный.

– Ступай, малец. Смелым витязем вырастешь, - отпустил Горазд мальчишку.

Проводив сына и притворив плотно дверь, челядинец склонился перед воеводой.

– Батюшка боярин, - спросил с тревогой. – По всему - Велеба рать прислал. Чего ж делать теперь?

– Тебе – молчать, - жестко ответил Горазд. – Не то языка лишу. А паче отпрыску своему накажи, да припугни: мол, кто навью видел да разболтал о том – сам помрет.

Ясная звездная ночь опустилась на Белоречье, пахнула холодным воздухом. Погасли огни в домах, затихли всякие звуки, людьми производимые. Псы и то притихли, словно чуя надвигающуюся опасность. Обошел Горазд дозоры, поглядел, не хмельны ли сторожа. Покачал сокрушенно головой, увидя у многих баклаги с брагой, да браниться не стал – питие в дозоре гавраны за порок не считали. Бодрствовали стражи, и, хоть и во хмелю да вполглаза, стерегли подступы к городищу и выходы из него.

Но на то и воевода, чтоб знать тайные пути, о коих другие и не ведают. Запасшись светочем из просмоленной пакли, воевода, укрываясь в тени построек, поспешил к укромному месту. В той части крепостной стены, что высилась над крутым речным обрывом, имелся в частоколе неприметный для несведущего человека лаз. Вместо цельных бревен в стену у самой земли были вставлены два куска широкого горбыля. Горазд разгреб землю у основания стены, сдвинул заслон и нырнул в образовавшийся проем. Внутри схрона лежала давноприпасенная им веревочная лестница, один конец которой был крепко прибит к бревнам. Воевода скинул лесенку вниз и спустился по ней на узкую прибрежную полосу. В зарослях ивняка под обрывом хранился легкий одновесельный челн. Горазд сел в него и, стараясь грести как можно тише и опасливо поглядывая на силуэты гаврановых лодий, направил лодчонку через затон к другому берегу. Добравшись, он укрыл челн в камышовых зарослях и скрылся в темном, пахнущем мхом и сыростью бору.

Удалившись в глубину леса, Горазд поджег светоч. Просмоленная пакля горела ярко, освещая ему путь. Шел воевода к Богошиной заимке, уж не таясь, нарочно наступая на сухие, хрустящие под ногами ветки и шурша опавшей листвой. Пискнула потревоженная в гнезде птица, ухнула недовольно ослепленная светом сова, прошмыгнул какой-то мелкий зверь по кустам, испугавшись огня.

Нескорой была дорога к заимке и днем, а ночью и того дольше. С середины пути учувствовал Горазд, что следят за ним чужие глаза, крадутся в сумраке, в стороне от света, незримые выглядчики. А как вышел воевода на поляну к землянке бортниковой, уж ждали его там.

Зажглись огни в руках у обступивших Горазда ратников, зазвенели вынимаемые из ножен мечи. К воеводе приблизился молодой воин, пригляделся и усмехнулся в льняные усы.

– Никак сам Горазд, воевода белореченский?

– Я и есть, - ответил тот.
– А тебя как величать, витязь?

– Неужто не упомнишь меня, боярин? При последней нашей встрече ты мне дочь свою, Олелю, в жены сулил. Да с той поры уж зим пяток минуло, немудрено и запамятовать.

Укорил себя воевода за недогадливость - ведь и вправду похож был княжич на молодого Велебу, коего Горазд с отрочества знал. А на груди у Малко углядел воевода подвес Велизаров, пропавший в тот давний день. Стало быть, Велеба на княжение своего младшего сына в Белоречье поставить решил. А коли так, то и войско с ним должно быть великое - вотчину отвоевывать. Пронеслись эти думы у воеводы в голове быстрее молнии, и порадовался Горазд своей прозорливости.

– Малко Велебич?
– спохватившись, поклонился Горазд.
– Прости, светлый князь, не признал сразу, темно.

– Темно? Татю да изменщику темнота - мать родная, - нахмурился Малко. – Наслышан батюшка о неверности и подлости твоей, и велено мне смерти тебя предать. Не ждал, что сам на казнь явишься. Оттого дарую тебе смерть легкую.

Малко потянул из ножен меч, и Горазд пал пред ним на колени.

– Выслушай, княже! Выслушай, уж потом решай – смерти аль живота мне даровать. Не предательством моим Белоречье пало, а Велизаровой безрассудностью и самонадеянностью. Не открой я врата – нашел бы ты лишь разор да пепелище. А вину свою я искуплю, вместе с тобой супостатов из городища гнать буду. Оттого и пришел – обсказать, как ловчее это исполнить.

Засмеялся княжич.

– Опоздал ты, воевода. Уж измыслено всё. Половчей тебя человек в Белоречье имеется.

– Ты про Русаву с подругами её? – не поднимая головы, вкрадчиво молвил воевода.
– Чего ж баба такого надумать может, что мужу боярому и воину не по уму?

Удивился Малко, но виду не показал.

– Того, что сторожа гаврановы на питие падки, а в брагу нынче зелье сонное влито. Где дозоры стоят, нам теперь ведомо, туда наперво и нагрянем. А на заре бабы, коих ты глупыми мнишь, ворота нам отворят.

– Глупые и есть. Стража до зари сменится. Не откроют бабы ворота, сами полягут от мечей. И воинство твоё напрасно к стенам подойдет, лишь выкажет себя. Мой-то план вернее будет.

Поглядел Малко на согбенную, напряженную спину воеводы недолгое время, вернул меч в ножны. Выдохнул Горазд, поняв, что миновала гроза.

– Поднимись, - сказал Малко.- Сказывай, что надумал.

Выпрямился Горазд, глянул на Малко впрямую.

– Проведу тайным ходом десяток твоих воев в городище, они стражу положат и ворота откроют. Но идти сей же час надобно.

– Ты уж отворил раз ворота, - поморщился княжич.
– Как тебе верить-то?

– Твоя воля, князь, коль не веришь мне. Но будь я тем, кем счёл ты меня, висела бы Русава нынче с мальцом своим на воротных столбах, и подруги её обок, с обгорелыми пятками опосля допроса пристрастного. И ждали б тебя не спящие хмельные сторожа, а пращники да лучники на заборолах.

Долго думал Малко, глядя на воеводу, прикидывая и так и эдак.

– Для себя чего просишь? – вымолвил наконец княжич.

– Слова твоего, что меня и Олелю не тронешь.

Усмехнулся Малко, склонил голову набок, кивнул.

– Ну, так вот тебе моё слово – ни тебя, ни княгиню я не трону.

Повернулся Малко к дружинникам своим.

– Баян, бери людей, ступай с ним. Как сладите всё, сигнал дашь и ворота нам откроешь. А ежели чего худого воевода измыслил – головы его лиши.

Исчезал, теряясь средь могучих стволов свет факелов уходящих с воеводой дружинников.

– Неужто спустишь ему вероломство, Велизару жизни стоившего? – глядя вслед удаляющемуся Горазду, спросил Избор у княжича.