Отступник

Цьев любил все вокруг. Он любил эту красивую землю, и надеялся понять, почему они не могут жить спокойно в таких прекрасных, привольных местах. Он любил Нерш с его страшными тайнами, поля, холмы и овраги, где было так спокойно и красиво… Он любил своих соплеменников, сильных, опытных, бесстрашных, знающих так много полезного, о чем люди никогда даже и не догадывались, и одновременно таких мягких и незлобивых. И, наверное, больше всех Цьев любил брата, несмотря на то, что ему частенько доставалось от Кшана за своеволие и излишнее любопытство. Кшан вечно где-то пропадал, но ему всегда было дело до Цьева, и младший чувствовал себя спокойно, когда рядом был Кшан. Поэтому он прощал ему тычки и затрещины, верно рассудив, что брат отвешивает их не по злобе, а лишь учит уму-разуму…

Но кое-что, вернее, кое-кого в этой жизни Цьев люто ненавидел. Он ненавидел людей. У него были на то причины. Любопытство и живой интерес к неизвестной красочной жизни и горячая привязанность к любимым друзьям прочно сплелись в его душе с этой съедающей ненавистью.

Кшан столько сил угробил на то, чтобы внушить брату где угрозами, где мольбой, что неприязнь и ненависть надо глушить, особенно если хочешь уцелеть среди людей. И Цьев старался быть послушным.

Он не забыл и не простил людям ни своего сиротства, ни страшной мученической смерти отца, ни горя сородичей. Но брат и сестра Еса учили Цьева быть разумным и молили быть осторожным. И он старался, ох, как он старался… Ему было уже семнадцать, иногда его так и подмывало отбросить в сторону всякие запреты и забыть устрашающие рассказы. Но Цьев помнил, что он все же не один на этом свете, что многие искренне любят его и заботятся о нем. И он не решался открыто своевольничать. Многолетняя опека сделала свое дело, и подросток считал себя ещё маленьким, и чувствовал себя в достаточной безопасности только рядом с братом или его друзьями.

А сейчас, кажется, все готово вот-вот рухнуть, безнадежно и стремительно, плачь не плачь… И Цьев мчался вперёд, совершенно позабыв о собственной безопасности и необходимости быть бдительным. Найти Кшана! Больше ничего не надо, только найти его живым!

Размазывая по лицу слезы, он выскочил на пятачок примятой травы на опушке леса. Упав навзничь, Цьев вцепился в травяные стебли, прислушался… И его оглушила боль брата, уже без него живущая на этом клочке земли. Цьев не смог совладать с собой. Не обращая внимания на то, что его рыдания далеко разносятся, он в тоске забился на траве. Только надежда на то, что Кшан знал, что делал, когда пробирался именно сюда, заставила его взять себя в руки. Поднявшись, Цьев снова пустился по следу.

Кровавый след стал менее заметным. Он тянулся, то надолго прерываясь, то снова возобновляясь несколькими крошечными капельками, и шел через лесную опушку и поляну, прямо в густой траве вдоль тропы в деревню.

Цьев подбежал к толстой березе, что росла на самом краю деревни, и присел в траве рядом с подсохшей бурой лужицей. Слезы комком застряли в горле. Цьев осмотрелся и стал думать.

Кровавый след стал таким неявным. Только изредка он обнаруживался на траве заметными каплями. След тянулся в десятке шагов вдоль тропы, значит, Кшан шёл сам. Люди тащили бы его прямо по тропе.

Сколько крови там в лесу и на опушке! Разве можно потерять столько крови и остаться в живых? Если только брат погиб, Цьев растерзает всякого, кого встретит в этой деревне, и если кто-то захочет его остановить, пусть сначала убьёт его, Цьева, если сможет.

Кшан стремился попасть в деревню, а там было только одно место, куда он мог податься. Если Кшан дошёл, ему окажут помощь, но разве может человек, пусть даже лучший, по-настоящему помочь?

Что ж, в деревню, так в деревню. Вбежав на улицу, Цьев замер, оглядываясь. Страх слегка зашевелился внутри. Но о каком страхе может идти речь, когда Кшан в опасности?

Промчавшись вдоль заборов на одном дыхании, Цьев вбежал в калитку давно знакомого дома.

Глава 4. Пятнадцатое июня. Утро. Лида

Разбудили Лиду настойчивые Сережкины руки. Он стянул с нее одеяло, весело хохоча над её сонным возмущением, и почти силой поднял на ноги.

– Пора, пора, соня! Уже солнце встало! Поднимайся!

Лида рассеянно оделась, привела себя в порядок и позволила, наконец, Сереже вытащить ее из комнаты.

В кухне было темно и пусто. На плите стоял холодный чайник, и не было никаких следов того, что кто-то сегодня уже завтракал. Только длинный узкий полосатый половик был сдвинут и испачкан засохшей грязью, в то время как вечером он был безупречно чистым.

– Это кто же так наследил? – удивилась Лида.

– Действительно, на Валяя это не очень похоже. Он по полу не ходит – летает… – подтвердил Сергей и угрюмо предположил: – Вероятно, это тот нечесаный и неразговорчивый малец напачкал… Ладно, пошли на улицу, все равно грязные половики – это не наша с тобой забота.

При ярком солнечном свете дом, сад и лужайка у крыльца показались Лиде совершенно иными, нежели ночью. Все было так нарядно, празднично и светло, что она даже не сразу вспомнила о ночном происшествии.

– Сережа, ты ночью ничего не слышал? – осторожно спросила Лида.

– Абсолютно ничего, – ответил тот, спустившись с крыльца. – Бывает, что ночами я иногда не сплю, но не в этот раз. А что я должен был слышать?

– Шум на улице, возня в доме, какие-то стоны и плач наверху… – перечислила Лида.

– Выдумщица! – вздохнул Сергей и сладко зажмурился, подставляя солнцу лицо. – Это тебе приснилось.

– Ну да, как же! – фыркнула Лида. – Я не спала, даже из комнаты пришлось выйти, чтобы проверить в чем дело!

– Ну тогда… – Сергей пожал плечами. – Тогда это, верно, Валяй хотел тебя напугать.

– Думаешь? – Лида вспомнила лицо Валяя, когда он выпроваживал ее спать, и возразила: – Какое там пугать! Он сам, вроде бы, выглядел испуганным.

– Ну, не знаю, – отмахнулся Сергей и проворчал. – Все равно, это все фокусы Валяя. Не иначе, чтобы выжить нас отсюда. Вот я все припомню… Где он, кстати?

Валяй, с несколькими поленьями в руках, вышел из-за угла дома. Он был в одних узких джинсах и оказался замечательно сложенным и отлично развитым плечистым мужчиной в расцвете лет и пике физической формы. Он куда сильнее, чем вечером, прихрамывал на правую ногу, и заботливый Сергей, совершенно позабыв, что только что не то хотел припомнить брату что-то, не то собирался набить ему морду, не преминул заменить утреннее приветствие вопросом:

– Что ты так расхромался, Валяй?

– Да змеиный укус побаливает… – нехотя буркнул тот.

– Вчера ты говорил, что все почти прошло!

– Говорил… Так, перегрузочка вышла… Ничего страшного, не впервой, – сухо отозвался Валяй и скользнул взглядом по стоящей на крыльце женщине.

Он остановился рядом с братом, перехватил ответный испытующий взгляд Лиды, и его брови чуть нахмурились. Выглядел он неважно, был усталым и ещё более угрюмым, чем накануне. Но он постарался быть вежливым хозяином, поэтому хоть и через силу, но буркнул:

– С добрым утром, Лида. Как спали?… Вам удалось отдохнуть?

– Я спал превосходно, – ответил Сергей, – а вот Лиде мешали какие-то странности…

– Мне очень жаль. Надеюсь, что впредь этого не повториться… – Валяй с легким поклоном обошел Сергея, прошел мимо Лиды и исчез в доме.

– Подумать только, ему жаль, – покачал головой Сергей. – Значит, раз он не отрицает, это действительно его рук дело! Вот паршивец! Пойдем завтракать, а заодно выясним, долго ли он будет над нами издеваться…