Отступники

Реверанс огляделся по сторонам.

Ледник затрясся. Отколовшиеся глыбы льда скользили по отлогим склонам и обрушивались вниз. Трещали обнажающиеся корабли. Реверанс заметил каменные кудри давно утерянного Эйглядикаковского колосса, затертого в торосах на макушке Марлея.

Колосс, казалось, пытался высвободиться из своего холодного плена. Лед над ним раскалывался и вздыбливался, что-то рвалось оттуда с неуправляемой мощью. Нарастал сдерживаемый гул.

Реверанс решил отступить. И не напрасно.

Напор воды разорвал арктическую шапку Марлея вместе с колоссом. Первенец с некоторым сожалением проводил взглядом величественный таз созданного человечеством титана, который пошел на дно в полукилометре от Марлея.

Фантастический гейзер с ревом бил в небеса. Над местностью начался ливень. Реверанс вымок до нитки, не желая рисковать оставшимися силами.

И тут Марлей еще шире приоткрыл пасть и пошевелил сизым ноздреватым языком.

Выглядело это как…Первенцу хотелось верить, что это приглашение к разговору, а не предложение стать десертом.

Через несколько минут, Реверанс осторожно прыгал по вкусовым сосочкам Марлея. Здесь, на языке царило настоящее болото. В стоячей воде плескалась выжившая рыба. Впереди темнела глотка. Наверху, с ребристой арки неба, свисали жировые сталактиты. Позади громыхала клеть китового уса.

— Марлей! Так как насчет небольшой услуги за мое представление!

— НЕТ, — прозвенело пространство.

— Нет? — заикнулся Реверанс. — Но почему? Поверь мне, господин, тебе это ничего не будет…

— НЕТ, НЕ ДУМАЮ. Я НЕ ВИЖУ НИКАКИХ ПЛАВУЧИХ КУЛЬТОВ С ОСЬМИНОГАМИ НА ГОЛОВЕ. ПО-МОЕМУ ТУТ ВСЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ. ТОЛЬКО СТАЛО НЕМНОГО ЖАРЧЕ. У АЛИОТА СНОВА КАКИЕ-ТО ПРОБЛЕМЫ С ОРБИТОЙ. Я ПЫТАЛСЯ ПОГОВОРИТЬ С НИМ, НО В ОТВЕТ СЛЫШУ ТОЛЬКО РУГАТЕЛЬСТВА И ИНФОРМАЦИЮ ОБ ИКРЕ. ЕСЛИ ПОВТОРИТСЯ ВЕЛИКАЯ ЗВСУХА, Я НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ ПОЖИВУ В ТВОЕЙ РАСЩЕЛИНЕ, ТЫ НЕ ПРОТИВ?

— Господин? О чем вы говорите?

— Я… ПОДОЖДИ, УЗЕРГХОТ, У МЕНЯ ЗДЕСЬ ОДИН ЛИШЕНЕЦ НА ЯЗЫКЕ. ПЫТАЕТСЯ ЧТО-ТО ВЫПРОСИТЬ… НЕТ, ВСЕ НЕ ТАК ПРОСТО. ОН В НЕКОТОРОМ РОДЕ СМОГ ВНЕСТИ ДОСТОЙНУЮ ЛЕПТУ, ТАК ЧТО ГЛОТАТЬ ЕГО Я НЕ СТАНУ. МНЕ ХВАТИЛО ТОГО СКАНДАЛА С ПЕРВЕНЦАМИ В ДЕВЯНОСТО ШЕСТОМ… ПОДОЖДИ МИНУТУ…

Реверанс облегченно выдохнул, и чуть не потерял равновесие на бугорке.

— НУ ЧТО ТЕБЕ, ПЕРВЕНЕЦ? Я НЕ РАСКРЫВАЮ ТАЙНЫ МОРСКИХ ГЛУБИН, НЕ ПЕРЕДАЮ ПРОШЕНИЯ СВЕТОЗВЕРЮ, НЕ ДАЮ ПРЕДСКАЗАНИЙ, НЕ КОНСУЛЬТИРУЮ НАСЧЕТ СМЫСЛА ЖИЗНИ. ОДНАКО… ТЫ МЕНЯ УМЕЛО РАЗВЛЕК, ТАК ЧТО Я МОГУ ПОЖАЛОВАТЬ ТЕБЕ ТИТУЛ КНЯЗЯ ГЛУБИН ДО ТЫСЯЧИ ЛЬЕ. ЕСЛИ ОТРАСТИШЬ ЖАБРЫ, ЗАЖИВЕШЬ НА ВСЕМ ГОТОВОМ. ЛУЧШИЕ САМКИ БУДУТ АЛКАТЬ ТВОЕЙ МОЛОКИ…

— Да-а-а, — прервал его впечатленный Реверанс. — Я знаю, что отказываюсь от сказочной жизни среди самой блестящей чешуи и несравнимо изящных плавников, но у меня совершенно иная потребность, мой господин. Невинная. Совсем невинная.

— ЧТО ЖЕ ЭТО?

— Пустяк и безделица. Ударьте хвостом, мой господин, в направлении, которое я вам укажу. Вложите в этот удар всю свою несчетную мощь.

— И ВСЕ?

— Да.

— СТРАННАЯ ПРОСЬБА. ЗАЧЕМ ТЕБЕ ЭТО?

— Я всего лишь хочу кое-что доказать. Поверьте, господин, это недостойно вашего внимания. Ничтожная суета, неразличимая в безмерности вашего сознания.

— ВОТ КАК? ДУМАЮ, ТВОЯ УЧТИВОСТЬ ВЕРНА. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ПЕРЕПЕТИИ ВОЗДУХОДЫШАЩИХ — ЭТО ЮРИСДИКЦИЯ АЛИОТА. Я УДАРЮ ХВОСТОМ, ПЕРВЕНЕЦ РЕВЕРАНС. ПОКИНЬ МЕНЯ.

— Благодарю вас, господин.

— ДА, Я ВСЕ УЛАДИЛ… УДАРИТЬ ХВОСТОМ… НЕ ЗНАЮ И ЗНАТЬ НЕ ХОЧУ.

Реверанс, чувствуя мрачное удовлетворение, наблюдал за тем, как взмывает вдалеке нечто похожее на блестящий голубой полуостров. Движение кита было сродни процессам, превращающим гладкую планетку в скопление горных массивов. Планетарному пространству-времени приходилось иметь дело с двумя километрами первобытных мускулов, которые видели это самое пространство-время еще в начале их карьерной лестницы.

Поэтому весь процесс, несмотря на простую механику, имел близкое знакомство с вечностью.

Реверанс дрожал от напряжения. Маггия, как злобная пиявка высасывала его силы через затылок.

Когда Марлей погрузился, первенец плавал на спине, экономя силы и стараясь не обращать внимания на болтанку. Кроме этого в нынешних обстоятельствах его мало что беспокоило. Ничего живого под ним, по-видимому, не осталось, так что быть съеденным он не боялся.

А, кроме того, его острый слух уже различал рев неогня.

* * *

— Понимаешь, у Мира есть своя Память. Люди только и делают, что занимают ее примерами своей неустроенности и непоседливости. Они бродят туда-сюда, и каждую секунду заставляют вещи случатся. Жизнь даже самого замордованного раба переполнена решениями. Он может выхлебать свою похлебку на шелухе и обрезках тысячью разных способов, но выбирает, как правило, один и тот же. В этом примере побулькивает суть. Большинство людей начисто лишено воображения. Стоит им только дорваться до повторяемости, — и все, их затягивает с головой, как вола в трясину. Не знаю более сильного наркотика, чем общественно-одобренная манера поведения. И уныние насаждают не только всякие господа Тугоштансы и Клерковски… Те же Череполомы, Кроводавцы и Дикобои, думаешь они чем-то радуют зевающий Мир? Змея с два! Их личной инициативы едва хватает на то, в какой позе, — извини Чешуйка, — принять благодарность спасенной девы. Бедные, несчастные ублюдки. Бедный Мир! Его Память заполняется костенеющими схемами, трафаретами, шаблонами, клише и стандартами. И ничего ты с этим не поделаешь. Вот мы, например. Престон — главный герой приключения. Я — второстепенный персонаж, оттеняющий своей грубостью его зефирную мягкость. Ты, Чешуйка, логично добавленный в партию представитель прекрасного пола, который обеспечивает возможность романтической линии. И просто радует глаз. К чему я все это говорю? Да к тому, что такое случается сплошь и рядом и Мировая Логика застывает в определенном положении. И вот ту-то понимающие люди, вроде меня, могут вдруг сказать да, вместо нет и шаблоны начинают трещать. Разумеется, это слишком упрощенно. Мой анархизм, это особый дар, с которым нужно родиться и…

Кира что-то неразборчиво спросила. Рем рассмеялся.

— Разумеется, — сказал он, проглатывая смешки. — Это не я придумал. Девы с первой страницы человеческой истории платят за освобождение… известным способом.

— Замолчи, скабрезная обезьяна, — пробормотал я, едва слышно.

И снова заснул.

Мне привиделся Гелберт. Он глядел на меня из-под низкого капюшона, и его усы шевелились как змеи.

— Только не вздумай делать вид, что ты поверил сухолюду, — из его рта показалось острие костяного кинжала. — Ты знаешь, почему Купеческая гильдия так легко согласилась вступить в ложу Леты.

— Хватит, — ответил я угрюмо. — Этим меня больше не купишь.

— Забавно, что ты заговорил об этом, — усмехнулся Магутус. — Может мне стоило переманить тебя от Вельда, бумажной работой? Заполнял бы дела на Короля воров. Эх, жаль, что ты предал нас так решительно, мальчик.

— Я никого не предавал. С самого начала я был не согласен.

— Неужели? — прошептала Вельвет. — И на тепло той ночи тоже я тебя вынудила?

— Нет. Но я уже поплатился за это.

— Нисколько, — тьма под капюшоном сгущалась. В ней мелькали абрисы лиц. Моего отца, старика Вегаса, Дилы. — Возмездие приближается. Оно устроит алтарь сожаления из твоих костей.

Я хотел повернуться к этим каркающим призракам спиной, но вместо этого запутался в гамаке и проснулся. Вокруг томились в мягком сумраке стены из чего-то шелковисто-стального.

— Циф?

Цыпленок стоял в дверном проеме, привалившись правым крылышком к косяку.