Отсюда и в вечность

Устав от бесплодных попыток доказать товарищам по роте свою невиновность в отчислении из школы, Блюм отправился на дневной сеанс в полковой кинотеатр. Он был в расстроенных чувствах и решил, что ему нужно хорошенько отдохнуть перед вечерним выступлением на ринге.

Прю вместе с другими солдатами своего отделения занимался уборкой походной кухни. Когда Блюм подошел к ним, Прю постарался не вступать в разговор. Ему были совершенно безразличны всякие переживания Блюма. Мысли Прю были сосредоточены на желании поскорее освободиться от работы и отправиться к Альме.

Прицеп с кухней стоял посредине двора перед казармой роты. Работа по уборке кухни близилась к концу, оставалось лишь вымыть холодильник. Блюм только что ушел, под улюлюканье работавших солдат, как появились сержанты Чэмп Уилсон и Лиддел Гендерсон с группой солдат — участников соревнований по боксу. Сержант Уилсон и окружавшие его солдаты тоже не участвовали в работах, так как на занятия в поло не выезжали. Сержант Гендерсон не был боксером, но он оставался в казарме по распоряжению капитана Холмса, чтобы присмотреть за его лошадьми.

Именно Гсндерсону вдруг пришла идея позабавиться с небольшой собачкой по кличке Лэди, принадлежавшей Блюму.

— Давайте поможем этой милой собачке стать матерью, — предложил Гендерсон. — Наш полицейский бульдог вот уже педелю обхаживает эту сучку. Обрадуется же Блюм, когда его Лэди вдруг выложит ему па подушку маленьких полицейских щенят.

— Мне никогда не нравился этот Блюм, — угрюмо сказал Уилсон. Он всегда был угрюмым. Впрочем, на это имелись свои причины. Уилсон давно уже являлся чемпионом округа по боксу и, как ему казалось, не должен был никогда проявлять радостных чувств. Он схватил собачонку и крепко стиснул ей руками передние лапы.

Блюм подобрал Лэди в соседнем армейском лагере и старательно ухаживал за собакой, оберегая ее от посягательств других собак, среди которых Блюм больше всего не любил полицейского бульдога.

Затеянное Уилсоном и Гендерсоном развлечение сначала не вызвало никакой реакции у Прю. В конце концов, собака ведь принадлежала Блюму. Но затем Прю вдруг охватила злоба. Он всегда питал отвращение к таким, как Уилсон и Гендерсон, старавшимся под различными предлогами увильнуть от работы и занятий в поле.

Прю решительно шагнул вперед, протиснулся сквозь толпу, окружавшую Уилсона и Гендерсона, подошел к последнему и толкнул его ладонью и плечо.

От неожиданности Гендерсон выпустил собаку из рук, и она тотчас же убежала прочь, преследуемая полицейским бульдогом. Но погоня была недолгой. Лэди один-два раза больно укусила бульдога, и тот отстал.

— Какого черта тебе нужно? — резко спросил Гендерсон, повернувшись к Прю.

— Мне но нравится, когда я вижу человека большей сволочью, чем он есть на самом деле, — ответил Прю. — Возвращайся-ка в стойло к своим лошадям.

Гендерсон злобно улыбнулся и сунул руку в карман.

— В чем дело, Прюитт? Тебе что, собачку жалко? Откуда такое целомудрие?

Прю внимательно следил за рукой Гендерсона, что-то нащупывавшей в кармане.

— Не пытайся угрожать мне ножом, сволочь. От этого ножа ты и подохнешь.

Улыбка сошла с лица Гендерсона, но Уилсон, всегда умевший хранить хладнокровие, уже подскочил к своему другу и постарался успокоить его.

— Пошли, пошли, Лиддел, — твердо сказал он, взял Гендерсона за руку и потянул за собой к казарме.

— Ты заходишь слишком далеко, Прюитт, — прошипел Гендерсон. — Когда-нибудь я устрою тебе кровавую баню.

— Когда же? — насмешливо спросил Прю.

— Хватит, Лиддел, — скомандовал Уилсон. — А ты, Прюитт, лучше придержи язык за зубами. Или попадешь в такой переплет, что не выберешься из него.

С этими словами Уилсон повел за собой все еще пытавшегося огрызаться, но несопротивлявшегося Гендерсона к казарме. Прю пошел обратно, к кухне. Толпа начала расходиться, разочарованная тем, что драка не состоялась.

Об этом случае быстро забыли — такие стычки между солдатами были частым явлением. Однако на этот раз дело обернулось иначе, и виновником новой ссоры стал не кто иной, как Блюм.

За ужином Блюм сидел рядом с Прю.

— Я хотел поблагодарить тебя за заботу о собаке, — произнес он.

— Ну что ж. Особого труда мне это не стоило. — Прю протянул руку за чашкой с кофе.

— Я очень и очень обязан тебе. Ты ведь сам знаешь, как я люблю эту Лэди.

— Да брось ты. Ничего особенного я не сделал. Я бы также заступился и за другую собаку. Мне не нравится, когда мучают животных, — сказал Прю. — Между прочим, я даже по знал, что эта собака твоя.

— Как же так? Здесь каждый знает, что Лэди — моя собака, — удивился Блюм.

— Нет, не каждый. Я, например, не знал этого. Если бы я знал, что собака твоя, то не стал бы вмешиваться. Значит, ты мне ничем не обязан, — ответил Прю. — И отстань от меня, пожалуйста. — Прю встал и взял свою посуду, намереваясь отнести ее к посудомойке.

— Да разве так обращаются с человеком, который хочет поблагодарить тебя? — укоризненно спросил Блюм, собирая со стола свою посуду.

— А я не нуждаюсь в твоей благодарности, — вызывающе бросил Прю.

— Кто ты такой? Английский король, что ли? Что ты из себя представляешь? И кто тебя просил вмешиваться в это дело? Я тебя просил или моя собака? И чего ты нос задираешь, сволочь?

Вместо ответа Прю изо всех сил швырнул чашку, которую он держал в руке, прямо в лоб Блюму. Блюм закрыл лицо руками и громко застонал.

Прежде чем Блюм бросился на Прю, между ними встал Старк.

— Только не здесь, не в столовой, — резко сказал он. — Если ходите подраться, идите во двор. В столовой эго ни к чему. Здесь люди едят. Хорошо, что ты не разбил чашку, Прюитт, иначе тебе пришлось бы недосчитаться нескольких десятков центов в получку.

На лбу у Блюма появилось небольшое кровавое пятно.

— Выйдем во двор? — спросил он Прю.

— А почему бы и нет. Пошли.

Блюм решительно шагнул к двери, на ходу расстегивая рубашку. Прю последовал за ним к выходу, а затем к той части двора, где еще со вчерашнего дня оставались для просушки палатки. Солдаты гурьбой повалили за ними и образовали плотное кольцо вокруг Блюма и Прюитта.

Схватка продолжалась около полутора часов. Когда она началась, было около половины шестого и на улице еще не стемнело. Соревнования по боксу в тот вечер должны были начаться в восемь часов, а Блюму предстояло выступить около десяти вечера. Драка между ним и Прюиттом все еще продолжалась, когда на спортплощадке начали устанавливать помост для ринга.