Отсюда и в вечность
Шрифт:
А посреди этого погрома на полу лежало письмо военного министерства о производстве Уордена в офицеры и присвоении ему звания лейтенанта. На письме не было никаких следов пронесшейся бури — ни пятнышка, ни помятинки, — чем-то оно напоминало чудом уцелевшее дитя, беспечно играющее среди обломков только что рухнувшего дома.
На мгновение Уорден задержался в дверном проеме фургона, оценивая причиненный его хозяйству ущерб. Затем он в сердцах бросил в угол свою винтовку — с такой силой, что маленький фургон заходил на своих колесах под аккомпанемент треска от переломившегося у приклада ложа * винтовки.
Анди,
— Займись этим, — зло сказал Уорден, показывая на коммутатор. — Начинай снизу и вызывай каждую позицию. Проверь, проходят ли вызовы к нам. После этого проверь связь с батальоном и пунктом сбора и отправки донесений. Проверь каждый штеккер.
— Ясно, старшина, — ответил Анди и принялся за дело.
С выражением раскаяния на лице Уорден подобрал переломившуюся па две части винтовку: приклад беспомощно покачивался на ремне. С этой винтовкой он не расставался целых четыре года. Оп прошел с пей службу в первой роте и с ней пришел в седьмую. Стреляя из этой винтовки, он выбивал больше всех в полку очков, больше даже старшего сержанта О’Беннона. Он любовно проверил работу механизма. Оказалось, все в порядке. Приклад можно поставить и новый, а ударного механизма новым не заменишь. Почувствовав некоторое облегчение, Уорден нежно положил винтовку на пол. Затем поднял вызывающе чистое, без единого следа повреждения письмо военного министерства и разорвал его пополам, сложил вдвое и опять разорвал пополам и снова пополам, а кусочки бумаги разбросал по полу, уже усеянному обломками только что покореженных вещей.
— Порядок, старшина, все работает нормально, — из-за коммутатора сказал Анди.
— Ладно. Тебе остается отдежурить еще два с половиной часа. Я пошел спать.
— А как с канцелярией? Как быть с фургоном? Ты но собираешься навести здесь хоть небольшой порядок?
— Пусть этим займется лейтенант Росс, — ответил Уорден, поднял с пола свою винтовку и вышел.
Снаружи все было абсолютно тихо. После всех переживаний этого длинного дня только и остается, что идти спать. Когда так много ходишь, столько делаешь и так устаешь, наступает наконец момент, в который ты понимаешь, что для тебя на этом свете осталось только одно занятие — спать.
Уорден положил обломки винтовки в ногах у своей койки и быстро лег в постель.
Утром Старка нашли на берегу: он мирно спал на песке, в руке у него был кухонный нож.
Уорден, хорошо выспавшийся, обсудил с лейтенантом Россом случившееся еще до того, как Старка нашли. Росс был взбешен.
— Разжаловать его нельзя, лейтенант. Оп единственный, кто у нас может руководить пищеблоком, да еще в условиях, когда люди разбросаны черт знает на каком расстоянии друг от друга, — говорил Уорден.
— Еще чего — нельзя разжаловать! — бушевал Росс. — Я его как миленького разжалую, даже если всей роте придется подохнуть с голоду.
— А кто тогда будет заправлять пищеблоком?
— А мне наплевать, кто там будет заправлять! — не унимался лейтенант. — Посмотрите, что он натворил здесь.
Как хотите, сержант, а я не могу спускать подобных вещей своим подчиненным. Так мы дисциплину никогда не наладим. А нам нужна дисциплина.— Это верно, но нам нужна и еда.
— Он может выполнять обязанности заведующего пищеблоком, будучи рядовым.
— Он не станет этого делать.
— Тогда я отдам его под суд! — в бешенстве прогремел Росс.
— Я думаю, вы на такое грязное дело не пойдете. И потом, ведь нельзя засудить человека за то, что он, не имея воинского звания, отказывается заведовать пищеблоком.
— Я не могу оставить это безнаказанным! — громыхал Росс.
— Надо его понять, лейтенант. Он странный малый. С ним иногда случаются припадки такого буйства. Он учинил такой же дебош на аэродроме Хиккем — это было еще до того, как вы пришли в роту. Но это с ним случается крайне редко. Вреда от него никому никакого. Между прочим, все повара и заведующие пищеблоками — очень нервная публика. Я не видел ни одного, который бы не был психом. А вы видели?
— Ну ладно, ладно! — все еще гневно говорил Росс.
— Без него мы пропадем, лейтенант.
— Ладно, слышал! — все в том же тоне сказал Росс.
— Я просто трезво смотрю на вещи, лейтенант. Если бы у нас нашелся хоть кто-нибудь, кому можно было бы доверить это хозяйство, я первый был бы за то, чтобы разжаловать Старка. Но нет у нас такого человека.
— Я сказал, хватит! — не успокаивался Росс.
— Это же все для благополучия роты, лейтенант.
— Да, конечно, для благополучия роты.
— Ведь главное — интересы роты в целом…
— Ладно, хватит! — оборвал его Росс. — Я знаю, что главное.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Уорден.
Уладив это дело, Уорден поставил Росса в известность о своем решении не принимать офицерского звания.
— Что?! — взорвался снова Росс. — Вы с ума сошли?
— Я твердо решил, — подтвердил Уорден.
— Вот уж когда пожалеешь, что не оказался в войсках береговой охраны! — гневно проговорил Росс. — Никогда я не пойму этой вшивой армии.
Глава пятьдесят третья
До ее отъезда они встретились еще раз. Это была удивительная встреча.
Начать хотя бы с того, что большого труда стоило ее организовать. Время изменилось. До войны — надевай штатскую одежду и иди, куда хочешь, ни у кого не спрашиваясь. Теперь можно было отлучаться только по служебному делу, причем требовалось представлять письменное обоснование необходимости поездки. Солдатам вообще не разрешалось ходить в штатской одежде. Даже за ее хранение грозил суд военного трибунала. А всякого солдата в форме, болтающегося в дневное время по городу, немедленно бы задержали.
Действовал запрет на продажу спиртных напитков, и поэтому все бары были закрыты. Кинотеатры не работали. В крупных гостиницах ввели большие строгости по линии регистрации. Туристы частично разъехались, а частично сидели в своих номерах, дожидаясь очереди на эвакуацию. Новых туристов не прибывало. Даже в дневное время едущий по шоссе автомобиль останавливали и осматривали, у пассажиров проверяли документы.
Встретиться Уордену и Карен было решительно негде, деваться было абсолютно некуда. Даже днем.