Отсюда и в вечность

С сияющими лицами, вымытыми руками и забрызганной водой рабочей одеждой, они так и просились на плакаты, призывающие юношей вступать в армию. Только присмотревшись к ним внимательнее, можно было заметить черную грязную полосу у них на запястьях пли полосу грязи, которая шла от висков за уши к шее. Они шумели, шутили, толкались. Но все это не касалось Прю, он в этом не участвовал.

Двое или трое из тех, кого он знал, весьма сдержанно поговорили с ним, а потом вернулись к своим товарищам. Седьмая рота представляла собой единое целое, состоящее из многих отдельных людей, но он не входил в их число. Прю ел молча, прислушиваясь к стуку вилок и ножей о тарелки и гулу голосов, время от времени чувствуя на себе испытующие взгляды любопытных.

После обеда все группками по два-три человека брели по лестнице обратно. Оживление, вызванное предвкушением часового перерыва, сменилось неприятным ожиданием сигнала на работу. Вспыхивавшие то тут, то там шутки сейчас же угасали.

Прю вернулся к своей койке, закурил сигарету, бросил спичку в банку из-под кофе, которую приспособил под пепельницу, и растянулся на постели, не обращая внимания на царивший вокруг шум. Так он лежал, закинув руку за голову, дымя сигаретой, когда вдруг заметил приближающегося командира отделения Чоута.

Огромный индеец, медленный в движениях и разговоре, с невозмутимым взглядом и невыразительным лицом, застенчиво улыбаясь, сел рядом с ним на койку. Им бы следовало пожать друг другу руки, но что-то смущало их.

При виде этого великана Прю вспомнил, как они, бывало, встречались у Чоя, спорили там по поводу завтрака. Он смотрел па командира и думал, стоит ли ему напомнить об этом, стоит ли сказать, что он, Прю, очень рад, что попал в его отделение…

Всю прошлую осень, во время футбольного сезона, когда Чоут был освобожден от занятий, почти каждое утро они вместе завтракали в ресторанчике Чоя — два горниста нестроевой службы, Прю и Ред, и большой индеец, освобожденный от учений, как спортсмен-футболист. После того как Прю узнал этого великана с луноподобным лицом, он, как в церковь, регулярно ходил на все игры и встречи, в которых тот участвовал, что, по существу, значило действительно на все, потому что Чоут участвовал в соревнованиях круглый год. Футбол — осенью; здесь Чоут играл в защите и был единственным игроком в команде, который мог выдержать все шестьдесят минут армейского футбола; зимой он играл в баскетбол, и причем тоже в защите, он считался третьим по результативности игроком в полку; летом — бейсбол; весной — легкая атлетика. Чоут отлично выступал и в эстафете, и в метании копья, и в отдельных забегах. В молодости, еще до того как он пристрастился к пиву, Чоут поставил рекорд Филиппинского военного округа в беге на сто ярдов, и этот рекорд все еще не был побит.

За четыре года службы в роте он ни разу не назначался в наряд на работу, и если бы он согласился быть боксером в команде Холмса, то быстро стал бы сержантом. Никто не знал, почему он не переводится в другую роту, где ему было бы лучше, или почему он не станет боксером Холмса; сам он никогда не говорил об этом и продолжал пребывать в седьмой роте — вечным капралом, каждый вечер до бесчувствия напивался у Чоя, так что в среднем три раза в неделю приходилось вызывать человек пять, чтобы увезти его домой на одной из пулеметных тележек.

Его шкафчик был полон золотых медалей с Филиппинских островов, Панамы, Пуэрто-Рико, которые он, когда оказывался на мели, продавал будущим чемпионам гарнизона. Его болельщики и поклонники во всем Гонолулу пришли бы в ужас, увидев, как он с налитыми кровью глазами каждый вечер сидит у Чоя, поглощая пиво в невероятном количестве.

А теперь Прю смотрел на него, думая обо всем этом, и, так как сам не мог выразить того, что хотел, ждал, чтобы Чоут заговорил первым.

— Старшина роты сказал, что ты назначен в мое отделение, — медленно произнес Чоут. — Поэтому я решил зайти рассказать тебе о нашем подразделении.

— О’кей, — сказал Прю, — выкладывай.

— Помкомвзвода — Айк Гэлович.

— Я уже слышал о нем кое-что, — сказал Прю.

— И еще услышишь, — степенно сказал Чоут. — Вот у кого характерец. Он сейчас исполняет обязанности взводного сержанта. Вообще-то у нас взводный сержант Уилсон, но сейчас идут соревнования, и он освобожден от службы. До марта ты вряд ли увидишь его.

— А что собой представляет этот Уилсон? — спросил Прю.

— Хороший парень, — медленно сказал Чоут, — если ты его поймешь, конечно. Никогда много не говорит, ни с кем не носится. Ты когда-нибудь видел, как он дерется?

— Да, — ответил Прю. — Крепкий парень.

— Если ты видел, как он дерется, то знаешь о нем не меньше других. Он в приятельских отношениях с сержантом Гендерсоном, который ухаживает за лошадьми Холмса. Они вместе служили в роте Холмса в Блиссе.

— Судя по тому, как он дерется, — сказал Прю, — можно подумать, что у него есть что-то подлое в характере.

Чоут невозмутимо посмотрел на него.

— Может быть, — сказал он. — Если к нему не приставать, он не сделает никаких неприятностей. Пока с ним не спорят, он совершенно спокоен, но если спорят, он может напомнить, кто он такой и какое у него звание. Я видел, как он однажды отправил двух ребят в гарнизонную тюрьму.

— О’кей, — заметил Прю, — спасибо за информацию.

— Меня ты тоже не часто увидишь здесь, — сказал Чоут. — В этом взводе все делает Гэлович. Старина Айк выполняет всю работу даже и тогда, когда Уилсон здесь. Единственное, за чем слежу я, — это твое имущество. Я должен проверять его каждую субботу утром, но старина Айк все равно сам всех проверяет, после того как ему докладывают капралы; так что это то же самое.

— Что же ты тогда здесь делаешь? — спросил, улыбаясь, Прю.

— Почти ничего. Все делает старина Айк. В этой роте вообще не нужны капралы, потому что здесь, по сути дела, пет отделений. На учениях мы разделяемся на взводы, а не на отделения.

— Ты хочешь сказать, что здесь нет даже и списков отделений? Нет ни пулеметчиков, ни винтовочных гранатометчиков? Просто строятся, кто как хочет?

— Ага, — медленно проговорил Чоут. — Вообще-то на бумаге списки отделений существуют. Но когда мы строимся, капралы становятся в голове отделений, а все остальные встают в строй, где кому хочется.

— Вот это да! — удивился Прю. — Что же это у вас за служба? В Майере, когда мы строились, каждый занимал определенное место в своем отделении.

— А здесь у нас ананасная армия, — сказал Чоут.

— Даже не знаю, понравится мне это или нет, — заметил Прю.

— Не думаю, чтобы понравилось, — сказал Чоут. — Старина Айк должен вот-вот подойти. Проверит тебя и скажет, какие у тебя обязанности. Капрал командует своим отделением только утром, когда оно назначается на уборку в туалете. Но старина Айк все равно всегда проверяет все сам.

— Ну и парень, этот Гэлович.

Чоут достал из кармана рубашки кисет с табаком и перевел свой взгляд на него.

— Да, — сказал он, тщательно скручивая толстыми пальцами-сосисками самокрутку. — К тому же он служил у Холмса в Блиссе. Дежурным истопником. Обслуживал котлы зимой. Кажется, имел звание рядового первого класса. — Чоут чиркнул спичкой, прикурил от нее самокрутку, бросил спичку в банку из-под кофе и несколько раз затянулся. Он проделал все это, не глядя па Прю, с наслаждением следя за дымом от папиросы, — Старина Апк — специалист по строевой подготовке. В расписании всегда отводится один утренний час на занятия в сомкнутом строю. Занятия всегда проводит Гэлович. — Папироса быстро догорала, и Чоут бросил окурок в банку, по-прежнему не поднимая глаз.