Отважная лягушка

Молча кивнув, Ника с горечью подумала: "Надо идти, от жизни не спрячешься".

Показались тёмные силуэты фургонов, ярко горевший костёр. И тут её словно пыльным мешком ударили. Решив, что показалось, девушка ускорила шаг, обогнав невольно шарахнувшуюся в сторону рабыню.

Нет, слух путешественницу не подвёл. От стоянки слышались довольные голоса и смех. Она едва не споткнулась. Да как же так?! Только что, всего пару часов назад умер один из их урбы, мальчик, ставший жертвой разнузданного разврата гостей Сфина Бетула! А они смеются!

– Госпожа Юлиса!
– завидев её, вскричал Гу Менсин с широкой улыбкой.

– Садитесь ужинать. Сегодня нам щедро заплатили! Да благословят Артеда и Ангипа тяжкий труд этих добрых людей.

На старой, покрытой заплатами накидке, служившей скатертью, горами лежали пышные лепёшки, красновато-розовые яблоки, подвяленный виноград, стояли миски с маслинами и блюдо речных креветок.

Оглядевшись, Ника, к досаде и удивлению, не заметила ни одного грустного лица. Впрочем, родителей умершего мальчика она у костра не увидела.

Весело скалясь, глава урбы продемонстрировал собравшимся тощий кожаный бурдюк. Стоявший рядом Менран, хихикнув, подал отцу неглубокую керамическую чашу, украшенную простеньким рисунком.

Медленно наполнив посуду коричневой, в полумраке похожей на кока-колу, жидкостью, старый артист торжественно вручил её знатной попутчице.

– Что это?
– недоверчиво проговорила та, принюхиваясь.
– Вино?

– Не совсем, госпожа Юлиса, - с явным сожалением вздохнул толстяк.
– Бражка на виноградных выжимках. Но и в ней тоже заключена волшебная сила Диноса!

Пока девушка приглядывалась и принюхивалась к подозрительному напитку, старший урбы с помощью сына разливал его по мискам.

– Восславим Нолипа!
– громогласно объявил Гу Менсин, поднимаясь на ноги.
– Враги могут отнять у нас имущество, свободу, даже жизнь. Но благословение солнечного бога навсегда останется с нами, и подтверждение тому - этот щедрый стол!

Артисты одобрительно зашумели. Путешественница осторожно отпила из чаши. Вкус своеобразный, но алкоголь явно присутствует.

Приния, улыбаясь, стала раскладывать по мискам фасоль с оливковым маслом.

"Неужели им совершенно наплевать на несчастного мальчика?
– в смятении думала Ника, дуя на разваренные зёрна.
– Вот так урба, одна семья! Парнишка умер, а они ржут, как кони!"

Девушка почувствовала, что начинает презирать этих людей. Ну хорошо, даже если артисты боятся отомстить, неужели нельзя высказать скорбь или сожаление?

Не в силах справиться с обуревавшими её думами, путешественница перед сном высказала Риате всё, что думает об их спутниках.

Сытая и пьяненькая рабыня равнодушно пожала плечами.

– От того, что Хезин умер, жизнь урбы не остановилась. Хвала богам, все остальные живы и невредимы. А дети часто умирают, госпожа. Мать моего второго хозяина, достойная и уважаемая женщина, родила пять дочерей и три сына. Но бессмертные боги позволили только одному стать взрослым... Ах, госпожа!
– прочувственно вздохнула невольница и неожиданно заговорила о другом.
– Видели бы вы, как деревенским представление понравилось! Как хлопали, как благодарили. Здесь с сотворения мира артисты не бывали, вот деревенские и натаскали столько еды. Даже бражки принесли.

Улыбнувшись, она причмокнула губами.

– Но, как же Хезин?

– слегка угрожающе, но с заметной растерянностью набычилась Ника.

– Так он умер, госпожа, - беспечно отмахнулась собеседница.
– Какой-нибудь голубь или воробушек уже отнёс его чистую душу на райские поля, где она будет пребывать до скончания времён. А живым надо жить.

Крякнув, но не найдя, что возразить, хозяйка подставила сложенные ладони под струю воды.

– Завтра его похоронят, - зевая, проговорила рабыня, поливая ей из кувшина.
– Отвезут подальше от деревни, чтобы никому не мешал...

Фыркнув, госпожа сорвала с её плеча полотенце, и женщина сочла за благо замолчать.

Несмотря на неизгладимое впечатление, произведённое игрой артистов на местную публику, провожать их утром пришли только ребятишки. У взрослых начались ежедневные трудовые будни, неожиданно прерванные приездом незваных гостей. Только дети, окружив фургон редкой стайкой, выспрашивали актёров: собираются ли они когда-нибудь вернуться, чтобы устроить ещё более смешное представление? Те отвечали многословными пустыми обещаниями.

А повеселевший Гу Менсин солидно прощался с местным старейшиной, всё-таки завернувшим по пути на поле, чтобы их проводить.

Место для могилы выбрали на их прошлой стоянке, неподалёку от главной дороги. Хмурые мужчины принялись долбить неподатливую, каменистую землю деревянными с железной полоской на конце штыка лопатами. Женщины, плача и причитая, вынесли на одеяле тело мёртвого мальчика.

Ника хотела уйти куда-нибудь, чтобы не видеть скорбной церемонии, но терзавшая её совесть заставила остаться, хотя и позволила держаться в стороне. Омытое водой из озерка тело завернули в более-менее чистые тряпки, оставив открытым лицо, и украсили зелёными ветками.

Опустившись на колени, мать с распущенными волосами и расцарапанным лицом негромко пела колыбельную мёртвому сыну под аккомпанемент тихого воя подруг. Ника со страхом почувствовала, как по спине забегали противные, холодные мурашки.

Тсева положила на спелёнутое тело брата грубо сшитую матерчатую куколку. Всхлипывая и размазывая кулачком слёзы, Менран оставил рядом с ней игрушечный деревянный меч. Женщины осторожно одели на голову Хезина венок из полевой травы.

Путешественница кое-что знала о погребальных обрядах цивилизованных народов. Аристократы и состоятельные люди предпочитали сжигать тела умерших с соблюдением великого множества различных церемоний. Бедняки предавали усопших земле на городских или сельских кладбищах. Девушке показалось странным то, что артисты не похоронили мальчика в деревне, но от вопросов она воздержалась.

Подошёл Гу Менсин с мужчинами. Женщины перестали выть, только несчастная мать продолжала петь колыбельную.

– Пора, Крина, - тихо проговорил старший урбы.
– Твоему сыну больше нечего делать на поверхности земли. Отдай его тело Артеде.

Всхлипывая и кивая, та встала, что-то тихо бормоча себе под нос.

Ун Керат и трое мужчин взялись за углы одеяла, на котором покоился завёрнутый в саван трупик Хезина.

– Стойте!
– внезапно вскричала Приния.
– А монетку? Чем он заплатит перевозчику?