Отважное сердце

Впрочем, кое-где на поле еще продолжались отдельные схватки, когда мужчины, обезумевшие от боли и ненависти, рвали друг друга на куски. Кто-то из скоттов повалился на землю, когда в горло ему вонзилась стрела. Валлийского лучника, выпустившего ее, мгновением позже развалило почти пополам лезвие топора. Пехотинец, забрызганный с ног дог головы кровью — чужой и своей, шатаясь от слабости, вонзил кинжал в живот своему противнику. Когда он, застонав от натуги, провернул его в ране и попробовал выдернуть, на колени повалились оба. Совсем рядом рычал англичанин-оруженосец, как бешеный, отмахиваясь мечом от обступивших его скоттов. Он с размаху ударил краем щита одного из врагов в лицо, отчего тот, не издав ни звука, отлетел в сторону. Но тут кто-то из шотландцев, изловчившись, схватил его за руку с оружием и вырвал меч, дав своему товарищу шанс подскочить к англичанину вплотную и воткнуть ему под ребро короткий кинжал.

Английский рыцарь, один из немногих, до сих пор остававшихся в седле, попробовал прорваться к аббатству Эбби-Крейг, направив своего жеребца прямо на толпу скоттов, наступавших на него по дамбе, которая превратилась в единственный путь отступления с поля боя, поскольку мост был весь охвачен пламенем. Шотландцы бросились врассыпную, освобождая ему дорогу, кое-кто просто отлетел в сторону, сбитый копытами коня. Один из военачальников Уоллеса пригнулся, держа наготове меч и видя, что всадник мчится прямо на него. Сжавшись в комок, он полоснул лезвием по задним ногам коня, когда животное пролетало мимо. Сила встречного удара оказалась такова, что клинок вылетел у него из руки, но дело свое сделал. Лошадь заржала от боли, споткнулась, и передние ноги у нее подломились. Всадник был выброшен страшным ударом из седла и покатился по дамбе, несколько раз перекувыркнувшись через голову. Когда он попытался подняться на ноги, на него навалились трое скоттов. Один из них испустил торжествующий вопль, сорвав шлем с головы рыцаря и полоснув его по горлу кинжалом, отчего у того под разинутым в крике ртом раскрылась еще одна страшная рана.

В воздухе то и дело раздавались пронзительные вопли, сопровождаемые громким всплеском — это воины сталкивали своих врагов в Форт или падали сами, пронзенные чужим оружием. Воды залива покраснели от крови. На поверхности покачивались трупы английских пехотинцев и валлийских лучников, медленно опускаясь на дно. Сотни их пали в бою под натиском легионов обезумевших скоттов. Рыцари тонули первыми, тяжелые доспехи увлекали их в пучину. Другие, не обремененные кольчугами или латами, покачивались на поверхности. У въезда на мост гора трупов была особенно впечатляющей. Некоторые тела уже обуглились от огня. Стирлингский мост, ключ к северу, с помощью которого англичане рассчитывали отомкнуть королевство, стал для них роковым.

Сегодня утром, после того как Уильям Уоллес грубо отверг предложение начать переговоры, авангард английской армии под командованием Хью де Крессингэма выступил из замка. Казначея сопровождали несколько сотен рыцарей, крупный контингент валлийских лучников, призванных на службу из Гвента, и многочисленные отряды английской пехоты, усиленной ирландскими войсками. Ширина моста позволяла ехать по нему только двум всадникам в ряд, поэтому остальная часть английской армии под началом Джона де Варенна осталась на месте, ожидая, пока авангард переправится на другую сторону.

Уоллес и Морей с вершины скалы, у подножия которой располагалось аббатство Эбби-Крейг, смотрели, как англичане на целую милю растянулись по дамбе длинной, сверкающей лентой, вышагивая под грозный рокот барабанов. Под скалой притаилась в ожидании жалкая группа всадников, составлявшая всю кавалерию скоттов. Все они были на легконогих лошадках, которые никак не могли соперничать в бою с тяжеловесными и мощными жеребцами англичан. Но недостача тяжелой кавалерии с лихвой перекрывалась превосходством в пеших воинах, тысячи которых выстроились в боевые порядки на склонах холмистой гряды Очил-Хиллз, вооруженные, главным образом, пиками и копьями. Но англичане не дрогнули перед лицом численного превосходства противника, продолжая уверенно продвигаться по вымощенной камнем дамбе, направляясь прямо на ожидающих скоттов. Крессингэм ехал в окружении своих рыцарей, похожий на огромную, жирную личинку в начищенном до блеска хауберке, шелковой накидке и мантии. Конь его покачивался под тяжестью раскормленной туши.

Когда примерно семь тысяч англичан переправились на эту сторону и их передние ряды оказались неподалеку от его кавалерии, Уоллес подал сигнал. Проревел рог, эхо которого докатилось до его войск внизу, заставив англичан задрать головы, и молодой разбойник пришпорил своего коня и устремился по крутой тропе с вершины Крейга вниз. Встретившись у подножия со своими людьми, они с Мореем повели небольшой конный отряд по дамбе, на всем скаку сближаясь с англичанами. В то же самое время пешие шотландские солдаты устремились на врага с нижних склонов. Они надвигались с громоподобным ревом, который прокатился по долине, сотрясая ее склоны и напугав лошадей англичан. Крессингэм приказал своим рыцарям развернуться навстречу приближающейся шотландской кавалерии, а лучники получили команду обстреливать пеших скоттов, надвигавшихся на них со склонов холмов.

Сотни шотландских пехотинцев полегли, скошенные стрелами из луков и арбалетов, которые сбивали их с ног и отшвыривали на идущих сзади товарищей. Но остальные продолжали наступление, перепрыгивая через упавших соотечественников. Основная часть этого войска отклонилась к въезду на мост, захлопнув, таким образом, устроенную Уоллесом ловушку и разрезав английскую армию на две части. К тому времени, когда Варенн и его люди, оставшиеся на другой стороне, поняли, что происходит, было уже слишком поздно. На предмостных укреплениях скотты прорвали оборону дезорганизованных английских пехотинцев, у которых попросту не хватило времени развернуться в боевые порядки и организовать сопротивление. Стремительным броском они захватили мост и перегородили его сплошной стеной из копий, через которую не смогли прорваться конные рыцари, когда Варенн послал их в атаку. Если бы валлийские лучники не двигались в авангарде, скоттам едва ли улыбнулась бы удача, но, как бы там ни было, теперь Варенн и остатки английской армии могли лишь беспомощно наблюдать за разгромом сил Крессингэма на лугах, спускавшихся к заливу. В конце концов, Варенн приказал поджечь мост и отвел свои войска на юг, к поросшим лесом холмам, сознавая, что сражение безнадежно проиграно.

И вот теперь побоище близилось к своему мрачному и жестокому финалу.

Уильям Уоллес находился со своими командирами на усеянной трупами дамбе. Лидер повстанцев сидел на корточках и дышал тяжело, с хрипом, а все мышцы его тела отзывались ноющей болью на любое движение. Он был забрызган кровью с головы до ног, темные шарики ее застыли у него даже в волосах и медленно стекали по лезвию его огромного меча, заброшенного за спину. Рядом с ним неподвижно простерся на земле Эндрю Морей. Молодой рыцарь, возглавлявший отряды северян, стиснул зубы, со свистом втягивая воздух, и лицо его исказилось от боли, пока один из его людей промывал глубокую рану в боку, в которой Уоллес отчетливо разглядел торчащие обломки ребер. До сего дня ему еще не приходилось видеть столько человеческих внутренностей зараз: скользкое месиво кишок и прочих органов, прикрытых хрупкой и ненадежной оболочкой кожи. Один разрез здесь, другой там, и вся требуха неопрятным комом вывалится наружу Было в этом что-то противоестественное. Нечто такое, что напоминало человеку о том, какой неизбежный конец ему уготован — стать кормом для могильных червей.

Остекленевшие от боли глаза Морея с трудом нашли Уоллеса.

— Все кончено?

— Да.

Морей свирепо оскалился.

— Мы разбили ублюдков. — Голова его откинулась назад, и улыбка сменилась гримасой боли. — Хвала Господу, мы разбили их.

Уоллес оглядел стоявших вокруг мужчин. Здесь были и его люди, и люди Морея. Большинство были ранены, все до единого измучены и обессилели, но сквозь боль в их глазах светилось торжество. Они совершили то, что благородные дворяне в лице сэра Джеймса Стюарта и епископа Вишарта полагали невозможным: разбили английскую конницу в открытом бою, не имея в своем составе ни одного рыцаря или тяжеловооруженного пехотинца.

К Уоллесу подошел Адам и сунул в руку кузену бурдюк с вином. Его подбитая мехом накидка давно исчезла, а лысую голову, блестящую от пота, покрывали брызги запекшейся крови. Уоллес принял мех и оторвал его от губ, только когда тот опустел. Вино обожгло его пересохшее горло, но сейчас оно показалось ему сладостным нектаром, вкуснее которого он никогда и ничего не пробовал. Допив последний глоток, он взглянул на бурдюк. Тот был украшен драгоценными камнями.

Адам неприятно улыбнулся.

— Я позаимствовал его у Изменника.

— Крессингэма? — резко бросил Уоллес. — Ты нашел его?

Адам кивнул на группу шотландцев, сбившихся в кучку неподалеку.

— Вон там, кузен.

Оставив Морея на попечение его людей, Уоллес в сопровождении Адама подошел к мужчинам, стоявшим полукругом. При его приближении они расступились, и он увидел на земле тело необыкновенно жирного человека. Он был гол, и складки жира, наплывавшие друг на друга, были усеяны таким количеством ран, что уже невозможно было определить, какая из них стала смертельной. А вот лицо практически не пострадало, лишь один глаз заплыл кровью. Но внимание Уоллеса привлек его рот, точнее, окровавленный кусок плоти, засунутый в него. Опустив взгляд на нижнюю часть обрюзгшего тела Крессингэма, Уоллес понял, что это такое. Темная рана, полускрытая складками его жирных, испещренных венами бедер, красовалась на том месте, где полагалось находиться его мужскому достоинству.