Отвергнутая жена

Парень сомневался в обвинениях барона. Он сам видел, и не раз, как эта женщина передавала целебные травы крестьянам. Но на его родине таким промышляют почти все женщины. У любой хозяйки на кухне найдутся пучки цветов и травы, свисающие с потолка. Какое ж это колдовство? Тогда и сушеную морковку можно назвать колдовской травой, а не приправой для супа.

– Сможешь отнести моему сыну немного молока?
– окликнула его девушка, - Только ополосни флягу и потом отвернись. Я уже выпила взвар. Спасибо тебе, - Герберту показалось, что девушка смотрит ему в самую душу. Такая надежда стояла в ее огромных глазах.

– Смогу, но меня не пропустят...

– Передай служанкам, скажи, что козье. Возьмут. Обязательно возьмут.

– Хорошо. Жди, я сейчас ополосну флягу и вернусь.

Парень долго намывал посуду у колодца, а перед собой он все так же видел молящие глаза медового цвета. Может, и вправду колдунья? У людей таких глаз почти не бывает. Напрасно он во все это ввязался. Если уж отцу ребенка дела до карапуза нет, то почему он должен переживать? И все же страж дотёр узкое горлышко фляги до блеска. Нельзя детям совать в рот всякую грязь – это он помнил, мать научила, когда нянчили младших. Но и малыша вряд ли станут поить из фляги. Скорей всего подыщут рожок. И зачем только идти на эти хитрости? Не проще ли дать его накормить матери? Или барон и вправду что знает, и жена его опасна? Даже для своего сына.

Парень с сомнением вернулся к окну. Нельзя нарушать свои обещания. Он, не глядя, протянул женщине флягу, отошел от окна на пару шагов, чтоб не смущать ее.

– Молока так мало вдруг стало, - огорченно произнесла она.

– Это от страха. У женщин так бывает.

И снова парню вспомнилась его мать. Лихая женщина, смелая. Все умела и все могла, семерых их вырастила и всему научила. Минут через десять баронесса позвала Герберта.

– Держи, передашь?
– он потянулся было за флягой, опасаясь немного, что колдунья ухватит его за руку, а то и вовсе выпьет всю кровь. Баронесса заметила его страх и опустила пальцы к самому донышку, чтобы он мог взять флягу с драгоценным напитком за пробку. Парень удивился легкости фляги. По всему выходило, что молока там совсем не много.

– Я постараюсь.

– Сможешь еще прийти ко мне утром? Малыш такой крупный, он ест часто и много.

– Перед рассветом, чтоб не увидели.

– Спасибо тебе. Ты сам родом откуда?

– Из Тропор, - парень на всякий случай прикусил язык, ни к чему знать ведьме о нём все, - Это по ту сторону холмов.

– Смешное название. Не здешнее.

– Угу.

– Я буду ждать тебя.

Страж вернулся в замок без всяких сложностей, соврал, что заметил козу у крестьян и выдоил чуть молока. Служанки охотно ему поверили, хоть бы только ребенок поел и уснул. Герберту было жаль малыша в отличие от его отца. Барон в эту ночь собрался отправиться на охоту, чтобы встретить рассвет на границе надела. Герберт видел, как тот разбирал луки и стрелы. Чудной он, вроде только вернулся из похода и вновь отправляется в путь. Да и предлог уж больно странный – пополнить запасы, а в замке полны кладовые.

Барон ведет себя так, будто и не случилось ничего непоправимого в его жизни. Герберт пожал плечами, а у него самого ведовские глаза баронессы так и не шли из головы. И ее тонкие белые руки, которыми девушка подавала флягу через решетку. Надо же, какие бывают, оказывается, нежные руки у девушек. Кожа белая-белая, а ноготки перламутровые, словно ненастоящие. Парень смахнул наваждение. Зря он в это во все ввязался, как бы себя не обречь на погибель. Окажется, чего доброго, на соседнем костре. Сейчас это просто. Но нарушить обещание он тоже не мог. Заглянет утром в темницу, а там, может, кормилицу ребенку найдут.

Люция сидела взаперти и думала. Голос священника за стеной давно оборвался, старик, должно быть, уснул. Жаль, нельзя к нему обратиться с просьбой. Может, Герберт поможет, принесет ей все нужное из покоев? Да и нужно-то не так много. Всего-то три склянки и шкатулку с письмом.

Внезапно раздались шаги за стеной, мужчина шел по часовне. Уж не Розен ли это?

Глава 3

Лошадь остановилась на краю обрыва, переступила ногами. Барон Розен задумчиво посмотрел вниз. В собственном замке он больше не мог находиться, истовый плач младенца, его наследника, первенца, сына сотрясал душу, расшатывал замковые, изъеденные временем стены. Раскрасневшийся, страшненький, в колыбели...

На руках жены его сын выглядел совершенно иначе. Сколько раз он прижимал эту кроху к себе, ласково трепал пухлые щечки, давал палец ребенку и с невероятной гордостью наблюдал за тем, как тот крепко сжимал крохотный кулачок вокруг его мизинца. Будущий воин, следующий барон после него! Вся гордость Розена воплотилась в его сыне тогда, а теперь Зенон ничем не отличался от прочих заплаканных младенцев. Гора пеленок да красное личико. И страшно брать его в руки, и нутро зовёт утешить ребенка, дать сыну то, что он так хочет заполучить... Нельзя! Нет! Никогда этого не случится.

Тоска завладела сердцем Розена, ему захотелось кинуться в замок, броситься в темницу жены, отворить дверь, выпустить её на свободу, отнести драгоценную в их комнаты и вымаливать прощение. Хоть целую вечность подряд, чтоб всё стало так, как и раньше.

Но у кого? У ведьмы? У ведьмы он не может просить прощения. Как бы не стал его род проклят от таких мыслей. И сердце вновь ударилось о ребра, забилось под камзолом, рухнуло в пропасть. Того гляди, разобьется. Барон досадливо поморщился. Нельзя давать волю чувствам, не зря он родился аристократом. Чувства - удел слабых, разум владеет над волей знатных. Нет места жалости в сердце барона. Ведьма его околдовала и только. Поэтому так больно в груди, поэтому серым пеплом осыпается душа и нет сил дышать, стоит только подумать о том, что его Люция заперта в темнице и не ждёт его больше в их покоях, на шелке роскошной постели.

Ее место займет другая. Скромная, чистая, преданная церкви душою и телом. Так должно. Чары спадут, он забудет о жене, как только ее не станет. С каждым прожитым часом приворот Люции будет ослабевать. И все же, как больно! И хочется толкнуть лошадь в бока, вынудить соскочить в бездну с обрыва. Если нет любви, если все, что было – только морок, то зачем ему жить? Другой такой, как Люция, в его жизни не будет.

Герцог Улисский не напрасно предупреждал его, что так все и случится, его сердце захлестнёт жалость. Таково колдовство, темная сила легко пленяет разум. И только достойный способен совладать с чувствами, не поддаться более искушению. А он, барон Розен – достойнейший из людей.

Конечно, достойнейший, если уж герцог предлагал Розену взять в жены свою дочь. Барон тогда только усмехнулся – зачем ему герцогиня, зачем наделы земли, когда и так у него все уже есть. И потом, он женат. Давно и счастливо. Имеет наследника, нет ни малейшего повода разрывать истинный брак, освященный церковью. Должно быть, герцог Улисский умом тронулся на старости лет. На девушку, дочь герцога, он согласился взглянуть из вежливости, не хотел обижать старика, всякому хочется похвалиться тем, что имеет. Лучше бы тот привел своего боевого коня, все интересней.

Розен даже ухмыльнулся, разглядывая без стеснения юную герцогиню. Бледна, высокий лоб, впалые щеки, взгляд опущен до самой земли, серое платье перетянуто голубой нитью – символом девичьей чистоты. Скромница!

Зачем ему эта бледная моль, когда есть роскошная и любимая Люция? Черноволосая, её кожа бела, что фарфор, глаза полыхают ярче, чем сапфиры, а формы? Они способны заставить дрогнуть любого мужчину. Сколько раз он ловил взгляды, обращенные на баронессу? То, что он сам подарил этой девушке титул, ничего не меняло.