Отыгрыш

— Завтра после обеда подходите. Спросите Наталью Сергеевну. Дальше она подскажет.

Обрадоваться бы — но Александр Васильевич с какой-то усталой отстраненностью подумал: чтобы заполучить золотой ключик от заветной дверцы, надо превратиться в Буратино… однако же кому-то суждено по жизни оставаться поленом…

…что не так уж и плохо, если тебя со всеми предосторожностями — не кантовать, не бросать, при пожаре первым выносить — перемещают из кабинета в кабинет, покуда ты вдруг не оказываешься в уютном уголке, за столом, на котором празднично белеют и солидно желтеют вожделенные "материалы"…

…У него не было никаких предчувствий — ни хороших, ни плохих, ни отчетливых, ни смутных. Он провел пять уроков, отменил занятие у юнг, чтобы успеть вовремя. По дороге перехватил пару сосисок в тесте. Ехал в маршрутке и думал об отвлеченном: а не завести ли собаку? Или лучше кошку? Кошку выгуливать не надо. А рыбкам и вовсе достаточно время от времени сыпать сухой корм и чистить аквариум. Рыбки — это вариант на случай, если он вообще обленится. Собака, хотя бы, будет его выгуливать два раза в день… Остановился на варианте "кошка". "Если что — и без хозяина не пропадет".

Откуда всплыла эта мысль? А шут ее знает. Как всплыла, так и канула, и нечего всякую дурную мыслишку возводить в ранг предчувствия!

Правда, была ещё одна мыслишка. Прошла вскользь, по касательной к сознанию, когда за окном маршрутки без всякой торжественности разгуляйно-разлюляйно промчал свадебный кортеж, и Годунов припомнил слышанное в новостях: а сегодня-то счастливый день 11.11.11. "Что в сумме дает шестерку", — параноидально вякнуло подсознание.

Если не считать первое и второе предчувствиями, то предчувствий у Александра Васильевича не было.

Вот предвкушение было, да. С этим самым предвкушением он, поколебавшись, с чего же начать, придвинул к себе на удивление новую папку неизменного канцелярского образца…

…ожидая увидеть что угодно, только не себя.

При двух ромбах в петлицах.

На черно-белой фотографии.

Не успевшей не то что пожелтеть — даже поистереться.

А фотография — на развороте удостоверения личности.

А на соседней страничке каллиграфически начертаны ФИО… ясно чьи.

Первая мысль — "что за…" — была мгновенно вытеснена другой — "ну как в кино, блин!"

Третья мысль, наверняка ещё более внятная, уже не успела. Потому как Годунов взял удостоверение в руки.

Глава 6

Осень 1941 года, Орёл

Все-таки шестерка подложила свинью. Иррационально, но факт.

Как в кино. Технология 6D. Полное погружение.

За полторы минуты Годунова три раза толкнули, два раза обматерили и наконец приспособили для переноски какого-то ящика — тяжелый, подлюка!

Вокруг — форменное столпотворение. Точнее, бесформенное — подавляющее большинство участников непонятного пока события, равно как и сам Годунов, в штатском, и только немногие — в полувоенном, с первого взгляда не разберешь, то ли это у них пиджаки такого покроя, то ли френчи без знаков различия. То есть это "полу-" — образца тридцатых годов…

Еще полутора минут хватило, чтобы сообразить: движение имеет четкую направленность от заводских корпусов — к забору, где уже высятся штабеля из ящиков больших и малых.

А ещё через мгновение он понял, что всегда знал наверняка о существовании параллельных реальностей и о возможности путешествий во времени.

"Хорошо, что кошку я так и не успел завести…"

— …Как это — машин не будет?!

С такой интонацией (и соответствующими ей децибелами) в фильмах про войну связисты пытаются докричаться до кого-то на другом конце провода. А провод, по законам жанра, оборван…

Окна конторы раскрыты настежь. В одном мельтешит девчонка, бестолково таскает с места на место какие-то папки. В другом монументально застыл с телефонной трубкой в руке седовласый мужик — хоть и седой, но все ж ещё мужик, не дед.

— Оборудование я, по-твоему, на своем горбу попру? С июля с эвакуацией все тянули — дотянули, мать вашу за ногу!..

До Годунова как-то резко дошло, что на дворе явно не ноябрь, а веселенький такой сентябрь в золоте и лазури. Бабье лето, теплынь.

Остается выяснить одно (и только? Ха!) — добавилось ли к смещению во времени смещение в пространстве.

Шестое чувство подсказало — если такая рокировка и имеет место, то счет идет на какие-нибудь десятки метров. В пределах Орла.

Рефлекторно сунул руку в карман пыльного пиджачишки. Не того, который был на нем несколько минут назад. Одежка явно соответствовала времени, хотя и не ощущалось как-то, что она с чужого плеча. И удостоверение на месте… как если бы сам положил. А может, и сам?.. "Ладно, теорию оставим для более спокойного момента", — решил Годунов, наконец-то сгружая ящик.

Сейчас время практических действий. Если события развиваются так, как им положено развиваться, то прежний командующий округом, генерал-лейтенант Ремизов, сейчас командует 13-й армией… нет, наверное, уже войсками Северо-Кавказского округа и буквально со дня на день возглавит 56-ю армию, ту самую, которой предстоит освобождать Ростов-на-Дону. Да и его преемник Курочкин наверняка уже на Северо-Западном фронте. Значит, в Орле — Тюрин… Теоретически. А практически… хрен знает, где он в это время обретается и чем занят!

Тоже вот — показательно. Ведь не вывезут же это оборудование, точняк не вывезут, порадуют дяденьку Гудериана. Хотя ему тут и так не кисло было… будет.

А архивы-то, небось, уже… Впрочем, это в спокойные времена архивы — бумажконакопители. В данных же обстоятельствах за иной бумажкой — жизнь. И не одна.

"Ты хотел знать? Пожалуйста. Старший майор госбезопасности — не хрен с бугра. Вот и действуй!"

Годунов огляделся. Как именно он материализовался посреди заводского двора — об этом лучше не думать, все равно ничего не надумаешь, если верить куче попаданческих романов… а теперь ещё и собственной интуиции. А вот почему его неведомо откуда взявшейся персоной никто не заинтересовался — это понятно. В нормальном рабочем коллективе большая часть работников друг друга знает, и чужака заметили бы мгновенно. Но, по всему видать, коллектива-то и нет. Есть люди, которых свела вместе печальная необходимость. То, что называется "случайные". Крепких мужиков-работяг всего-то с полдюжины. Дюжина неубедительно бодрящихся дедов — явно из кадровых, а то и из потомственных рабочих; месяц назад эти деды наверняка были персональными пенсионерами, и по первому же зову явились на родной завод. Несколько женщин, в лица которых не надо долго вглядываться, чтобы сообразить — беженки. Ну и парнишки-подростки. Которые порасторопней — наверняка из фэзэушников. Прочие — вероятно, тоже беженцы.

Интересно, а он, Годунов, в своем старомодном… точнее, аутентичном — во, какие слова на почве стресса в голову приходят! — пиджаке, пропыленном так, как если бы в нем полсотни верст отшагали, с кем идентифицируется? Почему-то не возникало сомнений: остановись он сейчас, задумайся, замешкайся — и ненужное внимание к его персоне гарантировано. Почему-то всплыл — вперемешку с достаточно здравыми мыслями — допотопный анекдот: "Что-то отличало Штирлица от жителей Германии: то ли мужественное лицо, то ли волевой профиль, то ли парашют, волочившийся за ним".

Как ни крути, выходит, что лучше всего самому объявиться. Хотя бы и потому, что он ни разу не Штирлиц и о способах сбора информации может только догадываться… да и попытка приведет, девяносто девять из ста, к изобличению его как шпиона. А вот если зайти в контору и побеседовать… Только без шума и прочих спецэффектов. Заходим уверенно, как подобает лицу, облеченному властью, и — спокойно, Маша, я Дубровский.

Быстрым шагом подошел к распахнутой настежь двери, сориентировался, повернул налево и предсказуемо уперся в массивную крашеную дверь с лаконичной надписью "Директор". Единожды стукнул и, не дожидаясь ответа, вошел.