OUTSIDE

Однако чемпионами по самомнению и чванству, безусловно, являлись серферы. Популярность этого, так называемого, вида спорта, заключалась в почти мгновенном превращении унылого неудачника в бесстрашного, овеянного ореолом киношной романтики экстремала. Абсолютное большинство их проводило жизнь, лёжа на брюхе в ожидании волны, но законы субкультуры требовали восторгаться ежеминутно, а потому к списку неземных впечатлений разрешалось добавлять красоту рассветов и закатов, силу и мощь океана, голубизну или серость неба, чаек, альбатросов, спасателей и прочих обитателей побережья. К источникам радости также относились солёный морской ветер, ни с чем не сравнимое чувство абсолютной свободы, порезы и ссадины, в виде свидетельства богатого опыта, и тот факт, что серфу, как и любви, все возрасты оказывались покорны. С последним трудно было поспорить, ведь на доску мог запросто встать и пенсионер, не исключено, что даже почувствовав при этом долгожданный, хотя редко продолжительный, прилив сил и молодости. В этом мире, подобно онлайн игре, значение имели только усердие и монотонность тренировок, а смелость, воля и предприимчивость отходили на второй план, в результате притягивая толпы неудовлетворённых подростков от десяти до семидесяти. Многолетние упражнения на свежем воздухе и в исключительно благоприятном климате рано или поздно превращали всякого в загорелого поджарого юношу почти неопределённого возраста, могущего похвастаться не жалким увлечением, но безудержной страстью повелевать волной. Оседлать бушующую стихию – звучит куда лучше, чем пробежать марафон, и популярность серфа неуклонно росла. Стоило признать, что из всех увлечений праздной массы это единственное доставляло, порой, не выдуманное удовольствие, хотя бы оно и длилось всего лишь несколько секунд. К тому же – с ними хоть как-то можно было общаться, то есть не только выслушивать бесконечные истории о героическом прошлом полунищего дауншифтера, но и отвечать что-то самому – в среде закомплексованных одиночек право исключительное.

Поэтому мудрого не по годам Патрика в этом царстве тотального безделья очень не хватало. Законы жизни неумолимы – по-настоящему мы ценим лишь то, что уже потеряли, но Ники, слегка подражая своему автору, решил оставить себе канал связи с умершим другом. Иногда, водрузив на полку его фотографию – ту, на которой бедняга ещё не превратился в напичканный опиатами скелет, он посвящал ему свои тревоги, делился впечатлениями ушедшего дня, просил совета – в общем, совершал нечто вроде молитвы, разве что с иконы на него смотрел не далёкий бесплотный дух, а совершенно конкретный, горячо любимый, хотя малость, надо полагать, уже истлевший в могиле товарищ. Когда-то в школе их заставляли читать «На западном фронте без перемен», и ему запомнилось, как более всего дорожил Пауль Боймер чувством товарищества, что родилось в пропитанных смертью окопах. Вероятно, это было лишь красивой выдумкой Ремарка, но хотелось верить, что солдат в нём всё же пересилил литератора, и так красочно описанная дружба существовала не только на бумаге. По крайней мере, Дима, чей недолгий период увлечения литературой начался именно с «Трёх товарищей», предпочитал в это верить.

На свете существуют две действительно интересные профессии: бармен и фитнес-тренер. Последний и вовсе владеет тайной, рядом с которой загадка философского камня – лишь жалкая головоломка для первоклассника. Ведь красивое тело, как теперь хорошо известно на всяком мало-мальски порядочном куске суши, автоматически возвышает его обладателя над серой массой большинства, попутно обеспечивая внушительный набор приятных дивидендов от безвозмездного секса с привлекательным партнёром до халявной выпивки. Что же до тех, кто превращает жалкое подобие индивидуальности в идеально отрихтованную сексуальность, то для них никакие законы вообще не писаны. Деликатность, ухаживания и комплименты – они для простых смертных, а полубоги берут своих весталок по-быстрому и в туалете, поминутно оглядываясь по сторонам, чтобы не заметил администратор. Осчастливленные дамы ситуацию понимают, ведут себя более чем скромно и на людях пылкую страсть не демонстрируют – благо, есть на то специально отведённые помещения. Мускулистый подтянутый наставник будто специально создан природой для неприхотливых телесных удовольствий, и таскать его на свидания вроде как даже немного и стыдно. Разве что оплатить его ужин и непременный кальян, ибо всякий порядочный клубный спортсмен курит не меньше завзятого растамана, предпочитая, естественно, гашиш, но и просто табак в иных обстоятельствах бывает вполне уместен. Он любит себя, и женщины его любят, а ещё у него специальная диета, медикаментов как у больного раком и физическая близость по расписанию: не менее четырёх часов до тренировки, и непосредственно за куриной грудкой после – белковое окно, однако, святая святых, тут не до подростковой деликатности. К тридцати годам изнасилованный слоновьими дозами тестостерона иммунитет слабеет, и очередная подруга уже таскает в сумке баночки с орехово-медовой смесью, без которой милая романтическая связь становится что-то уж чересчур романтической. Таким образом девушка занимает место заботливой мамы, а обладатель рельефной мускулатуры охотно возвращается в состояние балованного капризного ребёнка.

Бармен действует несколько тоньше. Его внешние достоинства ограничиваются лицом, потому как из-за стойки всё равно ничего больше толком и не видно. Он также вне привычного этикета: пришедшая напиться одинокая дама отдаётся охотно, порой ограничиваясь исключительно оральными ласками – опьянённый мозг женщины требует прежде всего самоутверждения на ниве сексуальной привлекательности, а потому легко жертвует собственным удовольствием. Тем более что испытать оргазм, еле держась на подкашивающихся ногах, – задача, в любом случае, малоперспективная. Единственным неудобством для объекта столь трепетной заботы и любви является обязательная часть программы в виде исповеди тоскующей гетеры. Однако, если действовать умело, подсовывая рыдающей мадам коктейли «от заведения», указанную операцию можно сократить до десяти минут. Бесплатное пойло из рук бармена, то есть человека «на работе» и потому, вроде как, незаинтересованного, всюду почитается за комплимент неземной красоте, а потому любая скромница охотно вылакает крепчайшую бормотуху из смешанных напополам рома и водки. Тут главное не переборщить, чтобы означенная красавица не свалилась на пол раньше положенного.

На отдыхе всякая девушка ведёт себя ещё менее осмотрительно, а потому вечера, по большей части, у Ники складывались удачно. Появилось даже незнакомое доселе чувство пресыщенности, и он вынужден был заучить парочку типично женских приёмов отваживания безосновательно настойчивых претенденток. «Not today» звучало теперь из его уст чаще, чем произносилось соблазнительной сердцеедкой на дорогом средиземноморском курорте. Это радовало как само по себе, так и оттого, что превращало жизнь в нескончаемый карнавал из новых знакомств – впрочем, посредством сильно заезженных уже эмоций. К тому же познать женщину – только звучит вдохновляюще, на деле представляя из себя грустное, но несомненное открытие – индивидуальность здесь имеет с полдюжины проявлений и только. Легко классифицируется, примитивным графиком стремясь к вершине, которая и вовсе для всех одинакова. Грустно. Особенно если значимый вывод сделан фантазией одинокого работяги, чьи знания о природе эволюции адамова ребра ограничиваются близким знакомством лишь с подхлёстываемыми богатым воображением верхними конечностями. Конечно, у Димы имелся в наличии и другой опыт, но столь незначительный и, по большей части, продажный, что на серьёзный аргумент не тянул. Тем не менее, в сделанных выводах он не сомневался – сказывалась цельность натуры, а его пущенный в открытое курортное плавание более удачливый протеже и подавно. Итак, экспериментальным путём было установлено, что все особи женского пола, по сути, представляют из себя одно и то же, разве что в несколько отличных, соразмерно обстоятельствам, проявлениях. Так, шикарная богатая наследница будет вести себя иначе, чем посредственная вокзальная шлюха, но мотивация, как основа формирования личности, в любом случае для обеих едина. Результаты претенциозного исследования оказывались тем более сомнительны, что не учитывали опыт прошлого, равно как и судьбы литературных персонажей – так или иначе, но вдохновлённых реальными прототипами, а потому следовало как можно скорее покончить с сомнениями, поставив решительную окончательную точку.

Данный знак препинания был необходим Диме в первую очередь для того, чтобы вознести на недоступный пьедестал Милу. Он подозревал, и повелительница его грёз своим поведением не спешила разуверить в этом, что имеет дело с посредственной, чуть миловидной бабёнкой на шее у сердобольной бабушки, чей горизонт упирался в московскую двушку, машину и дачу. То есть на всё ту же искомую шею, пригодную для комфортного сидения, разве что потолще, погуще и побогаче. Такого рода открытие могло окончательно выбить почву у него из-под ног, ведь кроме Милы, по сути, ничего больше на этом свете не дарило надежду. И не держало; незаметно подкрадывалась следующая мысль, но тут он вспоминал о матери и опасная идея рассеивалась.

Мать. «Пока она хотя бы в мыслях моих жива, я в бога не смогу поверить», – как-то, по случаю, искренне поделился он со знакомым священником, которому отделывал вагонкой балкон. Батюшка, по-видимому, был и вправду из нестяжателей, потому как материал использовал самый дешёвый и еле закончил дорогостоящий ремонт, но и тот ужаснулся греховности мысли, посоветовав травить эдакую крамолу всеми доступными средствами.

– Неужели так уж всё беспросветно, – казалось, по-настоящему испуганный, спросил он Диму за чаем, аккуратно заглядывая в глаза.

– Да нет. Просто я был нежеланным ребёнком. Потянувшим за собой кучу проблем: ранний брак, нелюбимого остолопа-мужа, жадную ехидную родню, коммуналку, безденежье, безнадёгу, истерзанную в сражениях с бытовухой молодость…

– Ты хотел сказать – упущенную, – как можно более деликатно, вкрадчивым голосом поправил зачем-то отец Игнатий, в миру Альберт Иннокентьевич – тут впору ради одного только имени духовный сан принять.

– Нет, именно так. Своё-то она урвать всегда успевала. Знаете, этот типичный конфликт с матерью, я так много о нём в своё время читал и понял, что у меня лично никакого конфликта нет. Мне не хочется ей что-либо доказывать, я не стремлюсь её поразить… Я просто хочу дождаться, когда она умрёт. Сдохнет. И мир, поверьте, станет намного лучше.

– Нельзя так о том, кто дал тебе жизнь.

– Она не давала мне жизнь, она не успела сделать аборт.

– И всё же она тебя воспитала, не отказалась.

– Репутация. Подруги, знакомые. Меня спасло общественное мнение. Не будь его, то есть, пройди беременность каким-то образом незамеченная, гнить мне в детском доме. В лучшем случае – могла бы и в лесу забыть, как в одной сказке. Ведь есть же такая сказка? – с отчаянной надеждой в голосе, будто от этого зависело для него всё, спросил Дима, подавшись от возбуждения вперёд.

– Да, не сомневаюсь, есть, конечно, – промямлил в ответ священник, – только, думаю, не такая жестокая. Впрочем, – видя, как собеседник чуть не разрыдался, поспешил согласиться он, – точно, я вспомнил. Но там всё хорошо закончилось… по-моему.

– Верно, – кивнул Дима, – они там снова все друг друга полюбили и жили счастливо. То есть – и не переставали любить, от голода была вся затея. А вот у меня вышло по-другому. Ребёнку, я тоже об этом читал специальную литературу, нужно признание, мотив – чтобы учиться, стараться познавать. Сам по себе он не осознаёт ещё необходимости развиваться.

– И у тебя этого мотива не оказалось, – к счастью, нетривиально начавшийся, к слову – вовсе и ненужный разговор, переходил на знакомые рельсы, где Альберт чувствовал себя уверенно. Появилась возможность «замылить» тему, и опытный наставник поспешил ею воспользоваться, ибо бороться с такой озлобленностью – жизнь научила его смотреть в глаза и самой горькой правде, совершенно бессмысленно в силу уже того, что бесполезно.

– Именно. Так и вышел неуч-остолоп.

– А делал успехи?

– Ещё какие. В шахматной школе поначалу был среди первых, но, когда родители не пришли на соревнования, бросил, а медаль по дороге выкинул. Мне почему-то было стыдно им признаться, что я победил. Вроде как – поставил в неудобное положение, ведь там оказалось много знакомых, а я её подвёл, выставив бессердечной кукушкой. В пионерлагере получил на многоборье за первое место десяток «Мишек на севере» – ни одну не тронул, всё её ждал. В итоге их украл и сожрал сосед по палате – в восемь лет я избил его так, что вожатым пришлось отписываться перед директором, а тот вызвал на беседу районного инспектора по делам несовершеннолетних. Дядька попался добрый, понимающий, он и уговорил родителей этого жирного урода не устраивать скандал. Впрочем, я всё понимаю, она же женщина. А с женщиной – кто виноват, если ты её страстно любишь, она-то тебя взаимностью радовать не обязана. Вот только моя оказалась ещё и матерью.