Овернский клирик

– Брат Петр!

Нормандец, все это время хмуро стоявший в стороне, закинул «посох» на плечо и не торопясь подошел к нам.

– Брат Петр, мы с братом Ансельмом пойдем в замок. Ты останешься здесь, в лесу, вместе с этой девушкой. Делай что хочешь, но не дай ей уйти. Завтра днем, когда солнце – я взглянул на небо, – когда солнце будет над верхушками тех деревьев, придешь сюда вместе с нею. В деревню не возвращайся. Если нас здесь не будет, значит, мы попали в беду. Тогда – действуй. Я дам тебе свиток, покажешь его отцу Жеаку. Если он не подчинится – можешь отлучить от церкви и его, и весь Артигат.

Нормандец слушал, не перебивая, наконец кивнул:

– Я все сделать, отец Гильом. Если вы не вернуться… не вернетесь, я разбирать замок по камешку.

С глаголами вновь вышла неувязка, но я поверил – разберет. И еще яму выроет.

– Только имей в виду, Анжела – жонглерка.

– Не убежит! – Пьер бросил на девушку оценивающий взгляд, и я поверил ему и в этом.

– Брат Петр! – Ансельм уже успел прийти в себя. – Дорога направо! Погляди!

Нормандец согласно кивнул и поманил Анжелу. Та пожала плечами и подошла ближе.

– Дочь моя! Ты слышать. Ты не убегать.

– Да, святой отец, – неожиданно покорно ответила она. – Я не убегу.

Перекресток уже давно остался позади, дорога продолжала то взбираться вверх, то нырять в овраги, а мы с Ансельмом не сказали друг другу ни слова. Наконец, после очередного подъема, итальянец остановился и дотронулся до моего рукава:

– Отец Гильом… Мы должны объясниться. Мы не поняли друг друга.

– «Отсюда произошло огорчение, так что они разлучились друг с другом», – кивнул я. – Брат Ансельм, я вас вполне понял. Более того, кое-кто из моих знакомых оценил бы ваш порыв. Отец Бернар, например. Или отец Петр из Ломбардии.

– Мы расследуем сложное дело, – Ансельм махнул рукой. – Нет, страшное дело! Поэтому…

– Поэтому мы тоже должны стать страшными. Брат мой, грешная сестра Анжела как-то назвала монахов лицемерами. Не подтверждай ее правоту. Ты думал не столько о Жанне де Гарр, сколько об обиде.

– На нее? На Анжелу? – кажется, парень был искренне возмущен.

– Нет. На самого себя. А то, что она хотела предать нас… Если действительно хотела… Вспомни: «любите врагов ваших…»

– Она не враг. Она…

Ансельм не договорил, а я не стал переспрашивать. Пусть подумает. Иногда это полезно даже для таких знатоков Ареопагита, как этот мальчик.

2

Замок появился неожиданно. Точнее, вначале мы увидели гору – высокий серый склон, поросший кустарником. Дорога вывела нас из леса прямо к подножию. Небольшая пересохшая речушка, деревянный мостик, за ним – обрушившийся частокол. Когда-то гору охраняли лучше, но и сейчас подняться можно было лишь по неширокой дороге, начинавшейся у подножия. Путь вел наверх, где на самой вершине темнели высокие зубчатые стены, сложенные из крупных, грубо околотых блоков. Ровно и грозно возвышались угловые башни. Я невольно остановился, любуясь молчаливой твердыней, ее мрачной совершенной красотой.

– Такие замки я видел в Ломбардии, – негромко проговорил Ансельм. – Но этот взять, по-моему, несложно. Ни рва, ни вала…

Я покосился на парня, но решил не комментировать. Взять можно любую крепость, но с этой возиться пришлось бы долго. Даже без вала.

– Высокий шпиль! – Итальянец кивнул на замок. – Даже отсюда видно.

Вначале я не понял. Ничего похожего заметить было нельзя. Или уже начинает шалить зрение?

– Крест! Отец Гильом, разве вы не видите? – Ансельм взял меня за руку и вдруг охнул.

– Исчез! Когда я дотронулся до вас.

Он взял меня за руку… Я начал понимать – волк на площади, черная прядь, выбивающаяся из-под косынки…

– Брат Ансельм, расскажите, что вы видите?

– Церковный шпиль… Левее крайней башни. Крест горит на солнце. Но когда я прикоснулся к вашей руке…

Я кивнул, начиная догадываться. По-видимому, мы добрались до логова.

– Брат Ансельм, сейчас мы поднимемся наверх. Ничему не удивляйтесь и время от времени поддерживайте меня под руку. Это будет выглядеть вполне уместно. И ничего не говорите.

Итальянец покачал головой:

– Интересно, что скажут эти умники в Риме? А еще говорят, что чудеса встречаются только на Востоке!

– Это не чудо, брат Ансельм. Пошли. Подниматься пришлось долго, и я еще раз убедился, что взять замок непросто. Единственная дорога, прекрасно обстреливаемая со стен, проходила через искусственный каменный коридор, заботливо устроенный на полпути. Сейчас он не охранялся, но в случае штурма через него не пройдет никто – пока все пространство не завалят трупами. По пути я не увидел ни одного стражника, но это совсем не значило, что за нами не следят. Напротив…

Возле ворот – старых, обшитых толстым железом, – никого не было, но одна из створок оказалась приоткрытой. Ансельм в очередной раз прикоснулся к моему локтю и не удержался от вздоха:

– Икона! Над воротами…

– Потом.

Иконы над воротами я не увидел. Не увидел и стражи – мы прошли пустым коридором надвратной башни и оказались во дворе. Под ногами гулко отзывались серые камни вымостки, между которых росла высокая зеленая трава. Справа стояли запертые сараи, слева – небольшой домик с заколоченными окнами, а впереди возвышалась громада донжона.

– Отец Гильом?

Человек возник словно ниоткуда. Я сразу же узнал его – одного из слуг, сопровождавших д’Эконсбефа. Поклон – и нас повели дальше, к донжону. Ансельм заботливо поддерживал меня под руку, время от времени оглядываясь и покачивая головой. Похоже, он еле сдерживался. Я же не видел ничего особенного, разве что слева от донжона заметил полуразрушенный шпиль храма – тот, который для Ансельма сиял золотым крестом.

Второй слуга встретил нас в воротах донжона. Мы прошли в низкий полутемный зал, где горели факелы, и остановились.

– Темновато, – проговорил итальянец, оглядываясь по сторонам.

– И сыро, – согласился я. – Обычно здесь нет прохода. Перед осадой вход в донжон замуровывают, а если есть время – закладывают каменными блоками.

– А если надо выйти?

Я не удержался от улыбки – мальчик ни разу не осаждал крепости. Ну и слава Богу.

– Для этого есть другой вход, но его гостям не показывают.

– Вы правы, отец Гильом. Но если хотите – могу показать.

Доминик д’Эконсбеф появился из темноты, держа в руке факел. На загорелом лице странно смотрелись большие темные глаза, в которых отражалось неровное трепещущее пламя.