Озеро молчания

Потом была суета аэропорта, ожидание багажа и чей-то маленький спаниэль, который бегал около багажной карусели. Он был таким забавным: сел напротив меня, почесал за ухом, глянул совсем человеческими грустными глазами на то, как я снимаю с ленты сумку, неодобрительно покрутил головой и побежал по своим делам. А дальше километры плантаций цитрусовых, огромный яркий город под ослепительным солнцем и довольно неказистая с виду гостиница. Номер, однако, оказался чистым и вполне комфортабельным; меня поселили вместе с миловидной блондинкой, которая назвалась Леной, приняла душ и исчезла, как оказалось позднее, до аэропорта. Я тоже ополоснулась, но скорее для того чтобы снять напряжение: прошел уже почти час, а меня никто и не думал находить. Я сидела на кровати и тоскливо смотрела на минутную стрелку: ждать да догонять – последнее дело.

И все же желанный стук грянул как гром среди ясного неба, отчего-то я так испугалась, что даже встать не смогла, только подала голос. Дверь открылась, в комнате появился довольно высокий худощавый человек.

– Анастасия? – спросил он, улыбаясь.

Я кивнула. Он протянул руку:

– Никос.

Улыбка у него была замечательная – открытая, белозубая, рукопожатие энергичное и твердое. Подвинув стул, он сел напротив меня.

– Программу уже составили?

Я растерялась:

– Мне сказали, вы знаете, куда обратиться.

Он засмеялся:

– Знаю, конечно. Вы завтракали?

– Да, в самолете.

– Тогда поехали. Это ваша сумка?

– А куда мы поедем?

– В центр, на Плака.

В машине, изящной светло-зеленой «ауди», он попытался продолжить разговор, но я не была способна внятно отвечать на вопросы: шумный, пестрый, грязноватый и живой город за опущенным стеклом будоражил обрывками мелодий, незнакомыми запахами, яркими вывесками и витринами. Я пыталась разглядеть следы веков на тесноватых улочках, но античных колонн что-то не попадалось.

– Нравится?

– Кажется, здесь больше Востока, чем Греции.

– Еще бы, столько веков под турками, но я вам потом покажу Акрополь.

Я понимала, сколь безнадежна попытка зафиксировать цветные узоры этого безумного калейдоскопа, но не могла оторваться от окна. Никос, видно, почувствовал мое смятение и умолк. К тому моменту, как машина остановилась, я окончательно потерялась и, вцепившись в ремешок сумочки, проследовала за своим провожатым, как зомби.

Напряжение отпустило, когда он представил меня милой полноватой молодой женщине с некрасивым нежным лицом и ласковыми черными глазами. Ее звали Иви, она тоже неплохо говорила по-русски – училась в Москве – и прямые свои обязанности знала хорошо: на стол передо мною тут же легли каталоги.

– Как будем смотреть, сразу вместе или вы хотите сначала познакомиться лично?

Я предпочла личное знакомство; Иви принесла апельсиновый сок и стаканы, и я принялась делать отметки в блокноте. Никос исчез, предупредив, что заедет позднее. Какие-то люди входили и выходили, болтали, смеялись, звонил телефон – я работала не разгибаясь. Сначала отобрала около сорока номеров, потом пошла по второму кругу – в осадок выпало номеров двадцать. Когда мы с Иви перешли к примеркам, возник сияющий Никос и решительно прервал наши труды.

– Едем обедать.

В машине я спросила, где можно поменять доллары: Лерка выдала мне сотню командировочных. Он засмеялся и покачал головой:

– Фирма платит. Вы любите рыбу?

Честно говоря, я подумала, что он привезет меня в дорогой ресторан (халява, сэр!), однако над дверью, к которой мы подошли, не было даже вывески. Небольшой зал, вопреки ожиданиям, оказался очень чистым: белые стены без украшений, столы под бумажными скатертями, светлый каменный пол; народа было немного.

– Мне бы руки помыть, – попросила я.

По тому, как уверенно Никос подвел меня к двери с буквами «WC», я поняла, что он не новичок в этих стенах.

Выбор блюд я, естественно, предоставила ему; пока шел темпераментный диалог между моим спутником и шустрым улыбчивым пареньком, я вслушивалась в птичьи звуки чужой речи.

– Нэ, нэ, – энергично кивал буйными кудрями официант, и я решила, что «нэ» значит "да".

– Кофе? – спросил меня Никос.

– Нэ.

Они дружно засмеялись, сверкая однаково ровными белыми зубами; Никос наклонился ко мне и спросил что-то по-гречески, ласково заглядывая в глаза. Так, импульс называется «ключ под ковриком?» Я покачала головой.

– К сожалению, не смогла найти ни учебника, ни разговорника.

– Ничего, я хороший учитель.

– Не сомневаюсь, – вежливо ответила я и закрыла дверь: Африка все же кое-чему меня научила.

Он понял, что промахнулся, но настроения ему это не испортило. Рыба действительно оказалась замечательной, а порции просто огромными, и я сказала об этом.

– Обычно мы обедаем позднее, после девяти.

– А это что? – удивилась я.

Он пожал плечами:

– Так, полдник.

Кофе был чудесным, на этой волшебной батарейке я продержалась до вечера. Мы с Иви закончили дела к пяти часам, я оплатила покупки и вздохнула чуть свободнее.

– Товар привезут к самолету. Желаю вам хорошо отдыхать и гулять по городу.

Я растерялась, но Иви постаралась успокоить мои страхи:

– У нас не бывает ошибок, наша фирма очень надежная, мы бережем клиентов. Надеюсь, вы еще много раз обратитесь к нам.

Я поблагодарила, однако кошки на душе все же скребли: не проглядела ли я где-нибудь брак, успеют ли к самолету и прочее в том же духе. Я так устала за день, что отказалась и от ужина (обеда?) в ресторане, и от экскурсии по ночному городу. Заботливое внимание Никоса трогало, но на развлечения не осталось сил, я думала только о постели.

– Вы не можете уехать, не повидав Афин. Давайте договоримся: я заеду утром, и мы вместе посмотрим Акрополь.

6

Пятичасовая разница во времени дала себя знать: я проснулась ни свет ни заря и лежала, перебирая впечатления минувшего дня: шелковистый меховой ковер, милую улыбку Иви, ласковые глаза Никоса. Симпатичный экземпляр, что и говорить. Интересно, сколько ему лет? По виду, немного за тридцать. Плохо все же без языка, обязательно надо раздобыть хоть какой-нибудь разговорник: если бы не Никос, я бы пропала. Господи, что я лежу? Вокруг Эллада, а я мух по болоту собираю. Настасья Петровна, радость моя, подъем!

Преподаватель – профессия публичная, и если участь, что девяносто процентов моих слушателей всегда составляли весьма глазастые девицы, то ясно, отчего я не могла себе позволить даже малейшего расслабления. Быть в форме стало неистребимой привычкой: я слишком хорошо помнила собственный юношеский максимализм в оценках университетских научных дам, дававших, увы, постоянную пищу для скептических замечаний. Да, мы не знали снисхождения, и у меня были все основания полагать, что прелестные юные щебетуньи не оставят без внимания малейший промах дорогой наставницы. Пословица про одежку и ум не работает в молодежной среде; уважение – очень хрупкая штука, оно слагается из многих составляющих, и я не могла пренебречь ни одним. Упражнения в рисовании перед зеркалом давно стали обязательной утренней процедурой, я так поднаторела в этих занятиях, что укладывалась в пятнадцать минут и, кажется, могла бы выполнять привычные движения вслепую. На моем щите было выбито "Умеренность и аккуратность", хотя заветный кожаный мешочек на груди хранил совсем иные письмена. Только кому до этого было дело?