Озеро призраков

Мужиков увели на западную сторону монастыря, где была сооружена небольшая баня, а за нею на широком лугу сенной сарай. Ворота сарая закрыли и подпёрли крепкими осиновыми слегами.

4.

Степан полулежал на колком сене в углу у венцов сарая и молча слушал рассказ Фильки Малого.

— Житьё в лесу — мало сладкого, — говорил тот. — Летом, сам знаешь, каждый кустик ночевать пустит, да и зимой бывало зимовали. А осенью хуже некуда. То дождь, то снег, землянку заливает, грязь, всё мозгнет — нет, не житьё. Одна отрада — пощипать какой польский обоз.

— А что бывало? — спросил Степан.

Филька усмехнулся:

— Бывало? Ещё как. Не кажный день ляхи по дороге ездят, но случается. А мы тут как тут.

— А что в обозах-то?

— Разное. Зелье пороховое, ратные доспехи, оружие, пропитание везут, деньги. Но когда казна, обоз сопровождает много служилых людей, дозор и впереди и сзади. Это не по нашим силам. Мы так — кто отбился, кто заблудился… Всяко с ними в дороге случается: то телегу в канаву завалят, то лошадь оступится…

Фильке скоро наскучило, как он выразился «языком ворочать», и он, положив шапку под щёку, захрапел, уставший от всех передряг. А Степану не спалось. Он ворочался с боку на бок, решая, что придумает завтра польский начальник. Ишь чего выдумал: скажи про тайный подземный лаз. Если и есть такой, на то он и тайный, чтоб смерду не знать.

Он привстал, поворошил рядом сено, чтобы было помягче и лёг на спину.

Ночью сзади сарая что-то поскреблось, словно собака или волк рыли нору. Кто не спал, насторожились.

— Что такое? — всполошился горшечник Платон.

Скребки затихли и раздался приглушённый голос:

— Дядька Степан, а дядька Степан.

— Степан, вроде тебя кличут.

Степан прошёл на голос. Прислонил ухо к нижнему венцу.

— Эй, кто там?!

— Мне дядьку Степана.

Плотнику показалось, что голос ему знаком.

— Я Степан, что надо? — также вполголоса произнёс плотник.

— Это я, Никитка.

— Никитка. Что ты тут делаешь?

— Что делаю. Вас кличу.

— Здесь же стража.

— Эва, стража. Они давно храпят.

— Как храпят?

— А так. Они игуменскую погребушку разорили, вино нашли. Вот этим стражникам по кувшинчику и перепало. Так что спят. Я ворота открою. А вы потихоньку выползайте.

Стараясь не шуршать сильно сеном, разбросанным в сарае, пленённые подошли к воротам.

Никитка, обойдя сарай, отнял от ворот слеги, которыми они были припёрты, и тихонько отодвинул створку в сторону. Мужики один за другим выбрались из сарая и растворились в темноте. Никитка поймал руку Степана, вложил в неё что-то круглое.

— Пожуй, дядька Степан.

— Что это?

— Репа. Как ляхи нагрянули, я побывал в сестринских огородах, нарвал репы. А что — ляхи вс равно пограбят…

— Спаси тебя Бог. С утра во рту маковой росинки не было.

Из темноты показалась фигура человека. Степан резко развернулся и сжал кулаки, готовый защитить себя и Никиту.

— Не пужайтесь, — сказал голос. — Это я Малой.

Степан шумно выдохнул:

— А я уж приготовился… думал ляхи подходят. Ты теперь куда? — спросил он Малого.

— Куда? Обратно в лес. Ляхи завтра опять всех на площадь выволокут, будут опять допытываться, где ход в Троицу.

— Да нет никакого хода, — сказал Степан. — Если бы был, доподлинно бы знали.

— На то он и тайный, чтоб не знать.

— Ход есть, — сказал замолчавший Никита. — Я сам видал.

— Ты — видал? — спросил Малой.

— Видал. Я по нему несколько раз ходил.

— Зачем? — спросил Степан, почёсывая подбородок. О ходе баяли многие, но никто его не видел, а вот Никитка…

— Корысть одна — любопытство.

— И куда он ведёт — в Троицу.

— До Троицы не знаю. Там погреба разные старые. То туда идут, то — туда. А выходит он в Комякинский овраг.

— И всё?

— Может, и дальше ведёт, но я не знаю.

— Ляхи хотят по нему до Троицы добраться, — сказал Малой. — Войти незаметно в обитель, а так силы нет у них взять её. Осаду чинят, а бестолку.

— А Фролка стало быть лазутчик их?

— Казну посулили, он и рад служить….

Подошли к Паже за Водяными воротами. Остановились. В монастыре было спокойно. С востока горели смоляные факелы — там на лужайке были привязаны польские кони. Кто-то покрикивал тихо, а что нельзя было понять.

Малой отвел Степана и Никитку ближе к Паже. Здесь она мелела, и её струи, перекатываясь по камням, журчали. Мужики о чём-то долго совещались. Потом разошлись в разные стороны: Малой пошёл на юго-запад, а Степан с Никитой в Бобыльскую слободу.

5.

Фролка привёл Никиту к пану полковнику Яну Пшемульскому — долговязому человеку с больным желудком, который вчера выступал на ступеньках игуменской кельи. Он занял игуменские покои, а настоятельницу попросил покинуть это тёплое здание и отправиться к кому-нибудь из сестёр.

Молоденький казачок из украинских крепостных пана, открыв дверцу, подкладывал в топившуюся изразцовую печку новую порцию дров. Полковник сидел в кресле у стола с инкрустациями и попивал тёмное красное вино из серебряного кубка. В помещении было тепло, и он наслаждался этим теплом, согревая себя ещё изнутри. На широкой лавке был разостлан персидский ковер, поверх которого лежала одежда полковника — с позументами кунтуш, шапка, отороченная лисьями хвостами и сабля с осыпанной драгоценностями рукояткой.

Ординарец открыл низкую дверь и спросил пана, примет ли он Фролку Кривого.

— Что ему надо? — спросил полковник и поморщился, то ли от боли, то ли от известия о просящем аудиенции лазутчике.

— Говорит, что по важному делу. С ним какой-то мальчишка, видать, из местных.

Пшемульский с минуту раздумывал, глядя как густое вино отсвечивает на стенках кубка.

— Пусть войдёт, — сделал движение головой пан полковник, и рука с большим перстнем на безымянном пальце потянулась к кубку.