Озеро шумит (сборник)
Шрифт:
Было нервов попорчено, было пролито поту… Эдакий сволочной оказался зверь! Как понял, что его преследуют — на уход пошел. Настоящий рейд, от деревни к деревне, сегодня здесь разбойничает, завтра — там. Поди, перехвати его, проклятого! Вдобавок флагов не боялся. Уж это вовсе удивительно. Сколько раз складывали. Радовались: наконец-то! А он с лежки ходом под шнур и — прощай… Обложили его у деревни Суна. А он опять под флагами пролез. Увидели — ахнули: свежий след к жилью потянулся. На добычу пошел. Натворит беды! Кинулись к деревне, разделились: кто от околицы задворками, а Логинов — по берегу реки. У льда вдоль кустиков тропинка. Скоро люди по ней на работу пойдут. Уж где-то здесь он притаился… И вот он вымахал наперерез, расставил лапы, тормозит по насту. Два выстрела почти в упор, и оба — промахи. Вот стыд-то! Ой, до сих пор не по
На суболотине, верст за пять от деревни, усталость приступила снова… И угораздило его остановиться! Ну просто так, без крайней надобности. Почудилось, будто портянка сбилась, ногу вроде бы трет. Сдернул валенок — нога в порядке, но чтобы обуться, нужно сесть, а коли сел — перекурить. И засиделся, глядючи перед собой: уж так ли под луной равнина светится! Соснушки сирые, неприкаянные, тощие ручонки к югу протянули, как за подаянием, за теплом. Зима им навалила снегу на ладошки: «Вот вам, попрошайки». И месяц щурит ледяное око: «Терпи, природа, жди, природа. На севере — хорошенького помаленьку…»
«Хорошенького помаленьку, — сказал себе Логинов, — а ну-ка вставай!» Ноги не хотели разгибаться, обмякли, будто отделились от хозяина; зябкие мурашки бегали по ним. Он растирал, мял пальцами колени, икры и, навалясь на палки, наконец поднялся. Он стоял на дрожащих ногах, двигать которыми не было силы. Стоял и думал, что мешок, пожалуй, все-таки придется бросить. В лесу его никто не тронет, а завтра, отдохнувши, он за ним придет. Что ж, пропадать из-за мешка? Теперь за суболотиной лыжня на спуск пойдет. Налегке до деревни дотолкается. И пути-то осталось всего ничего. В избе небось самовар под парами. Калитки на столе под полотенцем. Сельпо еще работает. Если поднажать, можно и успеть. Да и чего скупиться? С почину не грех и большую взять, чтоб и хозяина с хозяйкой не обидеть. Себе он кружку пуншу намешает. Будет пить его врастяжку, глоток за глотком. Эх, пуншик! Да, с морозу — райское питье! Пунш, калитки, лежанка, думал он, и все тер и тер ослабевшие ноги, прогоняя мурашки. Да и не будет до деревни пяти верст. Версты четыре, самое большое. Эко расстояние, а главное, что под уклон. Лыжня набитая, толкайся да толкайся! Вот только не закрыли бы сельпо… Нет, не грешно сегодня спраздновать. Почин хороший. Норка, рысь. И шел-то молодцом, мешок не бросил. Есть покуда характер, есть!.. Так и донес бы потихоньку, да угораздило присесть. Зачем присел-то, дура-голова, тащился бы себе помалу. Поди, уже в деревню бы пришел. Вот и характер. Был характер… Еще ничего в лесу не бросал: ни мешка, ни ружья, ни добычи. А сколько раз случалось обессиливать. Так вот и лег бы, и замерз бы. Всегда он выручал — характер. В прошлом году похожее случилось, тоже, было раскис, как сейчас, собирался бросить мешок. Тогда он был потяжелее: выдру нес. Эх, Логинов, тогда донес, а неужто теперь не сможешь? Да грузу-то в мешке с десяток килограмм: норчонка, шкура да капканы… Топор еще, да много ль весу в топоре. Еще про рукавицы вспомни! Шутник ты, Логинов, становишься. А ну-ка, будет жалобиться, надевай мешок…
Ухвативши за лямку, он рывком поднимает заиндевевший кошель. Чтобы не потерять равновесие, не дать подогнуться ногам, свободной рукой налегает на лыжную палку. И кажется ему, что вот сейчас она подломится; тогда рухнет он головою в снег, и — как знать? — хватит ли в нем пороху снова подняться на лыжи… Устоявшись, он поочередно надевает лямки и через силу двигается с места. Идет он мелкими неровными шагами, толкаясь больше палками, чем лыжами. И в такт шагам твердит: «Давай, давай, давай».
Ну вот и позади болотина. Теперь, хоть незаметный глазу, а все же уклон. Толкайся, Логинов, толкайся. Теперь считай, что дотянул. Вон и поля уже начались. Нажми, а то калитки простывают, да и сельпо, чего доброго, могут закрыть… Посидеть бы ладом… Ведь редко и приходится. То некогда, то не на что. Сегодня-то как раз бы кстати. Хозяин любит про охоту поболтать, бывальщины послушать. Да и не только он, все почему-то падки до охотничьих историй. Приступят — не отвяжешься: вынь да положь. Подавай им такое, чего не бывает. А правду выложи — обидятся: неинтересно… Корреспондент один уж до того ли привязался, рассказывай ему про рысей, как они людей терзают. И рад бы рассказать, да не про что, не слыхивал такого, не нападают наши рыси на людей.
В газетах, в книжках читывать случалось, а чтобы наяву, — никогда…А месяц-то блескучий! Ишь, как рассиялся. Хоть веснушки на роже евонной считай. Вон и сосну видать на росстани, перед деревней. Вон изгородь, где утром капкан становил на лису. Пойти взглянуть, уж не попалась ли?.. Попалась! Издали видать, как разметала снег капканом, навись пообила с кустиков. Вон через поле волочилась к лесу. Эта далече не уйдет: капкан увесистый, снег рыхлый, скоро умотается… Ну, вот и работа на завтра. Снова проминаж в целик. А после к вырубкам — как хошь — добраться надо: третий день не смотрены ловушки, должно, и там попался зверь. Да еще шкуры обработать, выварить капканы. Не хватит завтрашнего дня… Видать, не до гульбы сегодня. Побаловаться пуншиком да спать пораньше лечь… Вот так-то, друг сердечный, Логинов. Хорошенького помаленьку, братец…
И вот когда она сказалась, та нечеловеческая ноша вяжущей усталости, которая копилась с раннего утра. С горем пополам еще достало силы отереть от снега лыжи, в сенцах повесить на крюк мешок. Тепло избы овеяло его через порог, и подкосились ноги. И самым трудным было расстояние через горницу, от двери до скамейки — последний десяток из множества тысяч шагов.
1966 г.
Ульяс Викстрем
Родился в 1910 году в г. Турку (Финляндия) в семье рабочего. С 1918 г. живет в Советском Союзе. В 1933 г. окончил в Ленинграде Комвуз нацменьшинств Запада. В годы Великой Отечественной войны находился в рядах Советской Армии. Награжден орденом Красной Звезды. После войны работает в редакции журнала «Пуналиппу» (с 1954 г. — главный редактор). Литературную деятельность начал с 1935 г. С 1950 г. — член Союза писателей.
На русском и финском языках изданы романы «Вперед, народ трудовой» и «Суоми в огне», повесть «Оску Сувела», посвященные финской революции 1918 г. В 1967 г. написал документальную повесть «Тойска» — о легендарном герое гражданской войны Тойво Антикайнене. Пишет также рассказы, очерки, много и плодотворно работает как переводчик. За литературную деятельность награжден орденами Трудового Красного Знамени и «Знак Почета».
Отцовская любовь
Осенний день незаметно сменился вечером, а вечер сгустился в северную ночь, окутавшую все вокруг влажной прохладой. Ливень уже перестал, но в воздухе еще чувствовалось дыхание недавнего дождя.
Огни в домах гасли один за другим, и небольшой лесной поселок погружался в темноту и сон. Симо Куйсме тоже не мешало бы отдохнуть, но он все сидел у обочины дороги, возле ольховника, и невесело поглядывал на родной поселок, куда ему сейчас совсем не хотелось возвращаться.
Злость понемногу улеглась, словно притаилась в нем, свернувшись в плотный клубок. Симо никак не удавалось его распутать, хотя он уже не раз передумал события сегодняшнего вечера.
Была пора ранней осени, когда еще стоят погожие, теплые дни. Сегодня, как и всегда по субботам, Симо пришел с работы раньше обычного. Попарившись в доброй бане, он побрился и выпил крепкого чая. Потом подсел к окну отдохнуть, и приятная истома разлилась по натруженному телу лесоруба, уставшего после тяжелой трудовой недели.
Симо Куйсма любил это место у окна. Отсюда просматривалась вся улица. Маленький Валерик возился возле отца и, пыхтя и посапывая, изо всех сил старался разогнуть его руку. Но не под силу это малышу: крепкой и мускулистой была отцовская рука. Валерик не смог разжать даже пальцы. Что ни говори, а сорок лет — солидная разница в возрасте, да и с коренным лесорубом хоть кому нелегко потягаться.
Юнтунены, их соседи, обещали зайти к ним. Как бы мимоходом бросила мужу Сусанна: «Грозились заскочить, чтобы вместе посумерничать». В субботних вечерах есть своя прелесть. Приятно сознавать, что завтра утром не надо спешить спозаранку в лес. Субботним вечерком можно посидеть, поболтать с друзьями о том о сем, послушать последние известия… Симо Куйсма охотно и порой горячо обсуждал мировые события, хотя по натуре он был тихим, немногословным человеком.
Но сегодня все пошло кувырком. И потому эта тоска, камнем давящая Симо. И потому несколько часов уже сидит он тут, в ольховнике.