Озеро шумит (сборник)

Тертту Викстрем

Родилась в Ленинграде в 1932 году. Окончила Петрозаводский университет (1955 г.). Работает в издательстве «Карелия» заведующей редакцией национальной литературы.

С 1957 года постоянно занимается переводами художественной литературы.

В 1968 году в журнале «Пуналиппу» опубликован на финском языке первый рассказ, позднее еще несколько рассказов.

Легенда о пороге Аги

Большое карельское село еще спало, когда мы потихоньку выбрались из дому. Взяли под крыльцом велосипеды, тихо позвали нашего лохматого друга:

— Вахти, Вахти!.. Пошли…

Пес глухо проворчал с просонья, потянулся, все же поднялся. Но не перепрыгнул через ограду легко и отважно, как делал по нескольку раз в день, а обогнул ее и протиснулся на дорогу через узкую лазейку.

Нас безмолвно провожали серые дома. Избы спали, прикрыв свои окошки-глаза, — занавески были затянуты. Ни привычного тарахтения мотоциклов, ни блеяния овец, ни детского крика. Ни голосистого говора баб, ни грубоватого гомона мужиков от угла чайной. Ночь уже близилась к концу, вот-вот забрезжит утро, но этот миг еще не настал. Даже самые нахальные петухи из окраинных дворов еще не решались нарушить тишину. И только соседская корова жевала свою жвачку и топталась в хлеву, а медный колокольчик на ее шее вызванивал тонюсенько, робко, словно тоже боялся слишком нашуметь.

От нас все же не утаилось, как по ту сторону улицы в доме напротив шевельнулась занавеска. Оттуда выглянула краем глаза Сюкойн-буабо — бабка Торопыга, как ее прозвали в деревне. То ли мучала ее бессонница, то ли поднялась она раненько, чтобы пожаловаться на житье своему богу, висевшему в красном углу; маленький и важный, он безучастно взирал на старуху, ничем не помогая ей в безрадостной одинокой жизни.

Про эту бабку говаривали всякое, а главное: «Глаз у нее вроде дурной, особенно на рыбаков — как глянет, так и сглазит».

Так что для нас это не предвещало ничего хорошего: мы как раз отправились на утреннюю рыбалку — я, жена сына Марпы, и сам сын Марпы Доментьевны. Муж мой бодро жал на педали, въезжая на крутую горку, а я шагала, ведя свой велосипед рядом. Подъем был трудноват, эту горку мне не осилить.

Стоял август, и лето собиралось покинуть наши края. Осень уже постукивала в дверь ветрами, дождями, грянули первые ночные заморозки. Осень срывала с берез желтые листья, морщила озерную гладь, нагоняла низкие темные тучи. В скалистом ягоднике на старых вырубках дозревала, наливаясь соком, краснощекая брусника.

Широкое песчаное шоссе сразу за деревней круто огибало болото. Вся болотная низина была в тумане, он так и ходил волнами, стелился пеленой; скоро — дай только солнышку взойти! — рассеется от света и тепла.

А мы жмем на педали. Задрав хвост, несется за нами Вахти, то отстанет по своим собачьим делам, то забежит вперед.

В том месте, где начинается новый поворот, от большака отходит вправо небольшой проселок. Местные жители зовут его «Агинской дорогой». Шоссе убегает вперед, петляет среди рыбных озер и речушек, но нас тянет на порог Аги.

Глубокая колея говорит о том, что когда-то по дороге частенько ездили на лошадях. Теперь она поросла травой.

Мы бодро катим — то по тропе вдоль проселка, то между колеями, а дорога ведет нас вниз, под горку, все под горку, к реке. Легко и приятно ехать по Агинской дороге!

По одну сторону малорослый лесок, по другую — покосившаяся изгородь из перевязанных еловых жердин, как бы завалившихся одна на другую. Такие изгороди здесь почему-то называют «журавлиными». За оградой старые покосы, зарастающие кустарником. Сено уже убрано, но куда-то в другое место, не под крыши деревеньки Аги. Не жуют там больше сено коровы, не позвякивают их колокольчики, не снуют по деревне бабы, не поднимается дымок ни над одной крышей.

А вот она и сама — деревня. Десяток стареньких домов, покосившиеся баньки, сараи и почерневшая от времени рига. Деревня опустела, но так и лепится на прежнем месте, у реки, где ее поставили лет сто назад бородатые карельские мужики, умевшие рубить ладные старинные избы.

Обомшели избы, бурьяном и крапивой поросли дворы, пустынно в деревне Аги. Один за другим покидали ее жители, переселяясь в Колатваару, в большое селение поблизости. Стоит оно на берегу реки Коллас и красуется в ее глади окошками к воде. На пригорке, тоже окошками к речке, вырос второй порядок, и стали его называть Аги — по привычке. Иной раз можно было слышать, как деревенские говорили между собой:

— Вот Ийван был же вчерась со стадом…

— Какой это Ийван?

— Да Агинский…

Название деревни прочно утвердилось за ее прежними жителями как доброе прозвище.

Слезаем с велосипедов и оставляем их в пустой деревне, прислонив к одному из домов. Осматриваемся.

Посреди деревни торчит колодец. Поднимаем тяжелую, толстую крышку и заглядываем в него. Глубоко в землю уходит темный, весь в зеленовато-бархатном мхе сруб, на дне поблескивает вязкая жижа. Тянет плесенью и холодом. Дотрагиваемся до ворота, и он жалобно, натужно скрипит.

И тут мне вспоминается рассказ, слышанный в деревне от старух.

Один из строивших этот колодец старик карел будто бы сказал, когда колодец был вырыт и испробована студеная водица: «Сколько в этом колодце вода продержится, столько и жить в этой деревне людям…»

Слова старика сбылись, хотя в народе говорят и так, что в глубоком колодце вода никогда не иссякнет. А вот поди ж ты, иссякла она в агинском колодце. И жизнь в деревне захирела, зато продолжилась в другом месте, еще светлей да краше прежнего.

Когда у Вити Пенни, одного из агинских мальчишек, спросили — где лучше жить, в Колатвааре или Аги, он ответил:

— Летом там, а зимой здесь. Зимой там было скучно без света, да и в школу ходить далеко. Нас на лошадке возили, а все равно холодно…

Мы еще раз оглядываем деревню, и в памяти остается вековая ель возле колодца. Многое могла бы она порассказать про эти места, да никто не слушает, о чем она шумит на ветру…

Одинокая ель еще долго маячит перед глазами, когда мы оборачиваемся к деревне, продолжая свой путь. Дальше, к реке.

Полусгнившие скользкие мостки из толстых бревен ведут нас через топкое болото все ближе к цели, к реке. Справа позади остается круглое, как блюдце, неглубокое болотное озерко — Муталамби, словно черный дурной глаз на вязкой низине.

Болото кончается, и вот мы на месте. Перед нами порог Аги, мельничная плотина, старая избушка у моста. По обеим сторонам вдоль берега мостки и бревна, сцепленные друг с другом. С этих мостков сплавщики направляют бревна под мост, в далекий порожистый путь, вниз по капризной реке Туллос, пробившей себе русло в скалистых берегах.