Ожерелье голубки

А упомянутый человек из друзей наших прекрасно изучил чтение Корана и составил превосходное сокращение книги аль-Анбари «Об остановках и вступлениях» [135] , которое восхищало чтецов, его видевших. Он был прилежен в изучении преданий и записывании их, его разум более всего был направлен к чтению того, что слышал он от старейших знатоков преданий, и он усердно и ревностно переписывал Коран. Когда же постигло его это бедствие с каким-то юношей, оставил он то, что его занимало, и продал большую часть своих книг, и переменился полнейшей переменой — у Аллаха ищем защиты от пребывания без помощи!

135

Мухаммад аль-Анбари — грамматик и корановед (умер в 916 г.). Его «Книга разъяснения об остановках и вступлениях» касается вопросов, связанных с искусством читать Коран.

Я сказал о нем стихотворение, следующее за тем, часть которого я привел в начале его истории, но потом я бросил эти стихи.

Говорил Абу-ль-Хусейн Ахмад ибн Яхья ибн Исхак ар-Рувейди в «Книге о слове и исправлении», что Ибра-хим ибн Сайяр ан-Наззам, глава мутазилитов, при своем высоком разряде в диалектике и своем владении и обладании знанием, старался получить запрещенное Аллахом от одного христианского юноши, которого он полюбил, составив для него книгу о преимуществе троичности божества перед единобожием. О помощь! Защити нас, господи, от проникновения сатаны и наступления беспомощности!

И бывает, что увеличивается бедствие, и становится бешеной страсть, и делается легко совершать дурное, и уменьшается вера до того, что согласен человек, чтобы достигнуть желаемого, на мерзости и постыдные поступки. Подобное этому поразило Убейдаллаха ибн Яхью аль-Азди, по прозванию Ибн аль-Джазири. Он был согласен пренебречь своим домом и сделать доступным заповедное и слышать намеки о своих женах — так хотелось ему получить желаемое от одного юноши, к которому он привязался, — к Аллаху прибегаем для защиты от заблуждения и просим его покровительства, чтобы сделал он прекрасными следы нашей жизни и приятными рассказы о нас.

И стал этот бедняга предметом россказней, из-за которых наполнялись людьми собрания и слагались о них стихи. Такого человека и называют, арабы «ад-дайюс» (сводник); это слово образовано от «тадьис», то есть «покорность», — а нет покорности большей, чем покорность того, кто уступает в этом деле своей душе. Отсюда и выражение — «верблюд покоренный», то есть послушный.

Клянусь жизнью, ревность находят у животных, и они так сотворены; как же не быть ревности у нас, когда ее утвердил для нас божественный закон, а дальше этого попасть уже некуда? Я знал упомянутого человека сокрытым от хулы, пока не покорил его дьявол — у Аллаха ищем защиты от беспомощности! — и о нем говорит Иса ибн Мухаммад ибн Мухаммад аль-Хаулани:

О ты, что сделал срамоту благородных жен своих сетями, чтобы ловить детенышей газелей, - Я думаю, сети иногда разрываются, и достанется тебе лишь унижение и потеря.

А я еще скажу:

Сделал доступной Абу Мерван срамоту своих женщин, чтобы достигнуть того, что он любит, от бесподобного газеленка. И стал я бранить его, сводника, за мерзость его поступка, и ответил он мне словами внимательного и стойкого: — Я достиг желаемого, но бранили меня мои родичи за то, что достиг я этого один.

Я говорю еще:

Я видел у аль-Джазири в том, что он делает, мало рассудительности, много неразумия. Он продает честь за честь и покупает — вот, клянусь счастьем твоим, дела сомнительные! Он берет «мим», отдавая «ха» [136] , — разве же таков должен быть человек совершенный? И меняет он землю, питающую растения, на землю, ' окруженную шипами боярышника. Обманулся в торговле своей тот, кто продает дуновение ветров за течение вод.

136

Метафорические обозначения срамных частей.

И слышал я в соборной мечети, что взывал он к Аллаху о защите от покровительства Аллаха, как взывают к нему о защите от беспомощности.

Вот нечто похожее на это. Я помню, что был я в собрании, где находились наши друзья, у одного из зажиточных обитателей нашего города, и увидел, что между кем-то из присутствующих и одной из жен хозяина собрания, тоже бывшей тут, происходят дела, для меня подозрительные, и подмигивания, мне отвратительные, и что время от времени они уединяются. А хозяин собрания словно отсутствовал или спал. И я стал будить его намеками, но он не пробуждался, и шевелить его ясными словами, но он не шевелился, и тогда начал я ему повторять одно древнее двустишие, надеясь, что, может быть, он поймет. Вот оно:

Поистине, друзья его, что вчера здесь были, пришли для блуда, а не для пения. Они сделали свое дело, а ты — осел, нагруженный глупостью и неразумием.

И я много раз произносил эти стихи, так что, наконец, хозяин собрания сказал мне: — Ты наскучил нам, заставляя их слушать. Сделай милость, оставь их или скажи другие. — И я перестал, и не знал я, — не замечает он или притворяется не замечающим, и не помню я, чтобы я потом возвращался в это собрание.

Я сказал об этом человеке поэму, где есть такие стихи:

Ты, несомненно, лучший из людей по мыслям, убеждению, намерениям и помыслам. Пробудись же! Некоторые из тех, кто сидел вчера с нами, совершают дело великое. Не всякий поклон — знай это — молитва, — нет, и не всякий, у кого глаза, — зрячий.

Рассказывал мне Салаб ибн Муса аль-Калазани: — Говорил мне Сулейман ибн Ахмад, поэт: — Вот что рассказывала мне одна женщина, по имени Хинд, которую я видел на Востоке (а она совершила пять паломничеств и была из ревностных богомолиц). Она говорила мне, — рассказывал Сулейман: — О сын моего брата, не думай хорошо ни о какой женщине! Я расскажу тебе про себя нечто такое, что знает Аллах, великий и славный! Я ехала по морю, возвращаясь из паломничества (а я уже отказалась от земной жизни), и была я пятой из пяти женщин, которые все совершили паломничество, и мы ехали по Красному морю. А среди матросов на корабле был один человек, сухощавый, по виду высокий ростом, широкоплечий и хорошо сложенный, и увидела я в первую ночь, что подошел он к одной из моих товарок. И затем он подходил ко всем женщинам в следующие ночи, и не осталось ему никого, кроме нее (она разумела самое себя), — и вот, — говорила она, — я сказала себе: — Я обязательно тебе отомщу! — И я взяла бритву и зажала ее в руке, и матрос пришел ночью, как обычно, и когда он сделал то же, что делал во все ночи, я уронила на него бритву. И он испугался и встал, чтобы уйти, и мне сделалось его жалко, — говорила женщина, — и я сказала ему, схватив его: — Не двигайся, пока я не возьму с тебя мою долю! — И он удовлетворил свое желание, — говорила старуха, — и попросил у Аллаха прощения.

У поэтов есть удивительные и тонкие намеки в переносном смысле; к этому принадлежат мои слова, когда я говорю:

Он пришел ко мне, а вода облаков лилась в воздухе, как чистое серебро, когда распластывают его и льют. Месяц темных ночей спустился с горизонта — говори же о любящем, который получил то, чего не достигнуть! Он таков, что если бы ты меня о нем спросил, был бы моим ответом один лишь смех. От чрезмерной моей радости подумал бы ты, что я его не замечаю, — о, дивись же тому, кто уверен и сомневается!

Я скажу еще отрывок, где есть такие стихи:

Ты пришел ко мне, когда месяц всходил в воздухе немного раньше, чем ударяют христиане в било. Он походил на бровь старца, которую почти покрыла седина, и был согнут и тонок, как выгиб ступни, И сверкал на горизонте лук Аллаха [137] , одетый во все цвета, как хвосты павлинов.

Поистине, когда видим мы, как враждуют те, кто сблизился не ради Аллаха великого после любви, и отвертываются друг от друга после близости, и порывают после дружбы, и ненавидят один другого после влюбленности, и утверждается вражда, и укрепляется ненависть в груди их, — в этом откровение и запрет, если встречает он умы безупречные, глубокие воззрения и здравую решимость. Что же думать о жестоких карах, которые уготовил Аллах тем, кто ему не повинуется, в день расчета в обители воздаяния, и о снятии покрова, в присутствии созданий его, «в тот день, когда забудут все кормилицы о тех, кого кормят, и скинут беременные бремя свое, и покажутся люди опьяненными, хотя они не опьянены, — но наказание Аллаха жестоко» [138] . Да поставит нас Аллах в число тех, кто пользуется его благоволением и достоин его милости!

137

«Лук Аллаха» — радуга.

138

Коран, гл. XXII, стихи 2, 3.