Ожерелье казненной королевы

– Опоздали, добрый господин! Самую малость опоздали! Госпожа графиня уехала.

– Уехала? Должно быть, она отправилась к Его Преосвященству кардиналу, так я ее подожду!

– Да нет, добрый господин, графиня совсем уехала. Рассчиталась со мной, собрала вещички и уехала!

– Давно ли? – спросил Калиостро после недолгой паузы.

– Да еще часу не прошло. Как воротилась от Его Преосвященства – так и уехала. Вещички-то у нее уже загодя были собраны.

– Конечно, ты не знаешь, куда она отправилась? – Калиостро пристально взглянул на женщину.

Она не обратила на его магнетический взгляд никакого внимания, глаза ее забегали, и она проговорила, теребя застежки халата:

– Бедную женщину обидеть ничего не стоит. Вот и госпожа эта, одно название, что графиня! Обещала мне накинуть двадцать су за то, что у меня чисто да тихо, так ведь обманула! Вот и верь после этого благородным людям! А мне, между прочим, ребенка растить нужно, сыночка моей бедной сестрицы. А на мальчике все горит, не успеваю покупать…

– Мальчику, как я понимаю, уже лет двадцать? – насмешливо осведомился Калиостро.

– Всего-то девятнадцать! – возмущенно поправила его хозяйка.

– Девятнадцать? Ну, это в корне меняет дело! – Калиостро достал из кошелька несколько монет, но не отдал их сразу хозяйке, а помахал ими перед ее носом и добавил: – Вот двадцать су, но они станут твоими не раньше, чем ты скажешь мне, куда уехала госпожа графиня.

Хозяйка следила за деньгами жадным взглядом, но не спешила говорить.

– Да ты, верно, ничего и не знаешь… – протянул Калиостро и сделал вид, что хочет спрятать деньги.

– Отчего же не знаю! – Женщина потянулась за деньгами. – Может, и знаю, только вы уж извольте мне сперва двадцать су отдать, потому как я больше никому на слово не верю.

– Так и быть, держи!

Деньги перекочевали в карман халата. Женщина огляделась по сторонам, понизила голос и проговорила:

– Уж куда госпожа графиня поехала, того я доподлинно не знаю, а только когда она со мной рассчитывалась, я заметила, что у нее в кошельке были английские деньги.

– Английские? – переспросил Калиостро, сверля женщину пронзительным взглядом. – Ты уверена?

– Мне ли английских денег не знать! – ответила та. – Фунты да шиллинги, чтоб мне на этом месте провалиться! – Женщина истово перекрестилась. – А ежели вы, добрый господин, сомневаетесь, так сами поглядите. – Она показала графу серебряную монету, выудив ее из своего кармана. – Видали? Как есть, английский шиллинг!

– И как же он у тебя оказался?

– Да как? – Женщина, ничуть не смутившись, воздела глаза к потолку. – Видно, случайно у графини из кошелька выпал, а я пол подметала и нашла… так что можете не сомневаться, точно вам говорю, добрый господин: в Лондон она уехала! Мое слово верное. Так что можно бы и еще несколько су добавить, за честность!

– Хватит с тебя! – остановил ее Калиостро. – Честность – сама себе награда, а я тебе и так достаточно заплатил.

Он запахнулся в плащ и отправился домой – собираться в дорогу…

Так прошли мы два квартала, никто не встретился нам по пути, даже машин не было. А когда мы повернули и впереди показалась стоянка машин у магазина, я услышала шаркающие шаги и пение.

Он был еще довольно далеко, тот человек, что шел нам навстречу и пел:

– От улыбки станет всем светлей:И слону, и даже маленькой улитке…

Он безбожно фальшивил, однако что-то показалось мне знакомым в этом надтреснутом тенорке. Очень осторожно я вгляделась в приближающуюся фигуру. Так и есть, нога вывернута пяткой наружу, оттого походка кажется неровной и подпрыгивающей, как у воробья. Так-так, бьюсь об заклад, что и рот у этого типа дергается, и глаз мигает. Только вот который на этот раз? А, все равно… Федор и сам уже забыл, с какой стороны у него был нервный тик в прошлый раз!

– Так пускай повсюду на земле-еБудто лампочки, включаются улыбки! —

старательно выводил Федя, милый мой сосед, моя последняя надежда, не забывая шаркать другой, невывернутой ногой.

В руке у него была сетка с пустыми бутылками, которые мелодично позвякивали при ходьбе, создавая музыкальное сопровождение.

Я едва могла шевелить ногами, голова была тяжелой и неповоротливой, как кастрюля с густым супом или с вареньем. Непонятный старикан хорошо над ней потрудился. Но он не стал вводить меня в окончательный транс, чтобы я могла идти сама до его машины. Таким образом, одна мысль все же сумела пробиться сквозь вязкую субстанцию, что заполняла мой череп. Мысль была четкая и простая: Федя – мой последний шанс спастись. Потому что если я дам усадить себя в машину, то потом спокойно могу стать такой, как Эльза, даже если старик меня отпустит. Значит, я должна отвлечь этого типа от Феди, чтобы он не обратил на него внимания.

Я замедлила ход.

– Не отставайте, – сказал старик, не поворачивая головы.

Понадобилось значительное усилие, чтобы я остановилась на месте.

– Ну что там еще? – Он оглянулся, и на лице его я заметила обычные человеческие чувства – раздражение и злость.

– Учитель! – Я с трудом упала на колени. – Учитель, я хочу быть вам полезна! Я хочу помогать вам, служить вам долго! Располагайте мной! Приказывайте, Учитель!

Кажется, он удивился, потому что бросил Эльзу и посмотрел мне в душу своими глубокими яркими глазами. На миг я увидела там темную клубящуюся бездну, но тут же наклонилась, подползла к нему поближе и обняла его колени.

– Учитель… – бормотала я. – Учитель… я так долго ждала этого дня… так долго ждала…

Главное – это не думать о Феде, чтобы старикан ничего не заподозрил, главное – вообще ни о чем не думать. Да я и не могу думать, мне нечем, в голове у меня – суп. Густой, наваристый, жирный. Щи или борщ.

«Картошка, капуста, морковка, горох… – возникли в голове детские стихи, – петрушка и свекла… Ох!»

– Ох! – Это Федя огромным прыжком преодолел разделяющее нас расстояние и двинул старикана по шее. Тот покачнулся и стал заваливаться на бок. Федя аккуратно уложил его на асфальт и дернул меня вверх, как выдергивают из грядки морковку.

– Только не смотри ему в глаза! – предупредила я.

Федя отмахнулся и схватил меня за руку:

– Бежим!

И мы побежали. Сначала по улице, потом Федя свернул в переулок, затем через узкую щель между домами мы пролезли на пустырь, который с другой стороны был огорожен дощатым забором.

Федя остановился на миг, чтобы отсчитать нужную доску, и отодвинул ее в сторону. Мы выбрались на широкую дорогу, разъезженную грузовиками, пробежали по ней немного, подлезли под закрытый шлагбаум и припустили по узкой улице, застроенной небольшими двух-этажными домиками.