Ожерелье королевы

– Поступайте, как вам угодно, сударь, но только прохвост, привезший нас сюда, несомненно, уже догадался, зачем мы приехали. Эти люди прекрасно знают повадки дворян и, ежели им приходится везти их да еще таким галопом, как нас с вами, в Булонский лес, в Венсен или Сатори, мигом смекают, что речь идет не об обычной прогулке. Так что, уверяю вас, кучер уже догадался, в чем дело. Но предположим даже, что он не догадался. Он увидит вас или меня раненого или даже убитого, и этого ему будет достаточно, чтобы все понять, пусть даже с опозданием. Так не лучше ли, чтобы он нас тут подождал и отвез того, кто не сможет вернуться самостоятельно, нежели оставил меня или вас одного в беспомощном состоянии?

– Да, сударь, пожалуй, вы правы, – согласился Шарни и крикнул кучеру: – Дофен, остановитесь! Подождите нас тут.

Дофен, похоже, не сомневался, что его остановят, поэтому не стал подгонять лошадей и сумел услышать голос хозяина.

Итак, Дофен остановился; он, как и предвидел Филипп, догадывался, что должно произойти, и потому поудобнее устроился на облучке, чтобы сквозь нагие еще деревья видеть действо, одним из двух участников которого должен был стать его господин.

А Филипп и де Шарни углубились в лес и минут через пять уже были почти не видны на фоне синеватой дымки горизонта.

Филипп, шедший первым, нашел подходящее место: земля здесь была сухая и не ползла под ногой; это была длинная прямоугольная площадка, как нельзя лучше подходившая для того, чем собирались заняться молодые люди.

– Не знаю, как вам, господин де Шарни, но мне кажется, тут удобное место, – сказал Филипп.

– Великолепное, сударь, – одобрил Шарни, снимая кафтан.

Филипп тоже снял кафтан, бросил на землю шляпу и обнажил шпагу.

– Господин де Таверне, – обратился к нему Шарни, чья шпага еще была в ножнах, – будь на вашем месте кто-нибудь другой, я сказал бы ему: «Шевалье, произнесите одно лишь слово, даже не извинение, просто дружелюбное слово, и мы снова станем друзьями…» Но с вами, с храбрецом, вернувшимся из Америки, страны, где так хорошо умеют сражаться, я не могу.

– А я, – ответил Филипп, – любому другому сказал бы: «Сударь, вероятно, по отношению к вам я выглядел неправым» – но. вам, отважному моряку, который совсем недавно вызвал восхищение двора своим подвигом, я могу лишь сказать: «Граф, окажите мне честь, защищайтесь».

Граф де Шарни поклонился и извлек шпагу.

– Сударь, – обратился он к Таверне, – надеюсь, ни вы, ни я не будем касаться подлинной причины ссоры.

– Я не понял вас, граф, – бросил Филипп.

– Напротив, вы меня понимаете, сударь, и прекрасно: вы ведь приехали из страны, где не умеют лгать, и потому, говоря мне, что не понимаете, покраснели.

– Защищайтесь! – повторил Филипп. Шпаги скрестились.

С первых же выпадов Филипп понял, что имеет явное преимущество над противником. Однако эта уверенность, вместо того чтобы придать ему задора, казалось, совершенно остудила его.

Сознание превосходства пробудило в Филиппе все его хладнокровие, и сражался он с совершенным спокойствием, словно находился в фехтовальном зале и в руках у него была не шпага, а рапира с пуговкой на конце.

Он лишь парировал; бой продолжался уже больше минуты, а Филипп не сделал еще ни одного выпада.

– Сударь, вы щадите меня! – возмутился Шарни. – Нельзя ли узнать, по какой причине?

Говоря это, он сделал финту и следом глубокий выпад.

Однако Филипп отбил шпагу противника не менее стремительным встречным ударом, парировал выпад.

И все-таки ответного удара он не нанес, хотя, защищаясь, отбил шпагу Шарни в сторону.

Шарни вновь сделал выпад, Филипп вновь отразил его шпагу, и графу пришлось мгновенно принять защитную позицию.

Шарни был моложе, куда более горяч; чувствуя, как кипит его кровь, он испытывал стыд при виде спокойствия противника и любой ценой хотел вывести его из себя.

– Сударь, я предложил вам ни в коем случае не касаться истинной причины дуэли.

Филипп не ответил ни слова.

– Но сейчас я вам скажу истинную причину. Вы искали ссоры со мной, ведь начали ее вы. А искали вы ссоры из ревности.

Филипп безмолвствовал.

– Так какую же игру ведете вы, господин де Таверне? – продолжал Шарни, все сильней распаляясь при виде хладнокровия Филиппа. – Вы хотите, чтобы у меня устала рука? Такой расчет был бы недостоин вас. Черт вас возьми, убейте меня, если можете, но убейте, пока я способен защищаться.

Филипп покачал головой.

– Сударь, – сказал он, – я заслужил эти упреки. Я искал ссоры с вами и в этом был не прав.

– Теперь это не имеет значения, сударь. У вас в руке шпага, так воспользуйтесь ею не только для отражения ударов, а если не хотите атаковать меня, то хотя бы защищайтесь.

– Сударь, – повторил Филипп, – я вторично имею честь сказать вам, что был не прав, и сожалею об этом.

Но кровь Шарни была слишком воспламенена, чтобы он мог оценить благородство противника; слова Филиппа показались ему обидными.

– А! – воскликнул он. – Понимаю: вы хотите проявить ко мне великодушие. Я угадал, шевалье? И рассчитываете сегодня вечером или завтра рассказать кое-кому из прекрасных дам, как вызвали меня на дуэль и подарили мне жизнь.

– Граф, – отвечал Филипп, – право, мне кажется, что вы сошли с ума.

– Вы хотите убить господина Калиостро, чтобы понравиться королеве, не так ли? И чтобы еще вернее понравиться ей, вы хотите убить и меня, выставив в смешном свете?

– Сударь, вы заговариваетесь! – нахмурив брови, вскричал Филипп. – И эти ваши слова свидетельствуют, что сердце у вас не столь благородно, как я надеялся.

– Ну так пронзите это сердце! – промолвил Шарни и чуть отвел в сторону свою шпагу, как раз когда Филипп сделал выпад.

Шпага Филиппа скользнула вдоль ребер графа де Шарни, и на его рубашке тонкого полотна появилась кровавая полоса.

– Наконец-то! – радостно воскликнул Шарни. – Я ранен! Теперь, ежели я вас убью, я буду прекрасно выглядеть.

– Нет, сударь, вы решительно обезумели, – бросил Филипп. – Вы не сумеете меня убить, и положение ваше будет самое ничтожное, поскольку рану вы получили без всякого повода и без всякой пользы для себя: никто же не будет знать, почему мы дрались.

Шарни нанес укол, столь стремительный, что на сей раз Филипп едва успел парировать, но, парируя, он сильным ударом выбил у противника шпагу, которая отлетела шагов на десять в сторону.

Таверне тут же кинулся к ней, наступил каблуком, сломал и обратился к Шарни:

– Господин де Шарни, вам не было нужды доказывать мне свою храбрость. Выходит, вы ненавидите меня, коль с таким ожесточением дрались со мной?

Шарни не ответил, лицо его покрылось бледностью. Филипп несколько секунд смотрел на него, ожидая, что молодой человек подтвердит или опровергнет его слова.