Ожерелье вечности

Анна росла в семье известного русского космонавта, чья известность обеспечивала достаток выше среднего уровня Страны Советов. Она не знала недостатка ни в чём, все её прихоти и малейшие желания предвосхищались, училась она в школе без труда, учителя были предупредительны и льстивы. Поэтому, когда пришла к ней первая любовь, сработала установка на ожидание, что избранник тоже будет счастлив оказывать ей внимание. Но всё пошло совсем не так, как грезилось ей в мечтах. Мальчик был из семьи рабочих, уже имел достаточно твёрдый характер, не поддавался общественному мнению и ни в грош не ценил оказываемые Анной ему знаки внимания. Ну, не нравилось она ему, и всё. Сколько слёз было пролито, сколько жалоб исторгнуто, она даже хуже стала учиться. Подкарауливая его после уроков, чтобы хотя бы увидеть — поговорить, с ужасом видела, что он еле скрывает раздражение и, когда они расставались, у него вырывался вздох облегчения. Душевная боль стала её постоянной спутницей, она изгрызла её, самолюбие было настолько уязвлено, что Анна невольно стала себя винить, искать несуществующие недостатки в своей внешности и характере. Тогда и попала ей книга — учебник по магии, где чёрным по белому было написано, как заставить другого человека себя любить, как сделать банальный приворот.

Девочка решила, что это выход, не подумав о том, что приворот — это насилие над личностью, какими бы благими намерениями это не было бы вызвано. При совершении обряда душа её была не спокойна, страх грыз её жестоко, но она довела до конца задуманное. Казалось, всё позади и можно ожидать результатов, ан, нет — в ту ночь после обряда она долго не могла уснуть, всякие шальные мысли лезли в голову. Забылась только под утро тяжёлым без сновидений сном. А проснулась в другом измерении в бедной халупе с незнакомыми, но добрыми людьми. По прошествии нескольких лет, постаравшись изгнать из своей памяти, как дурной сон, ту, свою первую любовь, Анна вышла замуж за сына хозяина дома, родила дочь. Она привыкла потихоньку к этой жизни, иногда лишь во сне к ней приходили родители и никогда первый возлюбленный. Грех приворота так и лежал камнем в её сердце. Самым ужасным было то, что она не знала и не умела исправить содеянное, кроме того, была лишена уже самой возможности это сделать.

Муж ей достался хороший, спокойный, только слаб здоровьем, умер ещё молодым, — чахотка и в этом измерении собирала обильный урожай жизней. Семейным ремеслом было ткачество, ткацкий станок занимал чуть ли не большую часть единственной комнаты. Вся жизнь Анны, потом её дочери, а теперь и Мани крутилась вокруг этого станка. Право первой ночи, о котором когда-то читал Николай, здесь было ужасающей действительностью, загубившей не одну молодую жизнь, в том числе и дочери Анны. Когда пришла её пора выходить замуж, Хозяин сектора, где они жили и кому платили подать, заявил о своём праве первой ночи и потребовал его исполнения. Пришли Стражники, силой оторвали влюблённых друг от друга, при этом сопротивление жениха было подавлено таким жестоким образом, что он скончался через несколько дней, не приходя в сознание.

Девушка же после садистской ночи с Хозяином сектора, похоронив любимого, ушла в себя, ничто её не трогало, казалось, горе затмило ей разум. Лишь почувствовав себя беременной, она впала в такую ярость, что начала крушить всё вокруг, крича о своей ненависти к миру. С помощью старой колдуньи Анна смогла утихомирить дочь, снять эту яростную боль и ненависть к ещё не родившемуся ребёнку. Когда пришло время рожать, Анна не спускала глаз с дочери, боясь, что она что-то сделает с собой или с ребёнком. Когда родилась здоровая хорошая девочка, дочь даже не захотела смотреть на неё. Пока женщины были заняты ребёнком, она тихо отошла в свет иной. Видно, ничто уж не держало здесь её исстрадавшуюся душу. Так, не знавшую материнского молока Марию вырастила и воспитала Анна, вложив в неё все свои самые лучшие надежды и чаяния. Страх того, что судьба дочери может повториться теперь и с внучкой, толкнул Анну на то, что она стала стараться скрывать зреющую красоту Марии под слоем грязи и под рваной старой одеждой. Но, видимо это не очень — то получалось, потому что Кохрр, подручный Хозяина, приметил смазливую мордашку и стройную фигурку Марии, когда та стояла на рынке, продавая ткани собственной выработки. Несколько раз при виде его Мане удавалось вовремя ускользнуть, но не в этот раз, в руках Кохрра остался лишь её товар. Николай, таким образом, спас Марию от произвола Хозяина, но тогда во весь рост вставала проблема — что делать дальше? Ведь теперь и Мария, и тем более Николай становились вне закона, дичью для опытного охотника.

Утром, когда Светило явило миру лишь краешек своего лучезарного лика, Бабаня уже будила сонных Николая и Маню, приговаривая:

— Вставайте, вставайте, не время спать. Собирайтесь, поедете к брату моего мужа в город Водобор за Лиловыми горами. Путь не близкий, вставайте!

Сборы были недолгими — Маню нарядили мальчиком, косы спрятали под шапкой, а фигуру — под просторным плащом. Николая тоже приодели — приобули и решили, что, раз он не знает языка Тверди, то будет притворяться немым. Немного еды, немного денег, запас одежды — всё рассовали по двум сумкам и, попив наспех чаю, отправились на двор почтовой службы, откуда каждый день уходил в Водобор экипаж с почтой.

Экипаж был уже готов к отправлению. Возница долго не соглашался взять их с собой, нудно объясняя про "не положено", на самом деле просто набивая цену своей услуге. Его хитрые глазки то прятались под густыми бровями, то вдруг выглядывали и становились неожиданно большими, ясными и внимательными, наводя на мысль, что их обладатель не так стар, как хочет казаться. "Он просто зарос до безобразия, — подумал Николай, — если его побрить- постричь, то окажется, что ему нет ещё и сорока лет. Это надо взять на заметку". Когда наконец сговорились и возница, оглядываясь, засунул деньги за пазуху, Маня со всхлипом обняла Бабаню и никак не хотела её отпускать, так, что ей пришлось уже догонять тронувшийся экипаж.

Места в экипаже было достаточно, можно было даже прилечь, чем Николай и не преминул воспользоваться, беготня по горам всё ещё сказывалась, он чувствовал себя разбитым и слабым. Опасности быть обнаруженными в черте города не было никакой — экипаж был с маленькими зарешёченными окошечками, в которых снаружи вряд ли можно было бы что-то увидеть. Маня, всё ещё под впечатлением тягостного расставания, шмыгала носом, ведь она в первый раз покидала отчий дом. Детство разом вдруг кончилось, неопределённость пугала, малознакомый Николай показался вдруг чёрствым, не способным понять её переживания. Поэтому, когда он уснул, Маня ещё раз всплакнула, дав волю своему горю. Постепенно она успокоилась, наблюдая за видами, что открывались по выезде из города. А смотреть было на что — они спускались с плато в равнину, которая была вся как на ладони. Река, водопадом сбегающая с гор, делала равнину очень зелёной и населённой. Живописные деревеньки разбегались в разные стороны, перемежаясь засеянными жёлтыми полями и зелёными рощами. За всем этим великолепием вдали громоздились Лиловые горы…

II

Проснулся Николай от сильного толчка, сбросившего его с сиденья на пол. Маня только подняла немного голову и снова её опустила — сон не отпускал её из своих объятий. День, видимо, уже клонился к вечеру. Возница постучал в стенку экипажа, подавая знак пассажирам. Николай посмотрел на Маню, и чувство жалости захлестнуло его — её замурзанная мордашка даже во сне сохраняла страдальческое выражение, роскошные ресницы были ещё влажными от слёз. Белокурая прядка упала на щеку и колыхалась от её дыхания, а губы были такие розовые и нежные на вид, что Николаю невольно захотелось ощутить эту нежность, приласкать Маню, поддержать, оградить.

Это чувство было новым для него, там, в цивилизованном мире, женщины не нуждались в защите и опёке, демонстрируя кстати и некстати свою независимость и самодостаточность. Там они были равны, были партнёрами, отношения сводились к деловому сотрудничеству, секс был лишь приятным добавлением к нему. Чувствам там не было места. Хотя, может быть, тридцатилетнему Николаю Корневу просто ещё не встречалась женщина, способная вызвать возвышенные чувства. Он в общем-то благополучно, без комплекса неполноценности и особых треволнений, прошёл период возмужания, благодаря взрослой соседке, которая не жалела ни времени, ни сил, чтобы преподать ему все тонкости любви физической. При появлении на горизонте нового неискушённого мальчишки разрыв с ней произошёл как бы сам собой, оставив лишь лёгкое чувство разочарования. Встречавшиеся потом на его пути женщины удовлетворялись его умением доставить им наслаждение, не требуя и не ожидая ничего сверх того.

Несбывшееся по ночам тревожит,

А невозможное — претит.

Действительность мечты корёжит

И пропадает аппетит.

Вкус к жизни дело непростое,

— Вдруг исчезает иногда,

Когда в работе нет простоя,

По расписанью — поезда…

Поэтому теперь, поймав себя на влечении к этой девочке, Николай даже несколько испугался, так ново и необычно было всё это для него.

— Что-то я не доработал, когда продумывал тему того рокового сна, — город получился уж очень реальным, с отбросами, понимаешь, и мафией. А красавица Маня почти ребёнок, теперь по моей вине ещё и гонимый, — невольно вслух проговорил Николай.

При звуке его голоса Маня встрепенулась и, протирая глаза, спросила:

— Приехали? Где мы?

— Ещё не знаю, я же "немой", — усмехнулся Николай.

Когда они выбрались из экипажа, возницы рядом уже не было, — он, видимо, уже зашёл в придорожную харчевню, носившую гордое название "Лунный свет". Окна её были скупо освещены и обещали еду и ночлег. С порога в нос ударил запах прокисшей стряпни и грязных тел, лежавших то тут, то там, не только на широких лавках, но и на полу. В дальнем углу хлопотала со сбором ужина неопрятная, довольно молодая женщина, которую возница при всякой удобной возможности не упускал случая огладить или шлёпнуть. Надо сказать, что женщина никак не реагировала на это, видимо, привычное дело. Ужин состоял из пирога с уже подсохшей корочкой, варёных яиц, зелени и пива. Николаю было проще всего — немой, что с него возьмёшь? А Мане пришлось поддерживать беседу с хитрым возницей, пару раз Николай заметил, что она затруднялась с ответом. И, когда возница обратился к нему с прямым вопросом, ему пришлось пожимать недоуменно плечами, показывать на свой рот и отрицательно вертеть головой. Возницу не удовлетворила такая пантомима и он ещё долго нудно выспрашивал что-то у Мани, поэтому Николай с облегчением вздохнул, когда ужин наконец закончился. Он вышел на двор. Там было светло от взошедшей луны и ярких крупных звёзд. После духоты харчевни воздух опьянял свежестью. Шумел неподалеку ночной лес, постепенно уходя ввысь, в горы. Вышла Маня и поманила его за собой, на сеновал. Внизу похрупывали овсом кони, на сене было мягко, немножко колко. Они накрылись каждый своим одеялом. Оба выспались за день в экипаже, спать не хотелось, говорить тоже. Маня тревожилась за дальнейшую дорогу, найдут ли они дядю в Водоборе, а также вспомнилась бабуля и сердце заныло, как бы ей не досталось за их побег. А Николай вспоминал события прошлых дней и удивлялся сюжету сна (или уже не сна?).