Ожидание (три повести об одном и том же)

– Пойдём, что ли, – сказала она. – Я тебе, смотри, удочку наладила, чтобы ты так зазря не сидел, не глядел в воду.

На сваях Славка сказал ей:

– Давай из затона катер угоним.

– Не гляди в воду, – пробурчала Варька. – В воду глядеть опасно.

Славка смотрит.

Море набегает на него с трёх сторон, громадное. Тихонько качает его, приподняв, и летит Славка, окружённый стремительным блеском. Славка думает о красоте. Есть на земле такая красота, что, глядя на неё, хочется плакать нестыдными слезами. Он думает: вот бы жизнь так прожить, чтобы, когда умер, все плакали – и знакомые и незнакомые люди. Весь мир. Вся земля.

Славка смотрит на Варьку.

– Давай убежим на Азорские острова.

– Смешно, – говорит Варька.

– Не так уж смешно. На Азорских островах есть съедобная земля.

– А тебе что, котлет не хватает?

Славке хватает котлет и компота, ватрушек и жареной рыбы.

– Опять смотришь в воду, – говорит ему Варька.

На следующий день она принесла из дома широкополую шляпу-бриль.

– Надень. Тебе нельзя на солнце без шляпы, у тебя голова слабая.

МЕЛОЧИ ЖИЗНИ

Несколько дней подряд Славка дрался. Ходил по улицам и воевал с каждым встречным мальчишкой. Приходил домой битым, но сильным.

Бабка Мария ставила ему кислые примочки, дотошно смазывала царапины йодом. Говорила:

– Дюже красиво ты себя. Славка, разрисовал. Красивее, чем вчера, – и смеялась.

И Славка смеялся.

Он прыгнул в воду с самой высокой вышки на городском пляже. Когда он вынырнул, к нему подошла лодка-каюк. Три рыбака смотрели на Славку.

– Живой? – спросил один.

– Так и пропасть не долго, – сказал другой.

– Лихой парнишка, – сказал третий.

Пересиливая боль – горело всё: руки, ноги, плечи, живот, – Славка поплыл к берегу.

– Ничего, – бормотал он, – я ещё не с такой вышки спрыгну.

Почти каждый день Славка встречал Ваську. Проходил мимо него, задрав подбородок, ведь, как ни кинь, отношения между людьми определяются положением подбородка. Васька смеялся при встрече и говорил:

– Жми, Славка.

– А тебя не касается, – отвечал ему гордый Славка, но чем дальше, тем больше чувствовал, что не перебороть ему Ваську такими приёмами. С самой высокой вышки на пляже Васька прыгал как хочешь: и спиной вперёд, и ласточкой, и вертел сальто. Прыгнет и уплывёт в море. Вылезет на берег где-нибудь в дальнем месте и спокойно уйдёт по своим делам.

К Варьке Васька подходил тоже без церемоний. Подойдёт, постоит рядом. Скажет что-нибудь и уйдёт, не дожидаясь ответа. Он принёс ей ведро хорошей плавневой рыбы. Сказал:

– Отдай бабушке. Мне не нужна, я в столовой питаюсь. Жалко, если пропадет рыба.

Варька не взяла. Прогнала. Васька ушёл, но рыбу оставил. Варька и Славка не стерпели, чтобы завяла такая прекрасная рыба. Они продали её на базаре.

Иногда Васька появлялся у них дома, и Славка начинал громко ходить, разговаривал, как оглохший. Пел. Его отец любил беседовать с Васькой,

Из-за этого Васьки Славка чуть окончательно не поссорился со стариком. Он залез в затон, чтобы поймать Варьке толстых непуганых бычков и ершей. Старик подошёл к нему и ещё не успел открыть рта, как Славка уже закричал, подгоняемый жаждой справедливого возмущения.

– А что! – кричал Славка. – Вашему Ваське можно, а мне нельзя! И Варьке нельзя. И никому нельзя. Это не по-советски.

Старик смотрел, жалея его глазами. Потом сказал;

– Славка, Славка… Васька сюда не для баловства ходит. Он с Голощёкиным, с машинистом, старый движок оживляет. Людей же ведь мало, чтобы старым движком заниматься. – И ушёл к себе в проходную. Только ушёл старик, Славка прыгнул в воду и уплыл на сваи. Варька спросила:

– Прогнал?

– Нет, – сказал Славка. – Я сам. Скучно мне стало. Я там один был.

Мама прислала ему из Москвы письмо. И ещё две открытки.

Из них было понятно, что ей хорошо, даже как-то слишком уж хорошо.

Отец к маминым письмам не притрагивался. Он спрашивал у Славки:

– Ну, что мама?

– Здорова, – отвечал Славка,

– А ты?

– Я тоже здоров.

– Вот и славно, – говорил отец. – Очень радостно слышать.

Один раз Славка спросил у него:

– Ну, а ты как?

– Я тоже здоров, – ответил отец, усмехнувшись. – Здоров и весел.

Отец всегда был здоров, по крайней мере он всегда утверждал это. Ну, а насчет веселья, на этот предмет у всех своя точка зрения. Отец, например, пел песни только тогда, когда ему было плохо. Тогда он ходил и пел без конца. И всем действовал на нервы. Особенно маме. Смеялся он, когда читал книжки. Он так и говорил:

– Посмеяться охота, – и принимался читать.

Смеялся хрипло. Бормотал:

– Ох, умора, – и размахивал книгой.

Мама сердилась. Говорила:

– Ну кто так смеётся?

– Я, – отвечал отец.

Ещё чаще отец смеялся над теми книжками, которые мама называла модными и современными. Тогда он просто хохотал.

Мама в таких случаях возмущённо доказывала ему, что он примитивен.

– Ох-хо – хо, – отвечал ей отец.

А Славка не знал, не мог понять, весело ему в такие минуты или, наоборот, грустно.

Мама переходила на крик. Сыпала словами: мещанство, протест, интеллектуальный герой, пошлость.

Отец барабанил пальцами по столу:

– Да, да. Как же, как же…

– С тобой невозможно разговаривать!

Мама хлопала дверями и убегала.

– Постыдно! Убого! – бормотала она, словно отец совершил преступление.

Славка спрашивал у отца:

– Что с мамой?

– Ничего страшного, – не меняя позы, отвечал отец. – У мамы растут зубы мудрости.

Славка никогда не мог разобраться, кого он любит больше, отца или маму. И любит ли их вообще. Ему казалось, что они все трое живут порознь, каждый сам по себе. Но когда отец уезжал на новое место, Славка начинал скучать и думать о нём. Когда уезжала мама, Славка вдруг замечал, что она ему очень нужна.

Когда Славка кого-нибудь провожал или уезжал сам, ему казалось, что вся жизнь склеена из сплошных потерь, что он вечно теряет кого-то. Когда Славка встречал новых людей, приезжал в новые города, ему начинало казаться, что он всё время находит.

Работа на элеваторе у отца шла полным ходом. Рядом с восемнадцатью башнями уже вырастали восемнадцать новых.

От стариков Власенко Славка узнал, что элеватор старинный, много раз перестроенный. Элеватор взрывали и строили заново. Строили его и англичане, и румыны, и немцы. Они же взрывали, когда им спешно приходилось удирать с этой земли.