Паблисити Эджэнт

Лет десять назад, страдая тяжким похмельем, я забрёл в аптеку на улице Октябрьской Революции и по совету провизора купил эту воду, и вы не поверите, всего два глотка расправили мои плечи, успокоили желудок и мир до этого момента бывший грустным и чёрно-белым, вдруг стал приобретать новые краски, а совесть даже некоторый оптимизм. Правда, с тех самых пор я эту воду нигде больше не встречал, о чём категорически сожалею, ведь я, баран, не удосужился даже адреса производителя посмотреть.

Я неверной рукой дотянулся до заветной бутылки, скрутил алюминиевую пробку, и опрокинул живительную влагу в распахнутый рот. Тоненькие иго-лочки газа вперемешку с водой, пробежав по пищеводу, мигом угомонили всякие спазмы и, хлынув желудок, принесли долгожданное, неописуемое блаженство. Ну как тут не поверить в волшебство?

Минералка ухнула в бездонную пустоту моего организма и растворилась там в мгновение ока. Вдруг невозможно захотелось спать, глаза сами сомкнулись и я ещё успел подумать, какого лешего я снова оказался в инфекционке, когда мне просто-напросто въехали по голове? Голове. Голове ли? Понятия не имею, что мне снилось, но спал я крепко, прямо как в детстве, когда самая страшная трагедия заключалась в утреннем стакане парного, так не любимого мною, молока, которое должно быть выпито обязательно. Даже если на землю упадёт комета, а это, надо думать, выглядело бы красиво....

– Василий Александрович.
– Тянул кто-то жалобно над ухом.
– Василий Алек-сандрович.
– Настойчиво тянул потерявшийся в неизвестной дали беспокой-ник.
– Василий....

– Ну да! Да!
– От резкого движения снова заболела и закружилась голова, я зажмурился, считая про себя до десяти, что бы ни наорать на человека так бесцеремонно разбудившего меня. В общем-то, счёт никогда мне не помо-гал, но в данном случае был полезен хотя бы тем, что позволял пережить приступ боли, а заодно и разглядеть, на кого я собираюсь орать.

– Печение, ечение, чение, ение, ние, ие, е.
– Донёсся до меня детский голо-сок. А я в удивлении разлепил глаза и ни кого рядом с собой не увидел.

– А как будет, например, макароны Сонечка?
– Спросил пожилой человек за-нимающий койку у двери. Девочка лет шести сосредоточенно нахмурилась, а я снова огляделся, неужели мне показалось? Хорошенько же меня по головке погладили.

– Макароны, акароны, кароны, ароны, роны, оны, ны, ы.

– Молодец, а посложней сможешь?

– Деда, а где мама?

– Пошла виноград мыть. Ну так как, более сложное слово можешь по буквам разложить?

– Давай!

– Традесканция.
– Выдал Сонин дед, но внучка не задумываясь ответила.

– Традесканция, радесканция, адесканция, десканция, есканция, сканция, канция, анция, нция, ция, ия, я!

– Здорово!
– Но тут вмешался мой давешний мохнобровый бородач, у кото-рого я так и не допросился воды.

– А слово сабля как будет?
– Соня медленно повернула голову в его сторону и с достоинством сказала.

– Дядя, вы дурак?

– Ну зачем же так Сонечка, людей нельзя оскорблять.
– Пожурил дед.

– Но он же сам знает...

– Конечно знает, но не стоит опускаться до такого самой, это тебя не красит.
– В палату вошёл Михаил.

– А дядю красит? Он ведь знает, что так нельзя, а всё равно делает.
– Насупи-лась девочка.

– А ты не обращай внимания.

– То есть, как не обращай Фёдор Игнатьевич?
– Не понял Миха.
– Обидчиков нельзя не замечать если они просто жаждут того что бы их заметили. Привет Сонька.
– Протянул он обрадовано вскочившей девчушке ладонь размером с совок сапёрной лопатки.

– Дядя Миша!
– Девочка со всей силы хлопнула по подставленной "доске" своей ручкой и зашипела от боли.

– У - у.

– Нужно игнорировать недалёких людей, а не тыкать пальцем в их глупость.
– Настаивал на своём дед Сонечки.

– Недалёких можно, - согласился Миха - хамов, нельзя.

– А что же делать дядь Миш?
– Влезла Сонечка.

– Дать в бубен.

– Ну что же вы Михаил Афанасьевич, при детях такое.

– Дать в бубен! Дать в бубен!- Развеселилась Сонечка, а бородатый мужик нервно прикрылся газеткой.

– Соня! Прекрати.
– Строго сказал дед.

– Гы.
– Я так и не понял, кто это сказал, Миха или Соня.

Я осторожно сел на кровать, тумбочка стоящая рядом была девственно чис-та, от разной снеди на ней не осталось и следа.

– Ну ты как Вась? Чердак ещё на место не встал?

– Если крыша поехала, то плотник уже не поможет.
– Обречённым голосом ответил я, всё ещё рассматривая пустую тумбочку. Миха присел напротив.

– Кто же это тебя так отоварил?

– Я не видел, а злодей, наверно из природной скромности, забыл предста-виться.
– Я заглянул в тумбочку, но и там было пусто.

– Всё шутишь. Смотри, дошутишься. Если уже не дошутится.

– Пока Бог миловал, а это.
– Я аккуратно указал на свою голову.
– Из-за моего собственного неадекватного поведения, оказывается люди, иногда ей думают, прежде чем что-нибудь сделать.

– Великое открытие.
– В голосе Михи не было сарказма.
– Ты Вась, с детства безбашенным был. Кто первым из наших пацанов с десятиметровой вышки сиганул? Ты. Кто первым рискнул за трамвай листом от теплотрассы заце-питься и промчаться до следующей остановки? Ты. Ну а в Парке 1го Мая, без тебя ни одна драка не обходилась. Так что неадекватное поведение для тебя норма.

– Тебя послушать, так я всегда психом ненормальным был.
– Бляха муха, куда всё делось-то? Жрать же хочется!

– Для кого-то может и псих, но для тебя, как я уже сказал, это нормальное поведение.

– Зато для тебя это не норма.
– Я указал на его зоновские наколки.
– При та-ких благородно интеллигентских предках, скатиться до грабежа и разбоя, вот это по-настоящему верх ненормальности.

– Ты ещё забыл добавить, в составе группы лиц.

– Да я же не в обиду Мих, просто в моём мире, Мишенька Шухов, добрый и отзывчивый мальчик из интеллигентной семьи, который даже слово "блин" не покраснев, не мог сказать, и уж извини меня, ты, ну никак не пересекают-ся. Прямо параллельные реальности какие-то.
– Миша кивнул.

– Мир в принципе состоит из сплошных параллелей, а уж реальностей у него вообще никто не считал.
– Ну зачем мне надо было его задевать? Тоже мне, праведник херов.

– Извини.
– Выдавил я. Ужасно, ужасно и дико ненавижу извиняться. Миха снова кивнул и поднялся.
– Погоди. Где мне доктора найти?

– А тебе зачем? На улице вечереет уже, вряд ли кто-нибудь тебя сейчас вы-пишет, так что лежи, набирайся сил и чини свой чердак.

Я повернулся к окну, решётчатый забор, за которым находилась дорога и где-то дальше, за следующим, уже деревянным забором крестообразное здание церкви-школы, всё это потихоньку погружалось во тьму. Мимо про-езжали редкие машины, выхватывая фарами ещё более редких прохожих, где-то справа находился бассейн, а слева чернела громада стадиона Локомотив, по краям которого торчали тёмные вышки прожекторов.