Пацан

Раньше у него просто номер был, а мы написали на борту большими буквами «Вальхаллище». И носовую фигуру изобразили. Валькирию, разумеется. Раздвинутыми ногами вперёд. И вот, представь себе, пацан, — идёт по морю супертанкер. Огроменная дурища полкилометра длиной и дэдвейтом под полмиллиона тонн, тащит в своём стальном брюхе несколько миллионов баррелей весьма горючей нефти. И тут к ней на всём ходу подлетает наше «Вальхаллище». «Вот зи фак?» — спрашивает капитан этого монстра, на фоне которого мы как блоха на слоновьей жопе. Я к тому времени поболтался по морям и по-англицки наблатыкался вполне прилично, но тут включал самый жуткий акцент, который только могли вообразить себе зрители голливудского кино про русскую мафию. Как будто отродясь ничего аутентичнее «Ху из он дьюти тудей» и «Ландэн из э капитал оф грэйт британ» не слыхал. «Ви а, — говорю, — из э крэйзи рашн пайрэтс. Энд ю гив сюда олл кэш оф маней. Квикли. Эназер — торпедо аттак и трындец тебе, факин ступид сеа манкей». После чего высаживаем им на борт… Нет, не абордажную команду. Бухгалтера. Правда, в форме НКВД и с маузером. Чисто для имиджа. Он сообщает суммы и номера счетов на Каймановых островах, капитан, очень сильно бледнея лицом, связывается по радио с судовой компанией. Бухгалтер с треском заводит красный кухонный таймер на двадцать минут, ставит его на стол капитану и резвой трусцой возвращается на катер, прихватив по дороге судовую кассу — чисто на сигареты и пиво, там обычно и сотни тысяч баксов не наберётся. Капитан смотрит на таймер и гадает, действительно ли у нас в трубах взведённые торпеды, или мы блефуем. И проверять ему не хочется, потому что репутация у крэйзи рашнз самая что ни есть стрёмная. Потом нам сообщают по радио, что деньги упали на счёт, и мы, прощально гуднув, отваливаем, поднимаясь на редан и выжимая все пятьдесят узлов из двух движков нашей «Вальхаллищи». Таймер оставляем капитану на память о встрече, у нас ещё есть. Это самый неприятный момент, потому что присутствует ненулевая вероятность, что к нам уже летит на всех парах какой-нибудь пограничный эсминец, которому мы на один зуб даже будь у нас на самом деле торпеды. Ах, да, забыл сказать — один аппарат у нас был пустой, а во втором торпеда таки была — но учебная, без боевой части. Мы, конечно, были те ещё отморозки, но всё-таки реально подпалить миллион-другой баррелей нефти — это как-то чересчур. Так что да, мы блефовали. Но всегда удачно. И знаешь почему, пацан? Да потому что это с самого начала был чёртов договорняк! Не с капитанами, конечно, капитаны были нужны только для того, чтобы убедительно намочить под собой стул, зафиксировав факт нападения пиратов. Они и правда лом очком перекусывали, осознав, что могут оказаться на самой большой в мире погребальной ладье, на которой и отправятся, красиво полыхая, в то самое вальхаллище. Договорняк этот выстроили «белые воротнички» из судовых компаний, и был он, по сути, гениальной схемой выдаивания денег из глобальных страховых компаний. Наша роль была самой драматической и далеко не главной. Деньги, которыми «откупались от пиратов», рассасывались со счетов и, за вычетом наших скромных процентов, хитрыми путями возвращались в те же компании, которые их заплатили. А покрывали всё страховые выплаты. И накрылась афера не потому, что нам изменила флибустьерская удача, а из-за того, что её бенефициары в офисах Лондонского Сити стали жить уж совсем не по средствам, потеряли берега и спалились, сдав всю схему. Они присели на много лет, а мне пришлось бежать, сменив континент проживания на более жаркий и унося в клюве то немногое, что удалось спасти от Интерпола. На этом и закончилась моя карьера пиратского капитана. Как видишь, пацан, ни одного моряка при этом не пострадало, а что до страховых компаний… Ну, «онли бизнес», как говорят те же англичане. Страховщики сами хуже пиратов, это тебе любой моряк подтвердит. А сейчас, пацан, я советую тебе лечь подремать, потому что ночью спать нам, возможно, не придётся.

Ночью спят олень и лось,

дрыхнет всяка птица.

Ночью бы и мне спалось,

только вот не спится…

***

— Просыпайся, пацан, пора. Да, я вижу, что темно. В этом и смысл. Одевайся и куртёшку накинь, там прохладно. Давай, продирай глаза, а лучше сразу умойся. Я знаю, что ты не фанат гигиены, но умывание бодрит. А я пока инструмент подготовлю. Да, вот эту штуку обмотаю вон той штукой, будет увесисто, но мягко. Мы же не хотим никому навредить? В смысле, больше необходимого. Придержи вот тут, я затяну узел. Вот, готов «Дубинал Миротворец», табельное оружие ночных гуманистов. А то ишь, выдумали, мост приватизировать! Готов? Проснулся? Тогда пошли потихонечку. Инструмент я собрал, какой нашёл здесь и на барже, он весь рюкзак занял, так что нести еду, воду и одеяла придётся тебе. Я из обивки матраса скроил мешок, на, примерь. Выглядит так себе, но я не швея. Нормально? Не трёт, не давит? Лямки из ремня безопасности, я его в брошенной машине срезал. Жестковаты, но зато широкие и прочные. Попрыгай. Как зачем? Обязательно надо попрыгать, вдруг звенит? Вот, нормально всё. Я уже прыгал, у меня тоже всё хорошо. У нас с тобой, пацан, тайная стеллс-операция ниндзя-стайл, так что шуметь нам нельзя. А если бы ты спросил, кто такие эти ниндзи, то я бы тебе ответил, что это хитрые засранцы, которые гадили по мелочи самураям.

Самураи — узкоглазые воины, двинутые на всю башку своим «бусидо». Такой кодекс чести в виде набора инструкций, чего воину можно, а что западло. Чашки, например, расписные иметь западло, а бошки крестьянам рубить ни за хрен можно. Причём крестьянину защищаться было от него никак нельзя. Захотел этот самурай тебе башку срубить, чтобы новый меч на заточку проверить, — изволь подставлять шею с поклоном. Потому что у них бусидо, а сами они, значит, воины — буси. Вот народные массы и выделили изнутри себя умельцев, ниндзя. Мечом их сражаться никто не учил, а стоил тогда меч столько, что всей деревней не укупишь. Приходилось импровизировать — например, пойдёт такой самурай в сортир посрать, кимоно размотает, над дыркой присядет, булки расслабит, и тут ему прямо оттуда бамбуковое копьё по самые гланды — нась! Это ниндзя там сидел, дышал через трубочку, ждал своего часа. Ну и всякие другие подлые приёмчики — типа ядовитых дротиков из духовой трубки и тому подобных безобразий.

Вышло солнце из-за Фудзи,

по реки поплыли буси.

Это ниндзя из сортира

им устроил вроде тира…

— В общем, дубина народного гнева нахлобучивала прислужников эксплуататорского класса, как нам в школе объясняли немного по другому поводу. Слезай с борта, я поймаю. А теперь не шумим, до моста идём тихонько. Надо только… Да блин!

Метнувшееся из кустов с гортанным хриплым криком тело сбило Ингвара на землю, и они покатились в тень, под борт катера, куда не доставал свет луны.

— Ах, ты! Да чтоб тебя! Кончай царапаться, дура! Ногти когда стригла вообще? Вот же балда лысая… Нет, не вырвешься, только руку себе вывихнешь! Блин, пацан, про неё-то мы забыли! Видать, разбудил своим трёпом и оказался слишком близко. Вот ты упёртая, покалечишься же, балдосья! Пять лет принудительного спортзала это вам не шуточки! Слушай, пацан, что с ней делать-то? Я её в захвате держу, но, если отпущу — опять кинется. Силы в ней как в перепёлке, но энтузиазм прямо берсерковский. Потом расскажу, кто это, если не забуду. Эх, не для тебя ковалось оружие возмездия, лысое ты недоразумение, но что поделать… Пацан, подай мою дубину. «Дубинал Миротворец» мой, он куда-то в кусты отлетел. Да не бойся, я её держу. Пусть шипит и плюётся, не обращай внимания. Давай сюда. Да рукояткой, что ты тупишь! Ага. Н-н-на! Всё, общий наркоз, считай, провёл. Да не переживай ты так, у меня рука лёгкая. Как комарик укусил. Сейчас пощщупаю… Шишка будет здоровая. Ого у неё шрамов на лысой башке! Ей что, мозг по гарантии заменяли? Похоже, не помогло…

Ничего, полежит, оклемается. Подержи дубинал, отнесу её в кусты, чтобы не обидел кто ненароком. Ишь, худая какая, и не весит-то почти ничего, а туда же, драться. Неспортивная штука этот ваш агрорадиус, никак весовую категорию не учитывает. О, вот где у неё лёжка-то. А так со стороны и не заметишь. Это для маломерных судов будочка, в ней лодка, наверное, хранилась. Мне было бы тесновато, а ей ничего, даже уютно тут, смотри. Свила гнёздышко. Женщины — они такие, все обуючивают. Даже если сами с лысой башкой и уехавшей в даль кукухой. Где там у тебя в мешке концентраты? Достань парочку. Положу в компенсацию нанесённой травмы. Жалко её, бестолочь лысую, но, боюсь, больше мы ей ничем помочь не сможем. Со вкусом чего? Пулинии? Выдумают же… Больше таких нет? Ну и хорошо. Теперь не узнаем какова на вкус хотя бы эта гадость. Всё, пошли к мосту, только молча. Нет, это я не тебе говорю, это я себе говорю. Заткнулись и потопали!

***

— Так, пацан, — прошептал Ингвар еле слышно, — на наше счастье, бессонницей Димитр не страдает. Отсюда слышу, как храпит. Ты стой пока тут, карауль вещи, за черту на всякий случай не заступай. Где там мой «Миротворец»? Держи пальцы крестиком, чтобы этот вахтёр не проснулся. Зачем? Суеверие такое. Неважно, оно не работает, я в детстве сто раз проверял. Тишина в аудитории! Пошёл.

Мужчина, осторожно ставя ноги, медленно двинулся к автобусу. Храп на секунду прекратился, он застыл, но Димитр, видимо, перевернувшийся на другой бок, засопел снова. Ингвар аккуратно, сантиметр за сантиметром, отжал прикрытую дверь в салон и скрылся внутри. Через секунду храп прекратился, как обрезанный.

— Пацан, иди сюда, — позвал Ингвар нормальным голосом, выйдя обратно. — Миротворческая миссия увенчалась полным успехом. И вещи волоки, есть у меня одна идея… Давай сюда мой рюкзак. Тяжёлый, да, а как ты думал? Инструменты же. Вот это, например, называется «болторез». Ну-ка, задери на нём рубашку. Да не бойся, я его качественно отмиротворил, минимум до утра проваляется. Вот так — щёлк, и всё.

Оковы тяжкие падут,

темницы рухнут, и свобода,

вас встретит радостно у входа,

её проблемы не гребут…

— Да, пацан, я знаю, что его всё устраивало. Но теперь у него есть выбор. Иногда это что-то меняет, иногда нет. В конце концов, если ему тут так хорошо, может сидеть и дальше, просто не на цепи. Это его ни к чему не обязывает. А мы с тобой пойдём, у нас свой путь.

***

— Что тебе сказать, пацан? — сказал Ингвар выныривая из темноты подпалубного пространства, — насколько можно разглядеть при свете зажигалки, эта посудина небезнадёжна. Требует ремонта, но ничего фатального. Немного подконопатить, и на воде держаться будет. На пару дней работы, говорить не о чем. Это, так сказать программа-минимум. Столкнуть в воду и плыть по течению. Но если мы, как настоящие морские волки, хотим не плыть, а идти — плавает, знаешь ли, другая субстанция, — то есть и более интересные перспективы. Но об этом утром, а то у тебя, я вижу, уже глаза закрываются. Кают как таковых тут нет, просто две откидные койки в рубке, но и это лучше, чем под кустом. Пойдём, уложу тебя, до рассвета не так уж долго осталось.

***

— Вставай, лежебока! Завтрак сам себя не съест! Дивный вкус окулимии ждёт тебя! Я до последней ложки размышлял, на что это похоже, но так и не смог выбрать между манной кашей с тёртым хреном и сырниками с горчицей. Что-то среднее между этими двумя кулинарными шедеврами. Иди ешь пока не остыло, в холодном виде запихать это в себя будет ещё сложнее. А пока ты питаешься, я поделюсь с тобой прекрасной — или не очень — новостью. Она состоит в следующем: на этом катере есть мотор, и он на вид исправен. Аккумулятор, правда, мёртвый, это я сразу проверил, но маленький дизелёк и «с кривого стартера» завести можно. Я тебе покажу потом, про что речь, но пока поверь на слово — шансы есть. Это прекрасная новость. Не очень прекрасная — в баке сухо. В общем, та самая палка о двух концах — если мы найдём солярку, то будем кум королю. А если не найдём, то у нас в трюме никчёмная железяка весом в полтора центнера, которую нам придётся тащить с собой, потому что выкинуть сил не хватит. Но я, пацан, настроен оптимистично. Солярка хранится долго, найти её можно в баках грузовиков. Брошенных машин много, поскольку ехать на них теперь некуда — ни дорог, ни мостов. Шланг, канистра, немного упорства — и у нас крутой теплоход, а не плавучий мусор. Поэтому наш план на сегодня — разведка окрестностей на предмет того, что где плохо лежит. Что нам нужно? Смола и пакля, это раз. Корпус деревянный, наборный, слегка подрассохся. Стащим на воду — размочим, но, чтобы сразу не потоп, надо прошпаклевать. Солярка, моторное масло, новый аккумулятор — это два. Можно разряженный, на ходу зарядим. Какой-нибудь жратвы в дорогу — это три. Наши запасы условно съедобных концентратов уже показывают дно, потому что брал я их в расчёте на одного едока, а нас теперь двое. Ты хоть и маленький, а жрёшь как большой. Извини, это не претензия, кушай на здоровье, только надо сперва найти, что. Доел? И как тебе окулимия? Не говори, я по лицу вижу. Вот и мне так же, а что делать? Мой посуду и пойдём на разведку, потому как мародёрка сама себя не проведёт.

***

— Эй, вы, на катере!

— Кто это орёт, пацан? Это же наш друг Димитр! Очухался уже. И не лень ему глотку драть с моста? Чего тебе надо, вахтёр хренов?

— Поднимись, а? Поговорить надо. Не хочу орать на всю округу.

— А сам что не спустишься? Не на цепи же теперь?

— Поднимись, трудно тебе, что ли?

— Да не особо. Ладно, пацан, давай прогуляемся. Всё же мы с ним обошлись не очень ласково, имеет право претензии высказать. Извинюсь. Человеку приятно, а мне не сложно. Эй, ты! Не ори, уже идём!