Падальщики. Непогасшая надежда

Вот я и набиваю морды тем, кто смеется над моим отцом за моей спиной. Мой отец - моя гордость! Я обязана уважать его, каким бы он ни был. И я убью любого за него!

Я родилась на Желяве, маму я помню смутно. Она умерла, когда мне было четыре. Я тогда вообще ничего не понимала, а сейчас меня невообразимо мучает любопытство разузнать о моих предках побольше. Отец из-за своего безумия мало, что может рассказать. У него только пришельцы на уме. Когда я спрашиваю, как он познакомился с мамой, он отвечает, что пришельцы заставляли его есть человеческие пальцы. Когда я спрашиваю, как он стал гением в компьютерных технологиях, он отвечает, что пришельцы подожгли его звезду и он упал. До сих пор я не нашла хоть кого-нибудь на базе, кто мог бы мне рассказать хотя бы крупицу о жизни моих родителей: как они оказались на базе, где их нашли, как их так далеко закинуло от Китая, есть ли там еще мои родственники.

Ничего.

Только бред про звезду с пришельцами. Как будто в нашем мире безумия не хватает.

Мой отец - прирожденный инженер. При всем своем сумасшествии он с компьютерными системами на ты. Его, конечно, не могут сделать одним из бригадиров в группе компьютерщиков, он не сможет раздавать вменяемые приказы, он наверняка даже не поймет, что его повысили. Поэтому он остается главным специалистом, чьи незаурядные инженерные способности помогли нам восстановить дата-центры восемь лет назад. Никто не знал, с чего начать и как приступить к работе со сгоревшими блоками. Мой отец даже слова не сказал, а просто начал делать. Снял один системный блок, загрузил его в программу и начал набирать непонятные команды. Через час системный блок был восстановлен на все возможные шестьдесят три процента. С тех пор он стал знаменитым. Как и его умалишенность, к сожалению.

Я знаю, что он невероятно храбрый! Я и в Падальщики пошла, потому что хочу быть такой же бесстрашной, как он, хочу, чтобы он гордился мной. Пусть он и не способен сказать мне, что-либо, кроме рассказов о пришельцах, охотящихся за ним в звездных коридорах, я верю, что он видит во мне достойное продолжение себя.

Восемь лет назад, когда зараженные прорвались на базу, отец чуть ли не единственный собирал по базе ревущих детей, затерявшихся в коридорах, потому что взрослым было не до них, им надо было спасать свои собственные задницы. Мы бегали по базе, хватали детей в охапки и запирали их по разным отсекам. Я даже не помню, скольких мы спасли. Так мы нашли Фунчозу. Я видела, как зараженные загрызли его мать. Мой папа быстрее меня смекнул, что к чему, и подбежал к Фунчозе. Он обнял его так крепко, чтобы пацан не успел опомниться от шока после столь кровавой сцены, когда его мать загрызали заживо, поднял с пола и потащил в отсек в ста метрах от жуткой резни. Мы бежали так быстро, что я думала, у меня сердце остановится. Конечно, рядом были другие отсеки с железными дверями, но трусливые люди нас не пускали. Мы и не тратили время на попытки достучаться до них. Это было бесполезно. Они продемонстрировали свои способности к милосердию всего секунду назад, когда закрыли дверь перед кричащими в страхе женщиной с мальцом.

Умалишенный отец спас меня и Фунчозу. Тогда я поняла, что его безумие - всего лишь скорлупа, скрывающая красивый вкусный полезный грецкий орех. Скорлупа, которую можно разбить кровавым молотком.

– Короче! Я в сокровищнице!
– закричал Фунчоза из погреба.

Фунчоза тоже психической стабильностью не хвастает, но его придурошность проигрывает его отваге наперед. Не знаю, как и почему, но я люблю этого конченного дебила. Наверное, потому что вижу в нем все тот же орех под скорлупой.

– Фунчоза выбирай, что-нибудь послабее. Три попойки подряд я не выдержу, - отвечаю я, судорожно заталкивая батончики в рюкзак, пока он не увидел. Не то заставит делиться. А я еще раз повторю: я батончики храню для отца! И убью любого, кто на них покусится!

– Если бы я еще умел их различать!
– жаловался Фунчоза откуда-то из подпола.

Спрятав мюсли, я начала перебирать содержимое шкафов, но здесь мы уже давно все вычистили. В этом доме ценным остался лишь погреб с напитками. Думаю, остальные дома постигла такая же участь. Здесь больше нечего ловить, скоро придется искать новую деревню для грабежа. Ой как не хочется! Ведь придется лезть в новые земли, где мы как кроты на пальмах: каждый шаг, каждое прикосновение приходится делать наощупь.

– Мо-мо-моро-ди-ди-дина. Блин да тут этикетки уже совсем выцвели, я не знаю, что это за хрень!

В погребе связь не ловит, а потому я транслирую сообщение Фунчозы остальным ребятам в соседних домах.

– Эй, кто-нибудь знает, что может означать «мородина»?

– Чего?

– Мородина.

– Уродина? Тесса что ли?

– Ну и козел же ты, Легавый! Не ожидала от тебя!

– Прости, Тесс! Сорвалось. Я думал, Вьетнам не может расшифровать сообщение Фунчозы.

– Мородина!
– повторяю я голосам в наушнике.

Некоторые время они молчали. Потом Тесса ответила:

– Посмотри, есть ли там дата. Скорее всего, это настойка на смородине.

– Сейчас спрошу.

Хоть Фунчоза люто ненавидит Стерву, но она самая начитанная из всех нас. Приходится мириться с этим фактом и высмеивать ее физические уродства. Хотя бы.

– Эй, Фунчоза, там есть дата? Что это?

Я рассмеялась. Голова Фунчозы высунулась из погреба, а на ней была надета воронка с гибким шлангом, который он держал в руке. Изгиб его бровей недвусмысленный.

– Смотри-ка, что я нашел, - он водил шлангом в воздухе.

– И что это?

Я сложила руки на груди, зная наперед, что он предложит. Странным образом наши сексуальные фантазии всегда работали в одном ключе.

– Этот девайс предназначен для розлива браги по бутылкам с узким горлышком, - ответил он с играющими бровями.

Я жду предложения, потому что люблю когда он говорит непристойности вслух. Я нахожу его секс-эксперименты интригующими. В прошлый раз он разобрал одну из мини-видеокамер и прицепил к члену линзу, чтобы записать на видео, что у меня там внутри. Получилось забавно. Никогда я еще не видела свою девочку, она розоватая и должно быть действительно приятная наощупь. Самый сочный и самый розовый скриншот с того видео он поставил себе на заставку планшета. Теперь когда его планшет впадает в спящий режим, там сверкает моя... внутренность. А в день его рождения я позаимствовала у Федора кулинарные щипцы и толстую свечу... В общем, не буду я описывать, как я осквернила кулинарный прибор, но «торт» с зажженной свечой у меня между ног Фунчоза оценил.

– Я хочу вставить в тебя этот шланг, залить туда вино, а потом всосаться в твою Гедзу и испить ее до дна!
– процедил он сквозь зубы, изнемогая от желания.

Я живо представляю себе эту картину, и она возбуждает меня так, что я уже теку. Совершенно точно не только отвага привлекает меня в этом балбесе.

– Определенно берем домой!
– выдыхаю я с предвкушением.

Улыбка Фунчозы по-дьявольски пошлая.

– Фу, извращенцы! Мы же все это слышим!

– Черт, у меня слюни потекли, как будто меня сейчас стошнит.

– Не знаю, как вы ребята, а меня это тоже возбудило.

– О господи! Еще один извращенец!

– Ну, простите! То, как он это сказал...

Голоса перебивают друг друга в наушнике, но я уже ничего не слышу. Моя Гедза требует длинной толстой жесткой хаси! Я спускаюсь в погреб, где Фунчоза уже ждет меня со своей цветущей луковичкой Бульбазавра.

9 декабря 2071 года. 14:10

Ольга

Мы с Лехой Легавым уже собрали мешки с содой, сушенными специями, брикеты дрожжей. Уже и не знаю, что еще тут можно наскребать. Кажется, эти сусеки опустели конкретно.

Леху я знаю давно. Нас вместе доставили сюда из Польши с родителями. Но в отличие от меня, он не сирота. Его мать живет на базе и занимается обучением малышни - учит их читать-писать-слюни не пускать. Именно от нее, можно сказать, из первых уст, я знаю, что база стоит на пороге кризиса деторождения. Еще пару лет, и мы начнем вымирать быстрее, чем рождаться. Нескончаемая жизнь под землей прореживает наши ряды, выметает самых слабых, оставляя тех, чей генофонд приспособит человечество к пещерам.