Падение Царьграда

Сергий был очень доволен, что он спас византийца, и тотчас поспешил к паланкину, желая успокоить встревоженную молодую девушку.

Действительно, когда он подошёл к ней, то заметил, что она была очень бледна. Протянув ему руку, она сказала:

— Я тебя знаю и очень рада, что тебя встретила. Меня так напугали, что я больше никогда не выйду из дома, и теперь прошу тебя, не оставляй меня. Этот человек меня преследовал день за днём, и я не могла показаться на улице, чтобы не увидеть его. Для защиты от него отец послал со мною Нило, но я надеюсь, что он не убил его.

— Не бойся, — отвечал Сергий, пожимая руку молодой девушке, — он здоров и невредим.

— Я видела, как ты его спас, и очень благодарна тебе за это. Мой отец также поблагодарит тебя за твой благородный поступок. Не правда ли, мне теперь лучше возвратиться домой?

— Да, — отвечал Сергий, с сожалением расставаясь с маленькой ручкой, которая спокойно лежала на его руке, — а я провожу тебя до дома твоего отца.

И, обращаясь к носильщикам, он приказал им двинуться домой.

Идя рядом с паланкином, он не спускал глаз с розовой ручки, лежавшей в окне. Ему очень хотелось продолжить разговор, но неожиданно он почувствовал такую застенчивость, что не был в состоянии произнести ни слова. Наконец, молчание прервала Лаель и спросила его:

— А ты давно видел княжну, которая живёт в Терапии?

— Недавно, — отвечал он, — я часто вижу её и обращаюсь к ней за советами, когда мне нужно.

— Какая она красивая, добрая, какая смелая! Когда мы с нею попали в руки турок, то, видя её хладнокровие, я сама перестала бояться. Сегодня она прислала гонца к моему отцу, приглашая меня к себе во дворец.

— И ты поедешь?

— Не знаю. Я не видела отца, после того как получила приглашение. Он у императора, но он очень уважает княжну и, вероятно, согласится. В таком случае я поеду в Терапию завтра.

Сергий мысленно решил также отправиться туда на другой день и с оживлением произнёс:

— А ты видела сад за её дворцом?

— Нет.

— Конечно, я не знаю, на что был похож рай, но я не могу себе представить ничего более райского, как этот сад.

Лаель ничего не отвечала и, откинувшись на спинку паланкина, молчала до той минуты, когда паланкин остановился перед её домом. Тут она снова протянула руку Сергию и сказала:

— Я очень, очень благодарна тебе, и отец достойно поблагодарит тебя. Но... но...

И она покраснела.

— Но что?

— Я не знаю, как тебя зовут и где ты живёшь.

— Я послушник Сергий и живу в обители святого Иакова. Теперь, когда ты знаешь, кто я, могу ли я спросить в свою очередь, как тебя зовут?

— Для людей, любящих меня, моё имя Гуль-Бахар, а для всего мира я Лаель.

— Как же мне называть тебя?

— Прощай, — сказала молодая девушка, не отвечая на его вопрос, — сегодня я не выйду из дома, а завтра поеду к княгине.

Когда паланкин внесли в дом, то Сергию показалось, что солнце померкло. Впервые он направился в свою обитель со светлыми мыслями в голове и до глубокой ночи всё думал о молодой красавице.

VII ЕРЕТИЧКА

В то время когда монахи окружали часовню на Влахернских высотах и коленопреклонённо молились, к игумену обители святого Иакова подошёл посланный от императора с просьбой, чтобы он занял место перед дверью святилища. Старик повиновался и всю ночь, несмотря на свою старость и болезнь, простоял там на коленях, молясь о благословении императора и империи, которые он пламенно любил. Рядом с ним находился Сергий, смиренно держа факел. Если бы это происходило днём ранее, то молодой послушник думал бы только о службе, но теперь образ молодой индийской княжны мешал ему молиться, и все его усилия отогнать от себя это видение ни к чему не приводили: он мечтал о ней.

Прошло много часов, и наступил конец ночи. Сначала показалась светлая полоса над Скутарийскими высотами, а затем настал день. Император вышел из часовни и вернулся во дворец.

Игумен обители святого Иакова так утомился, что не мог уже идти домой пешком, а отправился в паланкине. Сергий пошёл рядом и, когда они достигли ворот монастыря, молча попросил благословения у старика.

— Не оставляй меня, сын мой, — сказал он, — твоё присутствие служит мне большим утешением.

Хотя Сергий хотел отправиться в Терапию, он безмолвно последовал за игуменом, бережно провёл его по коридору до скромной кельи, а там помог раздеться и лечь на койку.

— Ты добрый сын, Сергий, — сказал старик, — ты предан Богу, и Господь тебя благословит. Иди с миром!

Сергий поцеловал руку игумена и сказал:

— Отец игумен, позволь мне отлучиться на несколько дней, к княжне Ирине, в Терапию.

— Сын мой, — произнёс игумен после минутного молчания, — я знал отца Ирины и всей душой сочувствовал ему. Я ходил со всем братством к императору, чтобы вымолить его освобождение из тюрьмы, а когда его освободили, то я сердечно радовался. Я говорю это для того, чтобы ты понял, как тяжело мне говорить против его дочери. Но я делаю это из чувства долга к тебе, которого Господь привёл под моё покровительство. Княжна ведёт жизнь, непривычную для нас, православных. Конечно, нет греха в том, что она ходит всюду с открытым лицом, причём, надо отдать ей справедливость, она ведёт себя очень скромно. Но её пример может дурно действовать на других женщин, не отличающихся её высокими достоинствами, к тому же её поведение, как оно ни скромно, привлекает слишком большое внимание. Ещё непонятнее тот образ жизни, который она ведёт в Терапии. Неприлично молодой женщине одной жить во дворце в такой близости от нечестивых турок. Не имея мужа, она должна была бы лучше поселиться в монастыре, в Царьграде или на островах. Конечно, я не верю, чтобы она во зло употребляла свою свободу, как ходят толки, что она, пользуясь своей свободой и одиночеством, поклоняется Богу не по канонам нашей церкви. Одним словом, она еретичка.

Сергий вздрогнул. Это обвинение дышало угрозой не только молодой княжне, но и ему самому.

— Отец игумен, — сказал он, желая узнать подробнее, в чём заключалась, по мнению игумена, ересь княжны, — я не обращаю внимания на те сплетни, которые ходят о княжне, — всегда клевещут на всё чистое, светлое, но обвинение в ереси дело другое. Скажи мне, почему ты считаешь её еретичкой?

— Я не смогу в двух словах тебе этого объяснить, — отвечал игумен, — но постараюсь дать тебе хоть понятие об этом. Ты знаешь и веришь, что вся суть православия заключается в символе веры, который установлен Никейским собором под председательством величайшего из императоров, Константина. Долго этот символ веры был твёрд, как камень, но теперь его хотят пошатнуть. Тебе известны те распри и партии, которые существуют в нашей церкви?

— Я слыхал, что есть римская партия и греческая, но я так недавно прибыл в Константинополь, что желал бы узнать о них из твоих уст.

— Благоразумно сказано, — заметил игумен, — будь всегда так мудр, и благословение святого Иакова будет всегда на тебе! У нас две партии: греческая и римская, последнюю называют азимитской, но это глупое прозвище. Я и всё моё братство принадлежим к римской партии и не обращаем никакого внимания, когда Схоларий презрительно называет нас азимитами. Мы не клятвопреступники, — прибавил он с неожиданным пылом, потом, несколько успокоившись, продолжал кратко объяснять основные пять пунктов различия между греческой и римской церквами, настаивая на правильности толкования последней, а когда он кончил это догматическое изложение, то произнёс: — Все эти вопросы были порешены на недавнем флорентийском соборе, и там, одиннадцать лет тому назад, император, патриархи, митрополиты и другие служители алтаря подписали гепнотикон, или акт, об унии. Когда вернулись император и семьсот духовных лиц в Константинополь, то толпа, встретившая их, вопрошала: «Что вы сделали, как порешили насчёт нашей веры?» Император молча поспешил в свой дворец, а митрополиты, епископы и другие духовные лица, в том числе Схоларий, отвечали, поникнув головой: «Мы продали вашу веру, мы стали азимитами». Толпа спросила: «Зачем вы подписали акт унии?» А они отвечали: «Мы боялись франков». Но мало того, что, говоря это, они нарушили клятву, данную при подписании акта унии, говорят, что многие из них взяли деньги за то, чтобы его подписать, следовательно, они прежде продали свою душу, а потом сделались клятвопреступниками. Только трое, и в том числе ваш теперешний патриарх, остались верными своей клятве.

— Я выслушал тебя, отец игумен, — произнёс Сергий, — и прошу теперь указать мне всё-таки, в чём же заключается ересь княжны Ирины?

Всё это время Сергий стоял задом к двери и не заметил, что среди речи игумена в келью вошёл кто-то и остановился недалеко от ложа старца.

— Она толкует Священное Писание по-своему и не согласна следовать толкованию святых отцов. Она составила себе свою веру, которая заменяет ей православные предания. Церковь никогда не сможет терпеть распространение ереси. Ну, прощай. Я слишком устал. В другой раз приходи ко мне, и мы подробнее поговорим об этом.