Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 1

– Почему? – Коринна рассмеялась нервным смешком. – Племянник нашего соседа, испанца, владельца соседней плантации, мог бы тебе объяснить, почему. А, впрочем… Это была страшная история. Молодого человека звали Орасио. Он прибыл из Испании недавно, учился в университете в Саламанке, где получил докторскую степень. Он, подобно тебе, полагал, что джунгли недостаточно исследованы; и что для их исследования довольно лишь сильного желания. Ему удалось уговорить кое-кого из окрестной молодежи. И вот эти безрассудные юноши, одевшись в охотничьи костюмы, остановились на опушке. Но не успели они сделать и нескольких шагов, как из чащи вырвалась целая туча диких пчел. Несчастные молодые люди кинулись бежать. Но пчел становилось все больше, они жалили их лица, ослепили глаза, забирались под одежду. Спастись удалось лишь двоим из них. И бедняги Орасио не оказалось в числе спасенных. Эти двое, случайно оставшиеся в живых, ослепли навеки, а лица их тоже так и остались обезображенными. Ну, как это можно назвать? Разве это не было магией, насланной жителями джунглей?

Я подумала, что у этого трагического случая несомненно должна быть какая-нибудь естественная причина. Но спорить с Коринной мне вовсе не хотелось. Она явно была встревожена, нервы ее были взвинчены. И, конечно, она имела основания для тревоги. Окончив свой рассказ, она заторопилась к детям.

– Прости, Коринна, если я сказала тебе что-то неприятное. Я не хотела тебя обидеть.

– Что ты, Эмбер, я и не думаю обижаться. Дай Бог, чтобы все кончилось хорошо!

Я подумала, что в данном случае «хорошо» – определение весьма относительное. Поскольку то, что «хорошо» для плантаторов, дурно для негров-беглецов, и наоборот.

Глава сорок восьмая

Однако я все же и сама немного струхнула. Страх заразителен. Проходя мимо помещения, где жили слуги, я заметила Сесилью, и обрадовалась. Мне не хотелось, чтобы с этой девушкой что-то случилось. Хорошо, что она в безопасности.

Я направилась в комнаты Санчо Пико. Я шла к нему открыто, не прячась. Ведь ничего неестественного или дурного в том, что я в такой ситуации хочу поговорить с ним, получить какие-то разумные объяснения, не было.

Дверь, ведшая в его апартаменты, оказалась заперта. Я осторожно постучала.

Меня интересовала позиция Санчо в данном случае. Коринна назвала его «нервным» и «чувствительным». Но почему? Я не успела у нее спросить. Что ж, сейчас я все узнаю у него самого.

Санчо открыл мне сам. Возможно, слуга, предоставленный в его распоряжение Карлтонами, принимал участие в конной погоне.

– Здравствуй, Санчо. Ты, конечно, все знаешь.

– Вижу, что тебе, Эмбер, уже кое-что известно.

– Я бы хотела поговорить с тобой. По-моему, ты один можешь хоть что-то объяснить мне. Брюс уехал. Коринна встревожена и нервна.

– Представляю себе, что творится в доме, – он усмехнулся.

– Да, шум, суета. Коринна не позволила детям выйти на прогулку в сад.

– Она по-своему права.

– Мы говорили о тебе.

– И что же вы обо мне сказали?

– Может быть, ты все-таки впустишь меня и позволишь мне сесть?

– Милая Эмбер, в другое время я бы даже позволил тебе лечь, но сегодня у меня совершенно нет настроения.

– У меня – тоже, – ввернула я.

Он широко распахнул дверь, впуская меня. Я вошла. На кожаном диване лежал раскрытый том трагедий Шекспира. Вероятно, перед моим приходом Санчо читал лежа.

– Может быть, я не вовремя? Ты читал…

– Нет, нет, прошу тебя, садись. Мне и самому хочется поговорить. А Шекспир – собеседник слишком возвышенный.

Мы сели рядом на диване.

– Так, значит, вы с Коринной сплетничали обо мне?

– Я бы не назвала это сплетничаньем.

– А как бы ты это назвала?

– Ну, например, я сказала бы, что мы обменялись несколькими фразами.

– Хотел бы я слышать эти фразы!

В его странном ироническом, почти ерническом тоне я и вправду ощутила нервность. Но чем же эта нервность вызвана?

– Я спросила, почему ты не вышел к завтраку.

– Да, я попросил, чтобы завтрак мне подали сюда. И обедать, и ужинать намереваюсь здесь. И вообще намереваюсь в самое ближайшее время уехать. На следующей неделе в порт направляется несколько кораблей.

Я не знала, что и думать. Санчо прежде казался мне храбрым и решительным человеком. Неужели это бегство нескольких рабов-негров так напугало его? Нет, это на него совсем не похоже. Здесь что-то другое. Но что?

– Коринна была очень взволнована, – продолжала я, – она тревожилась за Брюса и детей. Твое поведение она никак не объяснила, только сказала, что ты нервен и чувствителен.

– Нервен и чувствителен? Да нет, я скорее считаю себя бесчувственным. Но я бы не хотел спорить с Коринной. Я сильно сомневаюсь в ее способности рассуждать и мыслить логически.

– А в моих способностях подобного рода?

– Ты – другое дело!

– Но, Санчо, объясни мне все же, что происходит и как объяснить твое поведение? Не могу же я действительно поверить в то, что у тебя слабые нервы и ты не выходишь в столовую и желаешь поскорее уехать отсюда, потому что боишься!

– Ты все правильно понимаешь, Эмбер. Я ничего не боюсь. Но мне глубоко противна вся эта ситуация.

– Да, я понимаю, что это и в самом деле неприятно. Тем более, что Карлтоны не обращаются жестоко со своими рабами. Этот побег мне даже не очень понятен. Бежать из спокойного дома в джунгли!

– Но, Эмбер, ты умна, скажи мне, приятно было бы тебе кому-либо принадлежать? Да, принадлежать, как дом, диван, плантация…

Я хотела было ответить, что подобное просто не могло бы со мной произойти; но вовремя вспомнила о том, как негодяй Мердок угрожал продать меня в рабство.

– Конечно, мне было бы неприятно кому бы то ни было принадлежать. Но, прости, Санчо, я не могу сравнивать чувства образованного человека с чувствами полудикаря!

– Значит, ты полагаешь, что существует такой уровень чувств, когда человеку приятно быть рабом?

– Но, Санчо, разве у себя на родине, в Африке, эти негры были бы свободными? Разве они не находились в общественных отношениях неравенства и несправедливости? Почему же Карлтоны должны проявлять справедливость в то время, как никто на свете ее не проявляет?

– Все это, может быть, и верно, Эмбер, но кто может запретить мне отстраняться от всего этого? Это именно та разновидность несправедливости, с которой я не желаю иметь ничего общего! И не думаешь ли ты, Эмбер, что если Карлтоны действительно полагают себя образованными людьми, они не должны позволять себе иметь рабов, независимо от того, кем эти рабы являлись у себя на родине. Да, какому-нибудь африканскому племенному царьку, не знающему, что такое письменность, не стыдно владеть рабами, но человеку образованному…

– Хорошо, Санчо, допустим, Карлтоны освободят своих рабов. Но как на это посмотрят остальные плантаторы? Они могут просто возненавидеть эту семью. Нужно быть таким одиноким философом, как ты, чтобы пренебрегать общественным мнением. А Карлтоны – люди обыкновенные, хотя образованные.

– Лорд Карлтон пользуется здесь уважением, он весьма влиятелен. Он мог бы добиться принятия закона, освобождающего рабов.

– Я не сомневаюсь в том, что лорд Карлтон вовсе не в восторге от своего положения рабовладельца, но, вероятно, он ничего не в состоянии сделать.